Драмы и комедии - Афанасий Салынский

Т и у н о в. Зарываешься, Петр. Сейчас ведь как-никак и у нас власть советская… Ты подожди, потерпи.

П е т ь к а. Не-е, я сидеть сложа руки не буду! Соберу отряд мужиков понадежнее. Сыновей отпустите?

Т и у н о в. Хозяйство большое. Батраки теперь шалые. Глаз да глаз нужен, как же я сыновей в твой отряд отпущу?

П е т ь к а. Хозяйство. А у меня что — земли меньше, скота? Только слава, что ты богаче.

Т и у н о в. Твой батька, царство ему небесное, не хвастался.

П е т ь к а. Батьки нет. Я владею! Двух маток сосать хочешь, Ферапонт Михайлович?

Т и у н о в. Горяч ты больно, Петр. Умней надо. Злей да умней.

Слышно, к воротам подъехали.

Л ю б а ш а. А вот и сам товарищ главный коммунар к папаше в гости.

Т и у н о в (смиренно объясняет Петьке). Чайку попить пригласил.

П е т ь к а. Осмелел! Я ему покажу чаек!

Т и у н о в. Нет, Петя, ты уж поезжай. И что же ты ему сделаешь? Все-таки самую толстую жердь не ты переломил…

П е т ь к а. Есть у меня чем ломать. (Вынимает из кармана револьвер.)

Т и у н о в. Ну-ну, в моем-то доме? Остынь. С сынами моими посиди в той половине, если ехать не хочешь. Молочка для спокойствия выпей. Илья, Прохор! (Заталкивает Петьку в дом.)

Входит  И в у ш к и н.

И в у ш к и н. Здравствуйте.

Т и у н о в. Гаврила Семеныч… (Трясет руку Ивушкина.)

Л ю б а ш а. Золотую руку трясете, папаша… Такого бы постоянного к нам, механика опытного… (Насмешливо смотрит на Ивушкина.) Вас бы, товарищ Ивушкин. Чтоб этими машинами для моего папаши розы сеять.

Т и у н о в. Ты уж помолчи, доченька. (Осторожно.) А, к слову сказать, почему бы вам и не взяться?

И в у ш к и н. Я приехал к вам говорить от лица нашей коммуны.

Т и у н о в. А я, если изволите видеть, подхожу со стороны исключительно вашей личности… Ей-богу, столкуемся.

И в у ш к и н (с иронией). Условия ваши мне не подойдут.

Т и у н о в. Да разве я поскуплюсь?

И в у ш к и н. Я ведь всю жизнь собираюсь машинами заниматься.

Т и у н о в. Вот-вот, значит, и мне надо на постоянно!

И в у ш к и н. Ферапонт Михайлович, сомневаюсь. Машин-то у вас, говорят, не будет.

Т и у н о в. Да я еще прикупить собираюсь! И вообще, Гаврила Семеныч, вы моих планов не можете знать.

И в у ш к и н. Есть ведь и еще планы.

Т и у н о в. Ваши? Гаврила Семеныч, мы их приведем в совпадение! Или уже с кем другим договорились?

И в у ш к и н. Дело тут простое, Ферапонт Михайлович. Землицы-то у вас поубавят. А машины ваши станут нашими.

Т и у н о в (деланно смеется). А-а-а! Шутники… шутники!

Из дома доносится крик, по-видимому, уже подвыпившего с тиуновскими сыновьями Петьки: «Порубать! Я его сейчас продырявлю!»

Извините… минуточку… (Уходит в дом.)

И в у ш к и н (тихо, Любаше). Чего не приходишь?

Л ю б а ш а. Тебе твоя коммуна дороже.

И в у ш к и н. Разные вещи, зачем сравнивать?

Возвращается  Т и у н о в.

Т и у н о в. Продолжим, стало быть… (С улыбкой мигнул Ивушкину, взглянув на Любашу.) Ну, так как же, планы-то наши в совпадение не придут?

И в у ш к и н (хмуро). Может, передумали с ремонтом? Тогда я поеду назад.

Т и у н о в. Гаврила Семеныч! Нет, нет… Сеять скоро, а машины не в порядке… Да и мастера вы! Таких у нас нету.

И в у ш к и н. Так давайте посмотрим ваши машины?

Т и у н о в. Извольте… (Уходит с Ивушкиным.)

Из дома с револьвером в руке выскакивает  П е т ь к а.

П е т ь к а. Н-нет… Я другим манером… (Взбирается на забор.) Молись, коммунар! Решу тебя сейчас!

Л ю б а ш а (ловко вырывает револьвер). Брось пугать, дурак. (Сталкивает Петьку с забора во двор, где собаки.) Цезарь! Арап! Куси!

Слышится собачий лай, крик Петьки, затем, перемахнув через забор, П е т ь к а  убегает. Возвращаются  И в у ш к и н  и  Т и у н о в.

И в у ш к и н. Машины мы вам отремонтируем. А вы нам завтра — две упряжки, с плугами и боронами.

Т и у н о в. Подошле-ем! Сразу и распорядимся… Эй, ребята, Илья, Прохор! Завтра с утра поезжайте пахать.

Голоса из дома: «Куда? У нас же все запахано».

В коммуну. (И отвечая на молчаливое изумление сыновей.) Да, детки, да. Надо поддержать новую жизнь. Мы к вам, как видите, со всей нашей любовью, Гаврила Семеныч! А насчет этих всяких планов оно так… человек предполагает, а бог располагает, да-с. (Уходит в дом.)

Л ю б а ш а (быстро). А эта сойка общипанная, Лизой ты ее кличешь, кругом тебя чего вьется-то?

И в у ш к и н. Друзья мы с ней, с одного завода. Товарищи по революции.

Л ю б а ш а. А больше ни по чему?

И в у ш к и н. Вот уж дикая ты, право.

Л ю б а ш а. Ежели дикая, так не имей на меня обиды, милый, когда я той сойке белобрысой голову отхвачу!

И в у ш к и н (с улыбкой). Попадись этакой в мужья…

Л ю б а ш а. И попадешься! Мы, степные, ой какие хваткие…

Избушка в степи, сложенная из земли и крытая дерном, напоминает землянку. Над крышей задорный красный флажок. Здесь, если называть по-теперешнему, полевой стан коммуны. Вечер, садится солнце. Вбегает  Л и з а  Н и к и т и н а — девушка лет двадцати, стройная, зеленоглазая, с коротко подстриженными прямыми и светлыми волосами.

Л и з а. Агафья! Агафья!

Из избушки выходит молодая дородная женщина, А г а ф ь я, жена Герасима Кокорина.

А г а ф ь я. Кончили?

Л и з а. Последнее лукошко высеяли!

А г а ф ь я. Герасим-то мой умаялся… Литейщик первой руки, а пахарь липовый.

Л и з а. Втянется. Видала, как Ивушкин…

А г а ф ь я. Ивушкин! Он же лет до восемнадцати в деревне шил, а Герасим мой… Да и то сказать — день и ночь, день и ночь в поле…

Л и з а. А я боронить научилась! Лошадь запрягать, распрягать. Только хомут затягивать тяжело.

Входят коммунары — Г е р а с и м  К о к о р и н,  В а с и л и й  Г о л ь ц о в, вслед за ними  И в у ш к и н. Все возбуждены, веселы. Лиза готова броситься к Ивушкину, поздравить с окончанием работы, может быть, обнять, но он, не заметив этого ее движения, просто пожимает ей руку.

И в у ш к и н. Дай попить, Лизок!

Коммунары умываются. Агафья подает ужин. Появляется  С а м о й л о  П е т е л ь к и н.

С а м о й л о. Шабаш, соседи!

А г а ф ь я. Самойло Петрович, к нам ужинать!

К о м м у н а р ы. Садись, Петрович!

С а м о й л о. Благодарствуем. (Берет миску с едой, ест.)

И в у ш к и н. А коняке своему ты, Самойло Петрович, копыта, часом, не срезал? (Смеясь, рассказывает.) Идет за плугом с таким напором… Лошаденка, бедная, только ноги поджимает!

С а м о й л о. Первый рая на собственной земле.

И в у ш к и н (с улыбкой). А что бы тебе вместе с нами, в коммуне пахать?

Вопрос этот застает Самойлу врасплох. Он, такой счастливый оттого, что получил свою землю, должен ее сразу потерять?

С а м о й л о. Не-ет… Моя земля! Еще батя мечтал… (Даже продохнуть не может от волнения: так не по душе ему этот разговор.)

И в у ш к и н. Она, конечно, твоя, но ты ж ее не покупал. Земля — народная.

С а м о й л о. А я ее куплю.

И в у ш к и н. У кого?

С а м о й л о (в затруднении, ищет ответ). Хочу, чтобы совсем моя была.

И в у ш к и н. Зачем это тебе?

С а м о й л о. Сам хозяин.

И в у ш к и н. Неужели не надоели тебе хозяева?

С а м о й л о. Так то были они, а теперь — я.

И в у ш к и н. А чем ты будешь лучше их? Тебя заставляли — и ты заставишь кого-нибудь работать на себя, да?

С а м о й л о. Они свое пожили, теперь — мы.

И в у ш к и н. Ну, ты разбогатеешь, — значит, кто-то обеднеет? Что ж тогда останется делать бедным? Да то же самое, что только что сделал ты: отобрать землю у богатых. Сказка про белого бычка, друг!

С а м о й л о. Постой-ка, постой! Ты говоришь — земля народная? А разве я — не народ?! Стало быть, моя земля!

И в у ш к и н. Ладно, живи, хозяин.

С а м о й л о, смущенный, уходит.

Л и з а (берет Ивушкина под руку, уводит в сторону). Слушай, Ивушкин, времени в обрез… Сейчас коммунисты соберутся. Решили засветло, сразу, здесь, провести собрание. Отношение к твоему вопросу, прямо скажу, строгое.