Сезон охоты - Светлана Алешина

— Обязаны! — передразнила я его, до того была зла на себя и на весь мир. — Столько усилий — и все коню под хвост! Ничего они не отдадут, вернее, отдадут всякие побрякушки и мелочь — все, кроме документов!

— Его, наверное, в Кировское повезли, — встрепенулся Скривцов, — предлагаю всем народом ехать туда.

— И что мы там, стоячий пикет устроим? — уныло спросила я.

— Видя такое скопление журналистов… — начал Скривцов.

— Ага, — с горькой усмешкой перебила его я, — нет, ребята, все пропало. Конечно, можно статью про беспредел тиснуть и высказать, какими соображениями этот беспредел мотивирован. Вспомнить о Гулько, приплести Парамонова, но все это будет без-до-ка-за-тель-но. Нам предъявят обвинение в клевете. Не по поводу ментов этих и ареста Якова, конечно — здесь уж, как говорится, все все видели, — а по поводу аллюзий относительно Гулько и нашего губернатора.

— Ольга права, — сник Махорин, — ничего не попишешь, мы проиграли.

Он разочарованно вздохнул. Мне хотелось реветь, выть, рвать на себе волосы. Я находилась на грани нервного срыва. От окончательного помутнения рассудка меня спас Кряжимский. Он позвонил на сотовый:

— Оля, здесь тебе одна молодая особа звонила, хочет с тобой встретиться.

— Какая особа?

— Некая мисс Ньюзен.

— И что ей угодно? — Я была не расположена сейчас ни с кем разговаривать.

— Встретиться с тобой. Через час в редакции, — голос Кряжимского на удивление спокоен.

— Вы даже не спрашиваете, как у меня дела, — попеняла я ему.

— Приезжай, — и Кряжимский повесил трубку.

Вот еще! Какого черта нужно этой американке?

— Все равно, — обратилась я к своим боевым соратникам, — этого дела так оставлять нельзя. Погнали в РОВД, добиваться правды. — Я махнула рукой и торопливым шагом направилась к машине. Виктор бодро и пружинисто шел рядом. Хорошо хоть он никогда не унывает!

Через десять минут мы всем скопом оказались возле Кировского отдела милиции. Каким-то образом про все прознали журналисты местного телевидения. Собралась целая делегация с камерами и микрофонами. Я во главе небольшой делегации из трех человек ринулась на штурм. Но штурма не получилось. За стойкой, отгороженной от остального помещения толстым стеклом, сидел, вытирая сопли большим клетчатым платком, сержант и смотрел на нас отсутствующим взглядом. На вопрос о судьбе Якова Гулько он только равнодушно пожал плечами. После наших настойчивых требований в конторке за стеклом появился майор.

У него было круглое румяное лицо, прямо-таки светившееся радушием. Он тихонько улыбался в густые черные усы, слушая наши вопросы.

На каком основании задержан Яков Гулько? А кем вы ему приходитесь? Журналисты? Ну хорошо, не волнуйтесь так. Майор взял у сержанта книгу регистраций и не торопясь начал ее листать. Сейчас посмотрим… Несколько минут продолжалось это перелистывание. Наконец майор отложил книгу. Ну вот, а вы говорите — незаконно… Поступил сигнал, что Яков Григорьевич Гулько — наркокурьер. Мы обязаны отреагировать. Если сведения не подтвердятся, мы его отпустим. От кого поступил сигнал? Майор снова полез в книгу. Абонент не представился. Еще есть вопросы? Есть. Когда отпустят Гулько? Если ваш приятель не имеет отношения к наркотикам, майор посмотрел на часы, не позже чем через два часа.

Мы вышли на улицу и передали разговор поджидавшим нас журналистам.

— Предлагаю подождать здесь, — настойчиво сказала я, — пока Гулько не выпустят. Конечно, шансы, что документы останутся у него, стремительно приближаются к нулю, но нужно довести дело до конца.

Со мной все согласились. И тут я вспомнила, что меня ждут в редакции.

— Я отъеду на часок, — добавила я, — нужно в редакцию.

Хоть и без большого энтузиазма, но меня отпустили, высказав, правда, мысль, что заварила-то кашу я.

— Я заварила, — заверила я их, — мне и расхлебывать. Поехали, Витя.

— Надо было помешать ментам задержать Гулько, — сидя рядом с Виктором, который вел машину, возбужденно рассуждала я. Говорила я это скорее сама себе, потому что мой спутник только молча качал головой и сосредоточенно следил за дорогой. — Мы могли бы потребовать у них объяснений прямо в аэропорту и заставить провести досмотр в нашем присутствии.

Виктор согласно кивал головой, мол, все правильно, но что теперь поделаешь?

— Да, — я закурила, — не в драку же с ними лезть. Но все-таки что-то можно было сделать.

Виктор уже въезжал во двор дома, где располагалась редакция. Забрав сумочку и «Никон», я вышла из машины, хлопнув дверцей немного сильнее, чем следовало.

— Доброе утро, — приветствовал меня Кряжимский из-за Маринкиного стола. — Тебя уже ждут, — он показал глазами на дверь моего кабинета.

— Гулько забрали в милицию, — сообщила я и опустилась на стул, не снимая куртки, — документы уплыли прямо из-под носа! Вот что значит государственная машина! Нам не оставили ни малейшей возможности. Четвертая власть, — грустно усмехнулась я, — ничего-то мы не можем! Власть у того, кто сидит в кабинетах и отдает распоряжения.

— Может, не стоит так себя терзать? — мягко улыбнулся Кряжимский. — По крайней мере, теперь никто не станет гоняться за тобой с пистолетами. Они получили то, что хотели, и оставят тебя в покое.

— В покое, да? — возмущенно воскликнула я. — А Миша Коромыслов, а Паша Егоров, а Лютиков?! В наших коллег стреляют, их убивают, а мы будем спокойно сидеть в редакциях, довольные уже тем, что нам не угрожают. Нет, — я вскочила со стула, — нельзя сидеть, надо бить в колокола. Надо прижучить хотя бы Груздева. Я вчера забыла здесь диктофон, где он?

— Не нервничай так, — Кряжимский вынул из ящика стола и протянул мне диктофон, — лучше поговори с человеком. Американка все-таки.

— А мне наплевать, что она американка, — вспылила я, — пусть катится в свою Америку. У нас здесь и без нее проблем хватает.

Я взглянула на Кряжимского и по его взгляду поняла, что немного перегибаю палку.

— Ладно, — я сбавила обороты. — Чего хоть она хочет-то?

— Она сама скажет, — неопределенно ответил Кряжимский.

— Сама, так сама, — вздохнула я.

Я сняла куртку, поправила прическу и вошла в кабинет.

На диванчике сидела голубоглазая блондинка, которую я видела в аэропорту. Она приняла свободную позу, откинувшись на спинку дивана, и курила тонкую коричневую сигарету, распространявшую в кабинете приятный, немного сладковатый аромат, который смешивался с ее духами.

— Добрый день, — через силу улыбнулась я. — Я Ольга Бойкова, главный редактор еженедельника «Свидетель».

— Очень приятно, — очаровательно улыбнулась блондинка, обнажая ряд белых крепких зубов, — Келли Ньюзен.

Она встала и протянула мне руку для рукопожатия. Говорила она по-русски с сильным акцентом, но довольно свободно.

Я устроилась за своим столом, чтобы придать встрече официальность — международный контакт как-никак.

— Прошу, — я показала на стул возле стола, — чем могу служить?

— У меня довольно деликатное поручение, — начала Келли, присев на стул.

Она улыбнулась и замолчала.

— И что же это за поручение? — Я подняла брови, теряясь в догадках.

— Для того, чтобы его выполнить, — немного смутилась она, но продолжала улыбаться, — я должна убедиться, что вы — Ольга Юрьевна Бойкова.

— Вы хотите, — еще больше удивилась я, — чтобы я показала вам свои документы?

— Да, — кивнула она.

— Хм, — покачала я головой, — прямо полицейский контроль какой-то.

Но все-таки я встала, взяла сумочку и достала журналистское удостоверение и паспорт.

— Этого достаточно? — я положила документы на стол перед Келли.

— Конечно, — заулыбалась она, — вполне достаточно.

Она внимательно просмотрела и паспорт, и удостоверение, сравнила фотографию с оригиналом и положила документы на стол.

— Теперь все в порядке, — вежливо кивнула она, наклонилась к полу, где стоял маленький, кубической формы саквояж с закругленными углами, поставила его на стол, отперла.

Потом она откинула с лица свои непокорные кудряшки, достала длинный тонкий конверт и протянула мне.

— Вот, — просто сказала она, — я должна вам передать это.

— Что это? — спросила я, машинально беря конверт в руки.

— Это то, что вы ищете, — загадочно произнесла она, — Яков просил передать.

— Яков? — невольно вскрикнула я и, открыв незапечатанный конверт, достала оттуда сложенный лист бумаги.

— Я его невеста, — пояснила Келли, — он рассказал мне, что ему было тринадцать лет, когда отец передал ему это и просил сохранить. Недавно, перед своей смертью, Яшин отец звонил ему в Париж, где мы с Яшей учимся, узнавал, целы ли документы, и говорил, что они скоро могут ему понадобиться.