Проводник в бездну: Повесть - Василь Григорьевич Большак

— Военная тайна, значит? — подмигивал он. — Правильно, молодцы. В такое время не каждому можно довериться, так сказать. Товарищ Яремченко самое секретное только командиру да мне доверяет. Бывало, соберут заседание, а комыссар сокрушается: «Жаль, в разведке Крутько. Надо было бы с ним посоветоваться». Или перед боем держит совет. Все уже решили — какими силами нападать на эсэсовцев, кто пойдет в разведку, кто с фланга ударит, кто с тыла зайдет, все совершенно ясно, так сказать. А комыссару не по себе: «Эх, Крутька нет, уточнить бы кое-что…» Вот так-то, ребятки. Сейчас вас приведу, доложите комыссару, зачем пришли, выслушает вас Антон Степанович, а потом ко мне за советом: «А как вы смотрите на это, товарищ Крутько?» Я скажу: так-то и так. «Правильно», — скажет комыссар. И руку пожмет Крутьку. Вот увидите, какой почет мне от начальства. А вы как воды в рот набрали… Э-эх, знали б вы, шкеты, как позавчера мы с лейтенантом Швыдаком эшелон пустили под откос. Вез тот эшелон танки на фронт, вез пушки. И от всего этого осталось покореженное железячье… Еще и снарядов там полно было.

— Овва! — восторженно изрек Митька.

— Вот тебе и «овва», — передразнил Крутько. — Как загремел тот эшелон под откос, как ухнули те снаряды… Нас с Михайлом начисто оглушило! Смотрим друг на друга, губами шевелим, а ни бесовой мамы не слышим. И смех и грех, так сказать.

Ребята с восхищением слушали храброго Крутько. Митька даже в рот ему заглядывал и, зацепившись за ветку, растянулся на мокрой земле.

Еле заметная тропка обозначилась между соснами и кустарником. Где-то за кустами клацнул затвор. А вон и Яремченко поднимается с пня им навстречу. Крутько стал смирно, лихо доложил:

— Товарищ комыссар, докладаю. Привел двух хлопцев с местного села Таранивка. Чего-то шастали по лесу. По случаю ихнего молчания цели прихода не выяснил, однако могу высказать свое, так сказать…

Комиссар нахмурил брови:

— Разговариваете много, Крутько. Возвращайтесь в дозор.

— Есть, товарищ комыссар! — Крутько прищелкнул каблуками, четко, по-солдатски козырнул и исчез за кустами.

Антон Степанович снова сел на пень, а ребятам указал на поваленное дерево.

— Ну, партизаны, рассказывайте, что привело вас в лес?

Рассказали Яремченко о пленном партизане, об угрозах Налыгача.

Яремченко быстро поднялся, бросил на ходу:

— Спасибо, друзья мои… Пока побудьте тут. — И скрылся за кустарником.

Вскоре группа партизан снарядилась в дорогу.

— А нам можно с вами? — спросил Митька.

Яремченко прошелся рукой по своей роскошной бороде, коснулся пальцами чела, скользнул оценивающим взглядом по юным партизанам.

— Нет, хлопцы, не стоит. Идите домой. Пуля — она, известное дело, дура. Не понимает, где воин, а где просто хлопец… Как идти, как себя вести, ты, Гриша, уже знаешь…

Еще раз провел ладонью по бороде. Добавил:

— Смотрите же — никому ни гугу!

От высоких сосен их вел тот самый болтливый партизан, «правая рука» Яремченко.

— Что-то не в духе сегодня комыссар, — не унимался Крутько, хотя друзья уже почти не слушали его побасенок. — А когда он в настроении, всегда зовет: «А ну, Крутько, сбреши что-нибудь, да посмешней. Жизнь наша лесная скучная, кино нет, театров тоже. А небылиц ты знаешь тьму». Ну, я и рассказываю… Так-то вот, мальчики мои дорогие. Приятно, когда без тебя люди не могут обойтись. Ни одной крупной операции без Крутька не провели. Вызывает меня комыссар и говорит: «Завтра утром серьезная операция. Может, кто и не возвратится в отряд… Расскажи, Крутько, что-нибудь залихватское, рассей мрачные мысли. Ты же знаешь тысячи побасенок, умеешь красиво трепаться». Ну, я и треплюсь, и рассеиваю… Верно, знаю я много былей и небылиц.

И долго бы рассеивал мальчишеские мысли Крутько, если б не услышали тарахтение колес за дубняком.

— Тише, дядя, — прошептал Гриша. — Это не иначе как они.

— Кто они? — насторожился проводник.

— Староста с полицаем…

— Ложитесь и ждите меня! — вдруг строго приказал Крутько, а сам побежал в дубняк, куда еще раньше пошли партизаны.

— Айда и мы, — шепнул Гриша.

— Крутько же не велел, — колебался Митька.

— Мы же будем сзади…

— Все равно влетит нам — и от Крутька, и от дяди Антона.

— Скажем, заблудились.

Пререкаясь, чуть не выскочили к дороге. Она была близко, совсем рядом — раздвинь ветки и увидишь. Так и сделали: пригнули куст и стали смотреть на дорогу, но ничего на ней не увидели. Зато услышали стук колес да цоканье конских копыт — все ближе и ближе.

— Смотри! — вцепился Гриша в Митькину руку.

— Ви-жу.

Из-за поворота появился крупный гнедой конь, который натужно тянул новую телегу. На ней сидели трое: прищуренный Поликарп, хмурый Миколай и пьяный Кирилл. Они громко разговаривали, будто хотели отогнать от себя страх.

— Стой! — покатилось грозно и предостерегающе.

«Стой, стой!» — отозвалось эхо в лесных дебрях…

Примак от неожиданности потянул на себя вожжи. Но тут же, опомнившись, хлестнул ими коня по крупу. Вдруг на подводе приподнялся окровавленный человек и резким толчком плеча сбросил Кирилла на землю. Миколай тотчас же спрыгнул на дорогу и побежал, держась одной рукой за вершину люшни, а другой — сжимая парабеллум и осатанело паля по лесу. Миколай не отставал от телеги ни на шаг, надеясь, что партизаны не решатся стрелять сюда, остерегаясь попасть в своего.

Кирилл Лантух, как чучело свалившись в кювет, тоже открыл стрельбу.

— Стой, сволота! — на дорогу выбежал кто-то из партизан и схватил коня за уздечку.

Пленный партизан скатился с телеги, силился подняться, но Миколай в упор выстрелил в него один раз, второй. Хотел было и третью пулю всадить, да, видимо, кончились патроны в обойме. Он люто оскалился, швырнул парабеллум на дорогу и сиганул в чащу. За ним кинулся и Кирилл. Партизаны подбежали к своему товарищу, но он уже не дышал.

Михайло Швыдак, прихрамывая, устремился с двумя бойцами в погоню.

Партизаны окружили подводу. Выскочили из своей засады и Гриша с Митькой и увидели лежащего на телеге мертвого Налыгача с выпученными глазами.

— В меня, шкура,