Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

«Люди предпринимали массу усилий, чтобы что-то устроить. Когда тебя приглашали на домашнюю вечеринку, там непременно было три или четыре молодых человека и очаровательные девушки — чтобы все они могли прекрасно провести время… Пусть и не разрешалось танцевать с одним и тем же молодым человеком более трех раз, было так весело заполучить его». Протанцевать более трех раз с одним и тем же партнером считалось «фривольностью» («но мы умудрялись!»[74]). Невинность была непреложным установлением того мира, и мужчины предпочитали, чтобы так оно и было; они дорожили чистотой девушек, которые могли стать их женами. «То, что ты женщина, само по себе делало тебя ценностью…»[75] Мужчины заводили романы с замужними дамами или с «подружками» в Лондоне. Агата была так же далека от самой мысли о том, что у нее могут быть интимные отношения с кем бы то ни было, кроме будущего мужа, как от опасения подхватить чуму.

Она и ее подруги были надежно ограждены — и Агата признавала это необходимым — от собственной уязвимости. «В старину существовал и телохранители, — писала она в романе 1969 года „Вечеринка в Хэллоуин“. — За девушками присматривали люди. Матери не сводили с них глаз…» Между тем Агата вовсе не была такой уж несведущей. Всю жизнь она слышала перешептывания своих бабушек. Знакомая девочка отправилась погостить к подруге и, будучи настолько наивной, что, даже не поняв, что произошло, забеременела от негодяя — отца этой подруги. Приятель Агаты был шокирован, когда юная девушка — на вид совершенно приличная — пригласила его провести с ней час в отеле, прежде чем он сопроводит ее на танцы. «Я много раз так делала», — сказала она.

Вероятно, Агата не была бы так шокирована, как тот молодой человек: ко времени, когда осознала важность непорочности, она не была ханжой и понимала, что ценность непорочности неразрывно связана с ценностью секса. Позднее она также поняла, что невинность не сводится к девственности и что светская мораль может таить в себе немало грязи. Джейн Хардинг в «Хлебе великанов» спит с Верноном, Нелл выходит за него замуж, и тем не менее нет никаких сомнений, что душа у Джейн куда чище.

Но Джейн принадлежит полусвету. Во времена юности Агаты таких проступков открыто не признавали. Грехи прятали за шторами, которые слуги вытряхивали каждое утро, скрывали внутри структуры, жесткой, как корсет, выставляя напоказ лишь обязательные улыбки за традиционным чаем. Все это Агата начала постигать, когда писала свой первый роман «Снег над пустыней» (1909). Его сюжет — перипетии любовной, точнее, интимной жизни, и он безгранично далек от рассказов и стихов Агаты, основанных на авторских фантазиях; этот роман зиждется скорее на наблюдениях, нежели на воображении, и впервые демонстрирует: она начинает по-настоящему осознавать, что в реальности значит быть писателем.

Из-за бедности и слабого здоровья Клара решила устроить первый светский сезон дочери не в Лондоне, а в Каире. Именно там Агата почерпнула материал для «Снега над пустыней». Хорошенькая, но слишком стеснительная девушка («…она танцует превосходно. Теперь вам остается научить ее говорить», — сказал Кларе красавец капитан, проводив Агату после танца к матери) на самом деле все замечала — от ее внимания не ускользал ни один трюк, ни малейший нюанс интимного и светского свойства того ronde (хоровода), который велся вокруг нее. Медленно, но беспощадно-неотвратимо она постигала механизмы и мотивы человеческих поступков, с восхищением сознавая их предсказуемость.

Отдыхая на Родосе, наблюдая за колебаниями гостиничной жизни, Эркюль Пуаро приходит к тому же заключению, какое за много лет до того сделала сама Агата:

«— Человеческая природа воспроизводит себя куда чаще, чем можно себе представить. В море, — добавил он задумчиво, — несравнимо больше разнообразия.

Сара повернула к нему голову и спросила:

— Вы полагаете, что человеческие существа склонны наследовать некие модели поведения? Стереотипы?

— Precisement! — именно так».[76]

Агате чрезвычайно понравились три месяца, проведенные в отеле «Гезира». В те времена Каир был популярным — и недорогим — местом паломничества для людей ее класса. Она вклеила в свой альбом множество фотографий, сделанных во время пребывания там и, как обычно, аккуратно снабженных подписями: «Поло», «Каирские скачки», «Пикник в пустыне», «Миссис Эпплтон, герцог Коннот, лорд Филдинг». Окружавшая ее экзотика, которая впоследствии будет воспламенять воображение, в то время не трогала ее ни в малейшей степени. Для нее тогда Каир был то же, что Торки, только с пирамидами, эдакий Кенсингтон-на-песках. Как говорит персонаж «Снега над пустыней» леди Чарминстер: «Египет (светский, не туристский Египет с его мумиями, гробницами и пирамидами, а наш Египет…)».

В течение зимнего сезона танцы устраивались пять раз в неделю, и Агата — невозмутимо блистая в переливчатом бледно-розовом атласном платье, сшитом портнихой из Леванта, — познакомилась более чем с тридцатью мужчинами. «Каир как Каир ничего для меня тогда не значил — девушки от восемнадцати до двадцати одного года редко думали о чем-то, кроме молодых людей, и это было правильно!»[77] Учитывая, как, по ее собственным словам, была она поглощена развлечениями, удивительно, сколь многое ей удалось заметить. Агата, обладавшая безошибочным музыкальным слухом, привыкла за свою предыдущую жизнь к женским пересудам, из которых выуживала и запоминала, откладывая на будущее, массу восхитительных выражений, — совсем как мисс Марпл, «которая была большой мастерицей выразительных интонаций», поскольку «много чего наслушалась в своей жизни».[78] Начало романа «Снег над пустыней» демонстрирует, с какой легкостью Агата воспроизводит то, что слышала в Египте:

«— Розамунда, — сказала леди Чарминстер, — удивительная девица! — Затем, опасаясь, что не отдала должное себе, добавила с воодушевлением: — Ее невозможно ни игнорировать, ни объяснить!

Это следовало понимать в безоговорочно положительном смысле. Леди Чарминстер подумала, что высказалась удачно, как никогда, — кратко и ясно. Это было одно из тех сжатых изречений, которые имеют выразительность эпиграммы, основываясь в то же время на некоторой доле правды…

Разумеется, нигде, кроме как в Каире, размышляла леди Чарминстер, она не сидела бы рядом с Кони Энселл, но Египет — в светском смысле — был весьма ограниченным местом».

«Снег над пустыней» — комедия нравов, абсолютно житейская история, и хотя композиция книги безнадежно беспорядочна — два замысла насильственно сведены в единое целое, — с точки зрения создания характеров роман безупречен. Вот что — помимо прочего — Агата умела делать как писательница: постигать людей. Розамунда Воган — один из первых созданных ею образов, и он вполне достоин быть центральным персонажем рассказа Скотта Фицджеральда — стареющая красавица, незамужняя, обладающая редким качеством, которое способно озадачить, оттолкнуть, но и очаровать: «Что бы ни случилось, она из всего могла извлечь удовольствие».