Ретроградный Меркурий - Ольга Пряникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, все что нужно было Кате – это любовь, внимание и постоянная забота. Это было очевидным.
С вниманием дело обстояло как раз лучше всего – доктор Эрзин выслушивал ее часами. Он хорошо умел это делать.
Катя сразу же приняла эту его профессиональную привычку за интерес другого рода и быстро распахнула перед ним свою душевную скатерть-самобранку.
Целыми днями она сбрасывала на Ефима Михайловича душевный мусор, радуясь его лестным для нее оценкам и редким, но весомым комплиментам.
В конце первого исповедального месяца она заметила, что доктор ничего не рассказывает о себе. Став ее любовником, он не изменил своего поведения. Был доброжелателен и всегда готов к общению любого рода, но закрыт на все замки.
Впрочем, Катя была слишком занята собой, чтобы интересоваться кем-то другим.
«Продолжает играть в доктора, так привык», – такой вердикт она вынесла, не утруждая себя размышлениями.
Митя же продолжал жить в ее голове, в их разговорах, и это никого не смущало – Эрзин понимал, что это болезнь управляет ею, а не любовь к другому мужчине. Но даже если бы и любовь…
Нет, этого он не допускал, и вовсе не из соображений романтического характера. Он продолжал воспринимать Катю только как пациентку, а секс считал чем-то средним между одолжением и психотерапией. Разумеется, влюблен он не был, поэтому переносил разговоры о Мите легко и даже с энтузиазмом.
Ему казалось, что он способен излечить Катю от этой болезни, как лечат от гриппа или воспаления легких. Излечить и создать важный, как ему казалось, прецедент для собственных будущих последователей.
Кате он эту позицию не излагал, считая положение дел очевидным. Оба они, по сути, были слепы.
Все так и было. Но Ефим Михайлович страстно боролся за нее как врач. Пожалуй, даже как друг: он постоянно уговаривал Катю не причинять никому вреда, не совершать необратимых поступков, за которыми может последовать расплата. Он понимал, что Митя находится в шаге от инсульта, и убеждал Катю не играть с этим состоянием.
Другим способом помочь Мите он пока не мог – выписывал антидепрессанты, сочетал различные препараты, менял схемы, добиваясь наибольшей эффективности, а главное – выслушивал пациента часами.
Каждый раз его поражала разница во взглядах на одну и ту же ситуацию с двух сторон. Эрзин часами анализировал и сопоставлял их слова, как сопоставляют показания двух подследственных, даже пытался донести до каждого из них точку зрения другой стороны, но всякий раз натыкался на стену полнейшего неприятия.
Митя даже перестал чувствовать к доктору доверие, поэтому, подгоняемый тающими финансами, довольно быстро свернул дорогостоящее лечение, не принесшее ему значительного улучшения.
Он так ни разу и не столкнулся с Катей, не узнал, что она бывает у того же врача, и Эрзин был этому только рад, поэтому расставание с пациентом перенес сдержанно, всецело сосредоточившись на Кате.
Иногда ей явно становилось лучше. Она отвлекалась от Мити на целые дни и даже недели. Но за этими периодами сразу следовали повышенная агрессия, обида и желание отомстить.
– Пойми ты главную вещь – не так эта история банальна. Дело не в нем как в мужчине, дело в том, что он все время прикрывался своей женой как щитом. Я верила, что он – жертва обстоятельств, а оказалось – подлец.
– Катенька, – Эрзин включил максимальную ласковость в голосе, – может, не стоит вешать ярлыки? Ты же не знаешь, что его толкнуло в объятия другой женщины. Может так быть, что это было искреннее чувство. И он в нем не виноват.
Катя удивленно подняла на доктора заплаканные глаза.
– То есть я в своем искреннем чувстве виновата? А он – нет?
– Он же не делает ей гадостей, не следит за ней, не портит ей жизнь.
– Ха! Да если бы ты знал… Он ее просто использовал и кинул.
– Женщины часто так считают, но в действительности…
– Да ты просто ничего не знаешь. Он втянул ее в свое гениальное кино, Тарантино наш, всю душу из нее вынул, она и спать-то с ним начала, потому что ей нужна была работа… А потом просто выкинул, не заплатив, потому что денег не нашел.
– Видишь, ты хотя бы понимаешь ее мотивацию. – Эрзин схватился за эту соломинку.
– Отлично понимаю. Возраст, форма, травмы. Я сама через это прошла гораздо раньше. Голодать не голодала, но боялась голодать. Шила, копила деньги, развивала как-то свое дело, но ничего не шло, пока не появился хороший случай. В лице мужчины, разумеется, просто на нужной должности. Что, думаешь, можно заработать на все это, клепая платья для детских утренников? – Она выразительно похлопала ладонью по стене своей квартиры. – Нет, милый, нельзя. И он не ограничился откатом, мне тоже пришлось придать этим отношениям вид романтики, а не просто сделки. А как только я перестала быть ему нужна, он меня кинул и забыл. И это нормально.
– Но ведь твое ателье, кажется, работает и сейчас, ты ведь сама рассказывала, что дела идут хорошо?
– Дела идут хорошо совсем недавно. Я продавала его. И мне его подарили назад. Что ты удивляешься. – да, очередной мужик. Женщина вынуждена включать свои чары для ведения бизнеса. Это только кажется, что все равны… Нет, я очень хорошо понимаю профессиональных содержанок – у них, по крайней мере, все проще и прозрачнее. Не надо притворяться, играть, честный договор.
– Что-то мы не в ту сторону зашли, Катенька…
Эрзин уже понял, что завяз. Нет, не эмоционально – завяз как врач.
Заметок он делал много, пациентка интереснейшая, но прорыва не было. Кроме того, его немного беспокоила моральная сторона вопроса… Как бы поточнее выразиться…
Ефим Михайлович был человеком умным, но крайне безответственным. В сущности, он делал именно то, чем когда-то занимался Митя, – играл роль заботливого влюбленного, не осознавая возможных последствий.
Митя делал это просто так, от искренних эмоций, а Эрзин предвкушал большой научный труд, основой которого станет исследование эта необычной мании. Хотя что тут необычного – доктор суммировал различные комплексы и фобии, обнаруженные в рассказах Кати с самого ее детства. Было что-то в ее личности выбивающееся из общей картины, что-то, ломающее логику ее поведения. При всем ее желании быть любимой, желании, оправдывающем все средства, она оставалась гордой.
