Конец света - Андрей Лебедев

— Настоящая? — спросил Саша, показывая пальцем на Нику.

— Нет, копия, — ответил Заир-паша, — но копия буквально атом в атом и молекула в молекулу, это еще Пакистанец, когда был жив, освоил технологию электронного копирования. Сканировал оригинал в Лувре и потом материализовал в мраморе, как раньше с изображениями на компьютере поступали, сканировал, потом на принтер — вжик, и готово!

— Здорово! — восхищенно воскликнул Саша. — А с живой женщиной так можно?

— Что? — переспросил Заир-паша.

— Ну, это… Сканировать, а потом вжик — и готова копия!

— Это пока не получается, — ответил Заир-паша.

— А почему не получается? — спросил Саша.

— Потому что тело скопировать можно, а душу бессмертную бог копировать не дает… — ответил Заир-паша. — При копировании мертвые тела только получаются, годящиеся разве на пересадку органов…

— Значит, пробовали? — спросил Саша.

— Пробовали, — кивнул Заир-паша и, вдруг спохватившись, сощурил глаз: — Что-то много вопросов, уважаемый, вы не из КГБ случайно?

— Если только из белорусского, — добродушно улыбнувшись, ответил Саша и тут же предложил Заир-паше взглянуть на свои часы от фирмы Тиссо.

— Эти фокусы я знаю, — сказал Заир-паша, — посмотрим на вас в настоящем деле.

Глава 3

Старцев старался вспомнить все подробности войны тогда, в Афганистане, вдруг что-то поможет ему разобраться в психологии его противника. Мельчайший эпизод той войны мог помочь принять верное решение теперь…

На базе в Баграме довелось Лехе попасть сперва к капитану Батову, а потом и к самому генералу Невядю…

Судьбина их столкнула, и все в Лехиной дальнейшей карьере совершенно по-новому пошло.

Батов во многом копировал своего кумира — генерал-лейтенанта Невядя. Батов, тогда еще командир разведроты и по званию капитан, служил в ограниченном контингенте в ДРА, или попросту в Афгане…

А комдив Невядь слыл тогда в войсках великим стебком. Приняв дивизию еще полковником, лазал по батальонам в каком-то старом затрапезном бушлате без погон, и, не зная еще своего «нового» в лицо, многие попадали впросак, принимая его то за какого-то гражданского спеца из Кабула, то за приблудившегося прапора из вещевой службы или с дивизионного склада ГСМ. Только маленькая квадратная бирочка на противогазной сумке, с надписью химическим карандашом на ней «Невядь» выдавала новое дивизионное начальство. Говорили, что в этом своеобразном брезентовом портфеле, помимо запасных обойм к своему «стечкину», комдив постоянно таскал еще и фляжку из нержавейки с трехзвездочным армянским… Но про него вообще много чего говорили. И уже по весне, когда расцвел мак и Невядь получил генерал-майора, принялся он лазать по батальонам в прапорщицких погонах с одною на них маленькой звездочкой… Будто этакий младший прапор, а не генерал…

Батов всегда любил в людях настоящее. Он и Лешку Старцева учил любить только настоящее…

А Невядь и был настоящим. Именно они, настоящие, вообще-то стебками всегда и прикидываются. Неживой или поддельный, или если вообще чужой, те всегда как раз норовят все по правилам да как следует. А Невядь — мужик без комплексов. Триста прыжков с парашютом, на костяшках — мозоли в медный пятак от бесконечных отжиманий «на кулачках» да от ежедневной молотьбы в сосновую макивару… Да если бы его доблести писались не фиолетовыми чернилами, да не штабным писарем, да не в карточке учета взысканий и поощрений по форме, установленной в МО СССР, а гекзаметром боянно пелись бы у походных костров, то там были бы такие строки, как «голос его был подобен раскату грома в самую страшную бурю, а глаза его извергали искры, как те, что сыплются из-под колес боевой колесницы, когда та катится в бой по мощеной дороге…». Такой вот он был. И баб он любил. И вообще был он из тех, кто своего не пропустит.

В общем, задумал как-то Невядь караван один целиком на себя записать. Весь. Со всем товаром.

Граница-то с Пакистаном полупрозрачная. Оружие — стингеры-мудингеры, это само-собой, но везли караванщики и барахло: «сони», «грундиги», «шарпы» всякие разные. Генералы бортами военно-транспортной не только «груз двести» в Союз слали, но порой настоящие «золотые тюльпаны» оформляли… Разведка наводку даст, четыре вертухи в горы… Туда с боекомплектом — обратно с «хабаром»… Потом только ящиками да тюками прям из «восьмерок» да в распахнутые рампы «АНов»… А куда там потом в Союзе — никто и не знал.

Дивизионный разведчик ему эту идею-то и подал. А то откуда бы Невядю знать, что, кроме стингеров, караванщик повезет бригадному генералу Камалю еще и бакшиш за прошлогодний урожай. А мак в том году богатый уродился.

У Невядя для срочных серьезных дел была отобрана команда. Из одних только офицеров и прапорщиков. Причем из тех, кто служил с ним еще во Пскове и в ГСВГ[17]. Третьим номером был в этой команде и капитан Батов, а с ним — прапорщик Леша Старцев…

Шли двумя вертушками. «Восьмой» пару раз прижался — высадил две пятерки — в одной сам, в другой старшим майор Кондратьев, разведчик дивизионный… А «крокодил» тут же висел, неподалеку, в пределах работы радиосвязи.

Невядь вообще слыл в войсках большим стебком.

И еще шла о нем молва, что справедливый. Будто бы вел Невядь свой учет потерь, где, по его справедливому понятию, должно было соблюдаться обязательное соотношение «один к восьми». Потеряли наши при выходе на тропу двоих десантников — комбат тут же должен отчитаться ему шестнадцатью головами дохлых духов. Потеряли четверых — покажи ему тридцать два холодных моджахеда, и ни на одного меньше!

Невядь с Кондратьевым тогда вернулись одни. Потери при выходе на караван составили восемь десантников и двое вертолетчиков — экипаж сгоревшего «восьмого». Комдива с разведчиком подбирал прикрывавший вылазку «крокодил»…

По принципу справедливости Невядь поклялся перед знаменем дивизии, что за десять товарищей «духи» недосчитаются восьмидесяти голов.

Такой вот был Невядь… Потом стал он губернатором одного края. И погиб. По-дурацки. В вертолете расшибся, и не на войне, а так — на лыжах на горных собрался, а вертолет за провода зацепился и…

А Батов его любил. И во всем копировал. И не догадывался, что не окажись он тогда, когда летали на тот караван, в госпитале со сломанной ключицей… То все равно Невядь пришел бы домой вдвоем с майором Кондратьевым. А потери десантуры составили бы не восемь человек, а девять… Вернее, десять, потому как тогда с Батовым и Леха Старцев непременно полетел бы, а стебку Невядю лишние свидетели были ни к чему.

Но Судьба сберегла Леху.

Ставший начальником разведки дивизии подполковник Батов послал прапорщика Старцева учиться.

И через четыре года Леха вернулся в Афган уже старшим лейтенантом ГРУ.

А тут и вывод войск.

И не суждено вроде бы было Лешке с Вовой в Афгане встретиться, но впереди была чеченская война.

А в нее они оба вступили уже в чинах.

Помощник генерала Старцева, Цугаринов, тоже помнил, как первый раз Батова увидал.

Их батальон грузился на платформы ночью. На ярко освещенной прожекторами погрузочной площадке, порыкивая двигателями, сгрудились ЗИЛы и «газоны» шестьдесят шестые. На железнодорожные платформы машины загоняли только офицеры и прапорщики. Солдат к рулю не пускали. Капитан Кедря сказал, что, если какая машина вдруг с платформы упадет да погрузка задержится, виновника будут судить по законам военного времени.

Витька Цугаринов, тогда еще юный летеха из двухгодичников, смотрел, как, загнав громадный ЗИЛ-бензозаправщик, его дружок Вовка Грицай выскочил из кабины и тут же побежал к следующей машине… Солдаты суетились вокруг уже погруженных ЗИЛов, заводя проволочные стяжки, подбивая под колеса клинья…

— Пойдем, Карась, наш штабной вагон еще не скоро прицепят, — сказал Кедря. — Пойдем от греха, не видишь, сам Батов за погрузкой приехал понаблюдать!

Витька уже и сам заметил высокую фигуру в новеньком полушубке.

— А когда он свалит? — спросил Виктор капитана.

— Никогда, Карась!

— Ну я не знаю, когда эта вся заваруха кончится? У меня дембель через год.

— Какой дембель, Карась? На войну едем. В Афганистан.

Витька Цугаринов любил дорогу. В дороге можно мечтать о своем. Вообще, хорошо придумал кто-то из начальства — «старший машины»… Это должность такая. И к ней даже удостоверение дается — «удостоверение старшего машины». Вот так.

Сидит старший машины справа от водителя на широком сиденье… и мечтает. А служба идет! А дорога набегает под капот… И мечтается о том, как приедет Витька в Питер, как купит себе стереомагнитофон… Этот — «Юпитер» с колонками. Как пригласит к себе Верочку — ту худенькую, рыженькую. Купит венгерского «Токая», поставит на новеньком «Юпитере» бобину с любимым альбомом «Квин» про ночь в опере, где «Богемская рапсодия», как сядет Верочка на диван, сняв туфельки и поджав ножки по-домашнему. И как станут они целоваться.