Второй шанс - Юрий Иванович

Вопросы… проблемы… сложности…

Но всё это меркло перед новой, изумительно прекрасной молодостью. И Праня уже в который раз шептала, совсем иным зрением рассматривая двор, дом и близкий лес:

– Главное – не умереть от старости. А всё остальное – решаемо…

Глава 16

Опасения знатока

Встали ещё до рассвета. И напахались так, что пришлось задуматься всерьёз: а не на слишком ли большое количество готовой продукции они замахнулись? Молоко к ним сельчане уж несли чуть ли не из каждого дома, где имелись коровы. Причём без оплаты, только под обещание потом, когда-нибудь, отдать готовым изделием в виде сыра.

– А что делать? – огорчались некоторые хозяева. – Не выливать же добро? А вы тут хоть пользу получите.

Делать кое-какой сыр и брынзу сельчане и сами умели, но продукция полукустарного производства не шла в малейшее сравнение со знаменитыми сырами семейства Козыревых.

Три работника нигде не зарегистрированной домашней артели работали не покладая рук.

Операции нарезки, отпаривания, отцеживания, смешивания и формовки сырной массы шли полным ходом. С этого дня домашнее приготовление твёрдого сыра выходило на финишную прямую всего процесса. Работа в шесть рук велась непрестанно уже третий час, и первые головки укладывались в холодильники. В зависимости от сорта конечного продукта на созревание уйдёт десять, максимум двадцать три дня. А так как поставки молока обещали быть бесперебойными, то уже через две недели предполагалось произвести основные расчёты с поставщиками, а остатки элитного товара пустить в продажу среди своих же сельчан.

При этом домашние сыроделы учитывали, что более дорогостоящие сыры вызревали дольше, зато и прибыль могли принести тройную.

Прасковья умела делать сыр любой: разного вкуса и цвета, который с законной гордостью подадут посетителям в самом лучшем ресторане. Как раз во время намеченной поездки в город бывшая директор намеревалась ещё и попутно прощупать свои старые каналы сбыта. Если не все знатоки и ценители творимого ею удовольствия вымерли или разъехались по дальним странам, то наплыв частной клиентуры обещался быть постоянным и впечатляющим. Причём за сыром люди станут ездить сами, на своих машинах, минуя при этом многочисленный контингент паразитов-посредников.

Бригада из трёх человек собиралась обеспечить своей продукцией потребности сразу нескольких тысяч любителей настоящего, высшей категории, сыра. И пахать приходилось с максимальной отдачей омоложенных тел.

Как ни странно, именно Борис Цаглиман меньше всех высказывал недовольство обилием свалившегося на него труда. Точнее говоря, он в отличие от частенько ворчащего академика только радовался тому, что присесть некогда.

– Свою вторую жизнь я не собираюсь провести бездарно и бесполезно! – приговаривал он с пафосом, таская вёдра с углём или ворочая бидоны с прокисшим молоком. – Можно ведь прекрасно, великолепно прожить, занимаясь честным трудом. И профессия «сыродел» для этого подходит чуть ли не лучше всего. А станет таких много, заест конкуренция – обязательно отыщется что-нибудь иное.

Он не раз высказывал Коху благодарность за веру в него, за возможность порвать со старым и начать новую жизнь в буквальном смысле этого слова. Так что бывшего уголовника, уже сейчас откликающегося только на имя Константин, не нужно было ни уговаривать, ни поощрять пряниками или морковкой. Он сам хватался за любое занятие, схватывал на лету профессиональные мудрости, излагаемые мастером, и впитывал новые знания, словно губка воду.

Следовательно, на один день его можно было смело оставлять на хозяйстве, не напортачит. Да и Прасковья поминутно расписала ему все производственные операции и все тепловые режимы прогрева, отжима, подсолки и прессовки.

Во время интенсивной утренней работы Цаглиман постарался довести до сведения самых ему нынче близких людей информацию о наибольшей опасности. По его мнению, она исходила именно со стороны уголовного мира, а не от государства, как утверждал Кох. И рассуждал бывший представитель этого мира довольно связно и умно.

– Как я понял из обмолвок Бурого и Паровоза, великий босс, он же Добрый Потрошитель, он же Лавсан, в курсе, куда отправились его подчинённые. То есть по мою душу. Наверняка он очень удивился, что я остался жив и вдруг объявился в такой глуши. По логике, связать меня и моё желание «лечь на дно» с академиком Кохом никому и в голову не взбредёт. Тут даже злой гений, пройдоха и ушлый тип Лавсан не додумается. Нас спасла еще и жадность Бурого. Он возомнил, что где-то здесь спрятаны сокровища семейства Кохов. Вот и попёрся в лес, не вызывая подмогу. Иначе…

Он помотал головой, словно не решаясь описать все ужасы, которых им удалось избежать. Александр, крутивший ворот ручного пресса, поощрил парня:

– Конкретней и короче выражайся!

– Стараюсь… Тем не менее меня насторожил сам факт прибытия за мной именно Бурого, который недавно являлся командиром всего боевого крыла бандитской организации Лавсана. Почему? Либо меня посчитали настолько крупной шишкой, либо этого командира разжаловали чуть ли не до рядового. Причина: провал операции по захвату академика. Если первое – то волнений для нас меньше. А вот при втором варианте Лавсан обязательно послал по следам Паровоза и его дядюшки группу присмотра…

– А причина для такой плотной опеки? – недоумевал Александр.

– Банальная. Недоверие. Лавсан перестал доверять своему лучшему боевику и ожидал от него предательства, попытки скрыться. Кстати, вознамерившись отыскать сокровища, но не поставив при этом босса в известность, – это и есть стопроцентное подтверждение попытки Бурого выйти из-под плотной опеки. Удивляюсь, почему он этого не сделал ещё в день провала операции.

К разговору с нарастающим недоумением прислушивалась Козырева и наконец не выдержала:

– Нам глубоко плевать и на Лавсана, и на его подручных. Мы никоим образом их не касаемся в нашем нынешнем состоянии.

– Ты просто не знаешь эту гнусную мерзость, как знаю его я, – грустно улыбнулся Костя-Борис. – Недаром его называют Добрым Потрошителем. А всё потому, что после пыток он потом лично добивает людей изуверским методом, чтобы они не мучились. Но хуже всего, что для получения сведений этот гад использует посторонних, порой к делу совсем не причастных. И если он только на миг заподозрит, что я не в дальних странствиях, а прячусь где-то здесь, то попросту безжалостно пустит под нож и пытки всё село. На подкуп полиции он никогда не жалел средств, и всё, что делает сейчас участковый, тотчас в виде сводок даётся Лавсану. Но, ещё раз повторюсь, чтобы вы прониклись и поняли всю серьёзность положения: только для банальной сверки фактов бандиты могут вас схватить, допросить, после чего уничтожить. Особенно они обратят внимание на выезжающих из Малиновки. Поэтому в районе будьте бдительны вдвойне. Держитесь только вместе, меньше разговаривайте с незнакомыми людьми любого возраста и обоих полов. А если иного выхода не будет, взвешивайте каждое слово.

После такой нотации хозяйка усадьбы ещё больше возмутилась:

– Или ты безосновательно сгущаешь краски, или в нашем государстве действует бандитское гестапо! Но если это так, то я не побоюсь уйти в подполье и начать методами крайнего террора бороться с этим гестапо! Во время войны я для такого дела своей жизни не щадила и сейчас не жалко!

За последние дни отношение бывшего уголовника к академику стало ещё более уважительным. Несмотря на один и тот же внешний возраст и ставшие частыми специально разыгрываемые шутливые стычки, столкновения, единоборство, которые присущи юношам их возраста, каждое слово Коха расценивалось Борисом как приказ. Конечно, это не выглядело как тупая и показательная исполнительность солдата перед генералом. Скорее такое рвение проявляют молодые воины по отношению к старейшинам рода. Или капитан армии перед полковником, являющимся одновременно любимым старшим братом.

А Прасковью помолодевший Цаглиман стал откровенно побаиваться. Несмотря на очень близкие отношения, он старался с ней никогда не спорить, никогда не перечить и чаще всего в её присутствии выглядел полным болваном, лишённым собственной воли и готовым двигаться в любом направлении по велению женского пальчика. Спасала его только напряжённая физическая работа. Только при нагрузках он вёл себя более-менее адекватно: что-то спрашивал, мог показать своё несогласие, а то и недовольство.

Именно тот факт, что беседа велась на ходу и работа не прекращалась, помог парню довести свою мысль до конца.

– Именно этого я больше всего и опасаюсь от тебя: спонтанности действий. Ты ведёшь себя так, словно тебе никто не указ и все вокруг должны тебе беспрекословно подчиняться.

– О! – воскликнул академик, поощрительно похлопывая товарища по плечу и прикрывая его после этого всем телом от нахмурившейся красавицы. – Ты тоже это заметил? Вот и я твержу Ляле, что она сразу встречает в штыки любое наше высказывание, хотя бы чуть-чуть отличающееся от её личного мнения. А уж если оно кардинально расходится с её политикой – начинает действовать на каких-то диких инстинктах.