Пеший Камикадзе - Денис Ли

— Закуска градус крадет! — огрызнулся Иван. — Вчера надо было поесть хорошо!

Часам к восьми пошел дождь, двигаясь в боевом порядке по улице Маяковского, разведчики приблизились к заводу «Красный молот». К тому времени болезненно-воспаленный мозг, притушенный с раннего утра «соточкой» спирта, еще на выходе с пункта временной дислокации, стал ватным.

Егор выпил без удовольствия, даже с отвращением, но с надеждой на хоть какое-нибудь изменение, и убежденный, что хуже, чем есть, уже быть просто не может.

Хуже и, правда, не стало, алкогольный дурман, нейтрализовав головную боль, «нормализовал» давление. Егор, с видом, что нисколько не обеспокоен вчерашним подрывом, прошел мимо места вчерашнего боя спокойно, никак и ни на что, не обращая внимания. Ему было все равно, он болел.

— Да, не мучай себя! — глядя на Егора, сочувствовал Стеклов. — Залезь в бронетранспортер, и поспи! Мы без тебя, что не справимся, что ли?

— Нет, нет! — с болью отвечал Егор, не спуская взгляда со Стеклова, как будто отыскивал на его лице искренность и сострадание. — Я справлюсь…

Дорога сужалась. В действительности, это только казалось, так как с левой стороны на проезжую часть «давил» двух метровый забор из красного кирпича — длинный, порядка семидесяти метров. А с правой стороны был не большой парк, едва просматриваемый; из одичавших от человеческого невнимания деревьев и непреодолимых кустов. Кроны деревьев валились на дорогу. Всё было как обычно, и это место, передавленное с двух сторон препятствиями, походило на песочные часы. Машины, просачивались в месте соединения сообщающихся «сосудов», как песчинки, по одной, делали это в разных направлениях попеременно. Но иногда, какой-нибудь вежливый водитель, отворяя дверь кабины, высовывался и манящим жестом приглашал другого ехать первым, вежливо уступая ему дорогу, морщился от дождя и в тоже время, добродушно радуясь, внезапному порыву джентльменства…

Как оказалось, еще одной искусственной причиной сниженной автомобильной проходимости этого узкого участка был припаркованный со стороны парка старый блекло-зеленый, с голубоватым оттенком мотоцикл с коляской. Егор предположил, что голубизну мотоциклу придавал моросящий мелкой пылью январский дождь, освежающий его поблекший цвет.

Дожди в январе, здесь — дело обычное. Егор прятался от дождя, кутаясь в капюшон своего новенького непромокаемого костюма. Мелкая водяная пыль, замешенная с жидкой грязью, летела в лицо, поднимаемая с проезжей части попутными и встречными машинами, «камазами» в особенности. В капюшоне Егору было комфортно. Бондаренко же шел, сутулясь, и хотя по нему нельзя было сказать, что ему неловко и мокро, он шел неспокойно, чувствуя стекающую по лицу и подбородку воду, которая скатывалась ему за ворот. Впереди шли саперы в бронежилетах и касках, с насквозь промокшими рукавами бушлатов.

Очередной «камаз», окатил Егора раскислой грязью. Она густо плюхнулась на грудь, выпачкав костюм и висевший на груди автомат, и тут же поплыла книзу, подхваченная скатывающимися ручейками дождевой воды.

— Пробки на дорогах… здесь, как в столице… повсеместно, — бубнил Егор под нос, кутаясь от слякоти. — Да, еще… мы! — добавил он следом.

По мнению Егора, одной из «пробок», являлись — они, — инженерные разведчики. В целях собственной безопасности, и возможного предотвращения нападений на разведывательные дозоры, саперы блокировали дорожное движение тем, что двигались по центру проезжей части, не пропуская копившийся позади гражданский транспорт. А встречный, завидя военных, прижимался к обочине, карячась и опасливо наползая друг на друга. Саперы походили на пассажирский поезд — длинный и «нескорый».

Всё было как всегда. Шли тихо, каждый был своим занят делом, поравнявшись с парком, Егор круто свернул направо, на заросший в кустах, в десяти метрах, парковый тротуар.

В этот момент, неожиданно, с тыла, выскочила на обгон неопознаная БРДМка с солдатами, прилипшими к броне, как синюшные улитки, обогнув по обочине колонну саперов, она пьяно вырулила на асфальт. Обойдя боевой порядок саперов, разведдозорная машина уткнулась в очередь из машин, и поравнялась со злополучным мотоциклом. Раздался взрыв.

Серо-грязное пространство, лишенное каких-либо летних радужных красок наполнило гулкое красно-оранжевое зарево огня, раскатистое и торжественное. Егор пригнулся… В неожиданной трех секундной тишине отчетливо слышались звонко падающие металлические части чего-то, камни, короткие слова грубоватых просторечий, затворный лязг и женско-подобный визг стартующих с места машин.

Дальше Егор ничего уже не слышал, больной мозг работал автономно и только посылал команды, послушно исполняемые вдруг «излечившимся» напружиненным телом, резким и стремительным. Скорострельные автоматические трели слились в единый трескающийся звук, жарящегося попкорна, изредка затихающий и нарастающий вновь. Шаря глазами по черным окнам домов, видимых сквозь парковые заросли, на его окраине, Егор пытался увидеть «цели». Сменив несколько позиций, укрылся за толстым деревом, прислушиваясь к радиостанциям.

Радиоэфир был пуст.

Противника Егор не видел, а потому, стрелять не видел необходимости.

Обе радиостанции молчали.

Пострадавшие «соседи» с разведывательной дозорной машины, несколько саперов и разведчиков прикрытия вели бой.

Прижухший Егор, находящийся от него в паре шагов Стеклов и Ваня Бондаренко попеременно высовывали мордочки, поверх кустов, словно полевые суслики, думая куда бежать. Примерно выявив стреляющих и направление изливаемого ими огня, все трое рванули обратно на дорогу — оказать пострадавшим помощь. Спешили туда, где убивали людей.

Бондаренко, спутав направление общего броска, почему-то сначала рванул в сторону противоположную, неуклюже развернувшись на месте, покорно прибился к своих. Чувствовалась передозировка «горячительным» напитком. Напился, подумал Егор.

Ванька, был спецназовцем, заслуженным обладателем крапового берета, и служил в разведывательной роты. Бондаренко частенько обеспечивал Егору прикрытие силами своей разведгруппы. Действовали они автономно, но лично Иван, никогда не брезговал прогуляться и с саперами. Парень он был хороший, родом, вроде бы с Камчатки, добродушный, как все северяне. Небольшого роста, кареглазый, с приятным, улыбчивым лицом добродушного сказочного гнома. Свой краповый берет, он носил на затылке, а зимнюю шапочку как можно глубже натягивал на глаза. Прятался. Был не многословен, и потому казался не глупым. Постоянно экспериментировал над артериальным давлением, то понижая его, то повышая; и кофе, пожалуй, был самый легкий к тому путь.

…Егор, позабыл от страха, беспокоившие его прежде боли, не помня себя, бежал к дороге так быстро как бегут люди, чтобы укрыться от смерти в своем единственном убежище. Но перед самой дорогой остановился и присел на корточки. В то время как Егор пытался оценить сменившуюся перед ним обстановку, заметил на дороге подорвавшихся людей…

Это были омоновцы. Воюющие, и те, что помогали (как показалось Егору) раненым, барахтались на асфальте, передвигаясь почему-то гуськом, стреляли по случайному настроению, прижимали автоматы к груди как нечто дорогое и любимое, метались стволами оружия в разные стороны. Было видно, что они растеряны. Мелко семеня полусогнутыми ногами, некоторые неуклюже падали на бок, как подкошенные или подстреленные, и не стараясь изменить положение скрюченного тела, стремились отползти в сторону. Другие, неподвижно лежащие, будто что-то выжидали; Егор заметил одного омоновца сразу: он лежал на животе, игриво подогнув ногу за ногу и заложив обе руки под голову, будто прятал лицо от других и от взрывов и выстрелов, как страус, что прячет голову в момент опасности. Заметил еще одного, — пузатого, лежащего с красным лицом чуть дальше первого, с подвернутой под спину левой рукой, будто чесавшегося под лопаткой с развалившимися по сторонам ногами. И только красное, окровавленное лицо выдавало его истинное состояние — он был убит. Егор перевел взгляд себе под ноги, на что-то невесомое и знакомое, что привлекло его внимание, это был оторванный рукав камуфлированной омоновской куртки… из которого торчала тянущаяся наружу рука. Несколько секунд Егор смотрел на руку, а подняв взгляд, встретился глазами с одним из милиционеров. Его лицо было в недоумении от того, что произошло и что нужно делать. В его голове творилось что-то непонятное, он толи подмигивал Егору обеими глазами, толи попросту контуженный взрывом запутался в происходящем, растеряно улыбался.

Егор увидел его и протянул ему руку. Егор совершенно не думал сейчас о взорвавшемся мотоцикле, о том, что в них стреляют, нужно было делать хоть что-то… Мысль в голове была одна: спасти хотя бы одного человека. Омоновец небрежно схватился за пальцы Егора, сжав их в смертельной хватке, как в тисках, и повалился на бок. Егор потянул его в сторону и сейчас же, заметил других… Это были люди, чьи глаза горели безумием и страхом, находясь в своем маленьком, ограниченном «аппендиксом» взрыва мирке, боролись и сопротивлялись, кто с врагом, а кто — со смертью. Кто, тихо и беззвучно умирал…