Наследник чемпиона - Сергей Зверев

Наконец пришел момент, когда Метлицкий, поняв все, положил на телефон продолжающую говорить трубку.

Несколько дней назад в его кабинете сидел человек, боксер, подписывающий протокол допроса левой рукой. Три дня назад здесь был Андрей Петрович Мартынов, чье имя стало уже притчей во языцех, бывший боксер. И Метлицкий в очередной раз изумился, как некоторые люди ловко орудуют ручкой, держа ее в левой руке. Потом Мартынов уезжает, а в ордынскую больницу, спустя четыре с половиной часа, поступает избитый неизвестным лицом гражданин, также пожелавший остаться неизвестным. И это происходит через полтора часа после того, как в Ордынск приехал Андрей Мартынов, он же – Эндрю Мартенсон. Не слишком ли много совпадений для одного турне из-за океана?

Итак, семьдесят восьмой год. Дело об убийстве некой женщины. Мальковой – если верить этому болтливому дежурному из Ордынского. И где у нас может храниться это дело? Конечно, в прокуратуре, потому что пока в России еще не создан никакой другой орган, расследующий подобные преступления. Заодно неплохо было бы почитать архивное дело о приговоре самого Виктора Малькова.

Через три часа поисков и нервотрепок Роману Алексеевичу Метлицкому поступит двойная информация по одному направлению его догадок. Во-первых, он будет знать о подробностях убийства Мальковой и убийствах, совершенных ее мужем на почве кровной вражды, во-вторых, он поймет, что тремя часами раньше этими же самыми делами интересовался сотрудник ГУВД. Через час Рома будет знать и его фамилию. Но он опоздает на четверть часа. Старший лейтенант милиции Гера Моисеев «расколется» в его кабинете спустя ровно пятнадцать минут после того, как передаст по телефону всю добытую в прокуратуре и архиве информацию щедрому журналисту из «Северного сияния».

Но это произойдет только через три часа. А пока Андрей и Маша, въехав в город, вели себя так, словно прибыли не по делам, а развлечься. И первым таким местом стал Луна-парк на левом берегу Оби.

– А ты ездил на американских горках? – спросила она.

Он сознался, что нет.

– Какой же ты тогда американец? А на русских качелях?

Мартынов вздохнул и сказал, что он и на качелях не качался…

Глава 12

Он заметил двух молодых людей у своей машины уже через несколько минут. Маша, прижимаясь к нему, показывала руками на аттракционы и смеялась, как девчонка. Смеялся и он. Однако, после того как один из молодчиков глянул через тонированное стекло внутрь салона, стал смеяться короче и напряженнее. Едва парочка у машины удовлетворенно покачала головами и один из этой парочки махнул рукой в сторону припаркованного неподалеку микроавтобуса, Мартынов почему-то расслабился. Из автобуса вышли еще двое, и теперь весь квартет, расположившись метрах в двадцати от изумрудной «девятки», стал ждать.

Андрей в свои сорок три года видел многое и многих. Пройдя зоны, курс выживания в Новом Свете и постоянные драки за кусок хлеба в самой демократической стране мира, он сумел остаться самим собой и выжил лишь благодаря своей внутренней силе, которая с каждым годом, в отличие от физической, лишь крепчала. Выбившись в когорту тех, кого за океаном боятся аборигены, с кем почтительно разговаривают полицейские, опасаясь нападок дорогостоящих адвокатов, и уважают даже сорвиголовы из Южного Бронкса, он стал неплохим психологом. Научиться чувствовать чужое присутствие кожей трудно, гораздо легче умереть. Мартынов стал тем, кем есть сейчас, только по той причине, что из всех кандидатов на вход в ближний круг теневого спорта Америки умереть хотел меньше всех.

Почему Андрей расслабился, увидев людей, ожидавших его появления у машины? Потому что он сделал главные для себя выводы. Люди – не из спецслужб и не из правоохранительных органов. Взгляды и движения. Даже мимолетные. Вон тот, что толще всех, почесал мочку уха. Снова почесал. И еще раз. Если только у него не вши, то он очень волнуется. И в этой компании он – самое слабое звено, бить в которое можно в последнюю очередь. Его быковатый взгляд быковат до тех пор, пока трое корешей не стоят на ногах и, что самое важное, рядом. Ему тяжелее всех: жарко, высокое атмосферное давление. Он сейчас вял, как муха в октябре, и беспрерывно сосет из полуторалитровой бутылки насыщенный раствор фурациллина, который в Новосибирске почему-то называют «Фантой». Кстати, на всякий случай: скоро он напьется, а Мартынов не видел еще ни одного человека, организм которого по своим функциям отличался от других человеческих организмов…

– Андрюша, посмотри, какой смешной щенок!

– Ух ты, – рассмеялся он…

А вот второй… Рост у него около ста восьмидесяти, или около пяти с половиной футов. За последние три минуты он не сделал ни одного движения. Плотные, чуть вздернутые вверх икры, жилистые руки, ничего лишнего. Либо боксер, либо «вольник». Однако веса, пожалуй, чуть меньшего, не более семидесяти семи – семидесяти восьми килограммов. Хороший парнишка. Если противостояние преобразуется в противодействие, то терять его из поля зрения очень бы не хотелось…

– Давай на колесе обозрения прокатимся? Я тебе город покажу, Андрюша!

– Колесо обозрения?

Да, если его еще не видят, то только потому, что у него не хватило ума взмыть над парком.

– Встречная инициатива – пойдем постреляем в тире…

Третьего можно отмести… Лох, какими земля полнится. Это водитель тех троих, что стоят рядом с ним. В руке – беспечно вращающиеся ключи с брелком от сигнализации, постоянное скольжение взглядом по ногам следующих мимо девочек. Он опасен лишь тем, что имеет в кармане сотовый телефон. Такие сразу первыми вызывают подмогу, эвакуатор или Горгаз. Хорошо водят машины, любят трахать в них девок, пить водку, мешая ее с пивом, а напившись, делать ложные сообщения о трупах в тех местах, где прибывший впоследствии «уазик» обязательно должен провалиться в асфальтовую яму, доверху заполненную водой из канализации. Забыли…

– Андрей… Как это у тебя получается?..

Мартынов, мазнув цепким взглядом по ограждению, где, как на насесте, расположились ожидающие, вставил в ствол еще один пневматический заряд и поднял дульный срез винтовки чуть выше своего брючного ремня.

Короткий хлопок, больше напоминающий звук попадания боевой пули в живое тело – и с жестяного клоуна в глубине вагончика свалилась шляпа.

– Где моя мягкая игрушка? – поинтересовался Андрей и сунул руку в карман в поисках зажигалки.

Игрушку, обещанную на рекламе, хозяину тира пришлось поискать. Точнее – пришлось купить, потому что никто не предполагал, что возникнет необходимость в том, чтобы ее кому-то дарить. В Новосибирске за два месяца работы Луна-парка не нашлось еще ни одного, кто бы пятью выстрелами подряд завалил пять мишеней. Тем более, от бедра. Теперь один такой нашелся.

– Что такое? – возмутился Мартынов, принимая на руки крошечного, сшитого из шкурок песца, кролика. – Опилки поднялись в цене?

Однако это был как раз тот случай, когда Маше не нужен был медведь. Прижав к груди песцового кролика, она сама прижалась к Мартынову и пошла рядом. Кажется, кролик – это единственное, что теперь останется после ее мужчины…

Теперь четвертый… Боксер. Дальше можно не продолжать, учитывая тот факт, что он потяжелее Мартынова, помоложе да и, по всей видимости, порезвее.

Толстяк в черно-оранжевой «гавайке» наконец-то «допился». Проследив направление его движения от места стояния и добавив немного логики, Андрей сместил взор резко влево и рассмотрел в глубине кустов три зеленых, «экологически чистых», туалета. Неподалеку расположился киоск по продаже прохладительных напитков, но вряд ли браток катился за новыми полутора литрами подкрашенной воды.

– Машенька, – он указал на три зеленых строения. – Ты подождешь меня пару минут?

Было бы странно, если бы она отказала.

Продавец билетов на этот «аттракцион» сидела с заветренной стороны от них и на некотором расстоянии – очевидно, об экологическом состоянии туалетов можно было поспорить. Есть категория людей, которая глубоко сожалеет о том, что появилась на свет. Этим людям больше ничего в жизни не нужно, они ни о чем не мечтают и ни о чем существенном не думают. Поэтому все в этом мире происходит без их участия. Именно по этой причине тетка с тяжелым лицом не заметила, как в кабинку туалета, за использование которой был приобретен один билет, заскочили двое.

Заскочили, потому что Мартынов, коротко взмахнув рукой, впечатал свой тяжелый локоть толстяку между лопатками. Кабинка не захлопнулась, потому что на двоих амбалов такие помещения не рассчитаны. Мартынову пришлось еще четырежды удерживать дверцу, чтобы она не распахнулась настежь.

Толстяк не мог ни сесть, ни упасть. У него уже страшно гудела голова, перед глазами возникали и расплывались в разные стороны бордовые, с мраморным оттенком круги, и ему вспоминались слова мамы – нейрохирурга городской больницы: когда тошнит, кружится голова и хочется сначала сесть, а потом – лечь, это – сотрясение мозга, сынок.