Избранное - Романы. Повесть. Рассказы - Мюриэл Спарк

Деньги он никуда не дел, проехавши автобусом и потом метро на Лестер-сквер, где почтовое отделение работало всю ночь, и начертал, на многих и многих бланках, большими нетвердыми буквами телеграфное послание — Гаю Литу, Старые Конюшни, Стедрост, Суррей: «Вы чудовищно не правы насчет Эрнеста Доусона несравненно пронзительного поэта который начисто избег сентиментальности и самосожаления тчк Эрнест Доусон был духовным и поэтическим отпрыском Суинберна Теннисона и особенно Верлена чей стих его поистине преследовал а стихи Доусона надо читать вслух не то что некоторые более поздние тчк Я вызвал музыкантов велел принесть вина строка Однако ж праздник кончен и фонари погасли строка И пала тень твоя Синара и в ночь и в нас строка О надо мной во мне тоскливо страсть играет и так далее тчк Прочтите вслух какого черта ваша вшивая аллитерация плевать на нее вы чудовищно не правы = Перси Мэннеринг».

Он сунул в окошечко ворох исписанных бланков. Телеграфист, прищурившись, поглядел на Перси, а тот показал ему три фунтовые кредитки.

— Вы уверены, — сказал тогда телеграфист, — что вам надо все это отправить?

— Надо, — прорычал Перси Мэннеринг. Он отдал телеграфисту две кредитки, взял сдачу и ушел, растворившись в ночном уличном мареве.

Глава восьмая

Дама Летти прекрасно обходилась без постоянной горничной, однако теперь из-за телефонных неприятностей ей нужно было, чтобы кто-то снимал трубку вместо нее. Почему-то, однако, этот тип не желал передавать свое ужасное сообщение через девушку. Зато все те две недели, что она пока что прослужила, прямо отбоя не было от ошибочных звонков. Когда однажды это приключилось три раза, дама Летти начала приставать к горничной с расспросами.

— Кто это был, Гвен, мужчина?

— Не туда попали.

— Но это мужчина звонил?

— Да, только он не туда попал.

— А что именно он сказал? Ответьте мне, пожалуйста, на мой вопрос.

— Он сказал: «Извините, я не туда попал», — крикнула Гвен, — вот что он сказал.

— А какой у него был голос?

— Ой, маддам. Ну, мужчина как мужчина. Номера, наверно, пересеклись, знаю я эти телефонные дела.

— Да, но голос — старый или молодой? Тот же самый, что и в прошлый раз, когда ошиблись номером?

— По мне, так все они те же самые, когда не туда попадают. Вы лучше сами тогда подходите к телефону, вот и...

— Я лишь потому спрашиваю, — сказала дама Летти, — что с тех пор, как вы у меня служите, нам все время звонят по ошибке. И все время это мужчина.

— На что вы намекаете? Нет, вот на что вы намекаете, маддам?

Ни на что доступное пониманию девушки дама Летти не намекала. Вечером Гвен собралась отлучиться, и Летти была рада, что Годфри обедает у нее.

Часов в восемь, когда они сидели за обедом, телефон зазвонил.

— Годфри, подойди ты, пожалуйста.

Он вышел в холл. Она слышала, как он снял трубку и назвал ее номер. «Да, совершенно верно», — сказал он. «Кто, кто это говорит?» — затем услышала Летти. И он положил трубку.

— Годфри, — спросила она, — это он?

— А кто же еще? — сорвался в крик Годфри. — «Скажите даме Летти, пусть помнит, что ее ждет смерть». И дал отбой. Черт знает, прямо удивительно. — Он сел за стол и снова принялся хлебать суп.

— Кричать незачем, Годфри. Держись поспокойнее. — При этом все ее грузное тело сотрясалось.

— Да нет, ну странно чертовски. Говорю тебе: у тебя есть враг. По выговору какой-то уличный парень, еще и шепелявый.

— Что ты, Годфри, он явно образованный человек. Но говорит нарочито мрачно.

— Я тебе говорю: парень с улицы. Я же его не в первый раз слышу.

— У тебя, должно быть, плоховато со слухом, Годфри. Это пожилой культурный человек, которому следовало бы понимать...

— Какой-нибудь разносчик, не более того.

— Чепуха. Поди позвони в полицию. Они просили всегда информировать...

— А толку-то? — сказал он. И, увидев, что она собралась возразить, прибавил:

— После обеда. Позвоню после обеда.

— Это он так в первый раз за две недели, что у меня Гвен. Когда Гвен подходит к телефону, он говорит: «Извините, не туда попал». Раза два или три на дню.

— Так, может быть, и в самом деле кто-то не туда попадает? Наверное, пересечение номеров. Ты на станцию звонила?

— Звонила, — сказала она. — Мне там сказали, что линия в полном порядке.

— Да наверняка номера пересеклись.

— Ох, — сказала она, — ты совсем как Гвен: пересеклись, пересеклись. Я-то, пожалуй, догадалась, кто он такой. Я думаю, это главный инспектор Мортимер.

— Не его голос.

— Значит, подручный, — сказала она.

— Чушь. В его-то положении.

— Вот почему полиция и ротозейничает. Они знают, но ни за что не откроют. Он же их бывший начальник.

— А я тебе говорю, у тебя есть враг.

— А я тебе говорю, что это Мортимер.

— Тогда почему же, — поинтересовался Годфри, — ты с ним по-прежнему советуешься?

— Чтобы он не догадался, что я его подозреваю. Тут он и попадется в ловушку. А пока что, как я тебе говорила, он из моего завещания вылетел. И вот уж этого он точно не знает.

— Ох, да ты все время переписываешь завещание. То-то и врагов у тебя чертова пропасть. — Годфри почувствовал себя виноватым, что вчера проболтался Олив насчет изменения в завещании Летти. — Вот и неудивительно, — сказал он, — что ты не знаешь, кто тебе звонит.

— Что-то давно от Эрика не было вестей, — заметила дама Летти, и он почувствовал себя еще виноватей, припомнив, что наговорил Олив.

— Недель примерно шесть он пробыл в Лондоне. И вчера вечером воротился в Корнуолл.

— И ко мне ни разу не зашел. Годфри, ты что же мне раньше-то не сообщил?

— Я и сам не знал, что он в Лондоне, — сказал Годфри. — Вчера только узнал от общего приятеля.

— Какого еще общего приятеля? Что Эрику в Лондоне понадобилось? Что за приятель?

— В данный момент выпало из памяти, — сказал Годфри. — Я давным-давно перестал вникать в дела Эрика.

— Память нужно тренировать, — сказала она. — Ты попробуй каждый вечер перед сном перебирать в памяти все события дня. Я, надо сказать, очень сильно удивлена, что Эрик мне даже не позвонил.

— Да он и к нам не подумал наведаться, — сказал Годфри, — с чего бы ему тебе-то звонить?

— Ну, все-таки, должен же понимать, где ему прямая выгода.

— Ха, ты Эрика не знаешь. Всего-то пятьдесят шесть лет — и сплошная незадача. Надо бы тебе знать, Летти, что мужчины его типа в этом возрасте терпеть не могут старух: это им напоминание, что они и сами стареют. Ха, а он, кстати, жаловался на возраст, мне говорили. Ты, Летти, пожалуй что, его еще и проводишь. Оба мы его, наверно, проводим.

В эту ночь, лежа в постели, дама Летти определенно догадалась, что не кто другой, как Эрик, тревожит ее телефонными звонками. Сам, конечно, не звонит, чтобы она не узнала его по голосу. Кого-нибудь нанял. Она села в постели и включила свет.

Дама Летти сидела глубокой ночью б халате и наполняла свою перьевую ручку. При этом она поглядывала на только что исписанную страницу. Какой у меня, думала она, шаткий почерк. И тут же, словно хлопнув дверью, забыла об этом думать. Она вытерла перышко, перевернула страницу и продолжала на другой стороне письмо Эрику:

«...так что, прослышав о том, что ты пребывал в Лондоне последние шесть недель, плюс то, что ты мне об этом не сообщил, уж я не говорю — не зашел, это, признаюсь, показалось мне по меньшей мере невежливым. Между тем я хотела посоветоваться с тобой кое о чем касательно твоей матери. Сколько я понимаю, придется ее раньше или позже отправить в дом призрения в Суррее, о котором я тебе в прошлый раз говорила».

Она отложила ручку, вытянула шпильку из своих редких волос, потом снова зашпилила их. Может быть, подумала она, с Эриком надо еще потоньше. И лицо ее, озаренное настольной лампой, пошло морщинами. Ее осаждали сразу две мысли. Одна: я, право же. очень устала; а другая: ничуть я не устала, вся моя энергия и напор при мне. Она вскинула ручку и продолжала усеивать страницу нетвердыми буквами:

«В последнее время я произвела кой-какие изменения, о которых, думается, желательно бы поговорить с тобой, если ты соблаговолил бы информировать меня о своем приезде в Лондон».

Тонко или не слишком? Нет, для Эрика, пожалуй, чересчур тонко.

«Эти, собственно, пустяковые изменения касаются, конечно, моего завещания. Мне всегда казалось прискорбным, что твой кузен Мартин, столь замечательно проявивший себя в Южной Африке, в завещании никак не упомянут. Мне не хотелось бы семейных огорчений после того, как я отойду в лучший мир. Тебе, разумеется, по-прежнему завещано то, что завещано, однако желательно бы серьезно поговорить с тобой. Ты ведь помнишь, как мне пришлось изменить завещательные распоряжения после того, как твой кузен Алан пал на поле брани...»