Платье из черного бархата - Кэтрин Куксон

Почти во всем парке царил порядок. Исключение составлял участок, ранее служивший площадкой для игры, а сейчас похожий на скошенный луг. Но нельзя сказать, что усадьба преобразилась только благодаря заботам Дэвида и Джонни. Еще в самом начале большую часть тяжелой работы выполнил Тол. И Рия с девочками тоже вечерами выходили помочь, особенно с тех пор, как Дэйви заявил, что не сможет справляться с работой, если два часа по утрам ему придется тратить на занятия.

В отличие от остальных детей, Дэйви учился без особой радости, что огорчало Рию. Она видела, что хозяин относился к Дэйви с особым вниманием. Не раз Рия жалела, что Бидди не может поделиться с братом своим умом и сообразительностью. Она схватывала все на лету и впитывала знания, как губка, а Дэйви с трудом учил то, что ему задавали. Правда, Рия не удивлялась, что учеба дается Дэйви с трудом: выучить столько всего о богах и богинях непросто. Но хозяин настаивал, чтобы дети кроме истории и географии знали и это.

А уж эта латынь! Кто только ее выдумал? Рия не знала, зачем она могла понадобиться. Причем хозяин не только занимался с детьми по два часа каждое утро, но и вечером после работы заставлял целый час повторять урок. Он даже несколько раз заходил на кухню, чтобы проверить, не увиливают ли они от занятий. Рия радовалась, что с ее детьми занимается такой ученый человек, как мистер Миллер.

Если бы все дети учились ровно, Рию ничто бы не тревожило. Но Дэйви все чаще хмурился, стал раздражительным и часто ссорился с Бидди. Конечно, Бидди могла постоять за себя и справилась бы с тремя такими, как Дэйви: ей не стоило класть в рот палец.

Рия старалась, как могла, помочь сыну: садилась по вечерам рядом с ним, когда он готовил уроки. Она чувствовала, что учится сама, хотя не думала, что наука могла когда-нибудь ей пригодиться. Она убедила себя, что в ее силах справиться со всеми премудростями. Ведь это было частью воспитания детей, пусть немного странного, но тем не менее необходимого воспитания.

Жизнь Рии теперь заполняли не только дневные заботы о доме и детях. Была у нее и личная тайна – живущее в ней скрытое желание, томление, не дававшее ей покоя. Она знала, что нет надежды удовлетворить мучившую ее жажду, потому что Тол в один из вечеров сказал, что попал в трудное положение и не знает, как из него выбраться, а поэтому не может открыть ей свои мысли. У его сестры завелась какая-то хворь, которая время от времени укладывала ее в постель, так что она не могла заниматься хозяйством. Как объяснил Тол, дел у него теперь по горло, поэтому ему редко удавалось вырваться, чтобы заглянуть к ним.

Рия, казалось бы, все понимала, но сердце у нее сжималось от смутной тревоги. Хотя Тол по-прежнему привозил молоко и дрова, однако редко ездил с детьми в церковь и перестал приходить по вечерам, чтобы продолжать учиться.

Она про себя решила, что пора перестать на что-то надеяться. Если бы в тот давний вечер не прозвонил в кухне звонок из гостиной и они бы поцеловались, то что было бы дальше? Она хорошо сознавала, что было бы. Но так или иначе ничего не произошло, и она считала, к лучшему, потому что нельзя жалеть о том, чего не имел… Что за глупая поговорка. У нее в жизни многого не было, но жалела она о многом: что у нее нет собственного приличного дома, хорошей красивой одежды для детей… и для нее самой, еды, повкуснее обычной. Ей иногда хотелось попробовать дорогих конфет, которые она видела в витринах в Гейтсхед Фелл; она жалела, что не может прокатиться куда-нибудь далеко-далеко, дальше Ньюкасла, может быть, в Лондон, где живет король. Что не имел, о том не можешь жалеть! И кто только выдумывает такие глупые поговорки.

Рия стояла у кухонной раковины и чистила яблоки на пирог. Подоконник украшали две вазы с цветами. Окно обрамляли тюлевые занавески, которые она нашла в комоде и немного переделала. Ей нравилось создавать уют, поэтому в доме стало очень мило и уютно. Только всю эту красоту, кроме них, видел один священник.

Фанни рассказывала Рии, что когда-то к хозяину приезжало много народа. Он держался с ними неприветливо, и скоро все от него отвернулись. Глядя на мистера Миллера не верилось, что этот человек мог быть с кем-то груб, но слова его порой резали больнее острого ножа. Рия слышала, как он говорил их Дэйви. Случалось, на занятиях в библиотеке хозяин сердился и ругал его, хотя Дэйви очень нравился ему.

Она подняла голову и взглянула в окно. Руки ее замерли, и кожура яблока оторвалась, хотя она еще не дочистила его до конца. Ей нравилось снимать кожуру непрерывной стружкой. Она получала от этого удовлетворение. Теперь ее взгляд остановился на входивших во двор хозяине и Дэйви. Рука хозяина лежала у Дэйви на плече. Рия умиленно смотрела на них, и к горлу подступил комок. Она наклонилась поближе к окну, чтобы подольше их видеть. Они остановились перед дверью конюшни. Дэйви стоял, опустив голову, а мистер Миллер что-то говорил, наклонясь и держа его за плечи. Потом хозяин убрал руки и ласково взъерошил волосы Дэйви и легонько подтолкнул к конюшне.

Рия с трудом проглотила стоявший в горле ком и задумалась. Жаль, что хозяин не женат, и у него нет детей. С тех пор как он перестал сторониться детей, настроение его заметно улучшилось. Бедный, сколько ему уже лет? Наверное, около пятидесяти. Рия не знала точно и могла только предположить. Ей вдруг захотелось, чтобы какая-нибудь одинокая милая женщина, убивающая время за ненужным рукоделием или разъезжающая по гостям, бросила все, приехала к хозяину и в конце концов женила его на себе.

Рия закончила чистить яблоки, выложила их в формы с тестом, сбрызнула медом, закрыла оставшимся тестом и украсила вылепленными из теста листочками. Смазав верх пирогов молоком, она поставила их в духовку. Затем Рия вымыла руки и, выйдя из дома, направилась через двор в сарай.

В сарае хранились дрова, а в углу стояла колода. Когда Рия вошла, Дэйви колол на ней короткие поленья. Увидев мать, он воткнул топор в полено.

– Что, пора заканчивать? – спросил он.

– Конечно, уже почти шесть. Сходи за остальными. Скажи, о чем разговаривал с тобой хозяин?

Дэйви молча отвернулся и стукнул по колоде носком башмака.

– Так о чем же он с тобой говорил? – повторила Рия, разворачивая сына к себе лицом.

– Ну, – нетерпеливо вскинул голову Дэйви, – он говорил об учебе, спрашивал, чем я вообще хотел бы заниматься.

– И что же? – она пристально смотрела на сына. – Что ты ему ответил?

– Я… сказал, что хотел бы стать кучером. – Он поднял голову, вид у него был задумчивый. – Мама, хозяин очень рассердился и удивился, что я не могу желать чего-то большего. А чего большего. – Он протянул матери руку, и она нежно взяла ее в свои. – Я не могу многого запомнить. Я же не такой, как наша Бидди. Ей все нравится. Но… мама, я не понимаю и половины того, что он говорит о мифах, да еще эта латынь. Ну зачем мне латынь? Я умею читать и писать, считаю получше многих. Но я не могу запомнить имена из той книги, «Иллиады», о которой он все время долдонит. Бидди говорит, что это сказки, вот пусть девчонки их читают. А мне они зачем?