Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

Князья расстелили на столе нарисованную на холсте углем карту местности к югу от Оки и собрались вокруг нее плотным кругом. Было решено, что на татарский стан близ Нузы нападут полки муромского князя и князя белгородского. Князья пронские и основная рязанская рать во главе с Юрием Игоревичем должны были выйти к Черному лесу в обход Нузы, чтобы ударить по главной Батыевой ставке. Братьям Ингваревичам с их конными дружинами предстояло совершить скрытный обходной маневр по заснеженной степи, чтобы обрушиться на Батыев стан с южной стороны.

После совещания князья все вместе отправились в Успенский храм, чтобы помолиться у алтаря об успехе своего дерзновенного замысла. Князья знали, что не все из них вернутся обратно после столь неравной битвы. Может случиться, что и никто из них назад не вернется. Однако слова Юрия Игоревича, сказанные им перед молебном, только укрепили князей в их смелом намерении потягаться в сече с Батыевой ордой.

«Братья, лучше нам в сече принять смерть доблестную, нежели быть в воле поганого Батыя!» – сказал рязанский князь.

Эта фраза Юрия Игоревича не затерялась в безвестности, но была услышана в тот день многими рязанцами и впоследствии попала на страницы летописи, повествующей о татарском нашествии на Рязанское княжество.

Полки муромского и белгородского князей двигались к Нузе вдоль Оки. После утомительного дневного перехода муромцы и белгородцы расположились станом в сосновом бору в опустевшей деревне Ярустово, жители которой спешно ушли отсюда в Исады и Белгород, прознав, что татары спалили Нузу. От Ярустова до Нузы было не более семи верст.

С полудня и до вечера валил снег. Небо было затянуто плотным пологом из туч. В тишине и безветрии густой снегопад приглушал и без того блеклые краски хмурого зимнего дня.

Князья устроились на отдых в избе здешнего ратайного старосты, сын которого еще в Исадах присоединился к муромо-белгородскому воинству. Юношу звали Улеб. Он хорошо знал окрестности вокруг Ярустова, поэтому был зачислен в передовые дозорные.

Юрий Давыдович сидел на табурете возле печи-каменки, в которой гудело сильное пламя, пожирая сухие березовые поленья. Муромский князь был высок и сухопар. В свои пятьдесят с небольшим он был все так же вынослив и неутомим, каким был и в молодые годы. Чего нельзя было сказать про его двадцатилетнего сына Олега, который едва прилег на скамью у дальней стены, так и заснул, сраженный сильной усталостью.

В углу на другой скамье похрапывал Олегов стремянной, совсем юный отрок.

– Ну и воители! – усмехался Олег Игоревич, поглядывая на княжича и его стремянного, спящих беспробудным сном. – И двадцати верст верхом не проехали, а уже без сил попадали! Как же они против татар выйдут, а?

Олег Игоревич облокотился на край стола, взглянув на муромского князя. По сравнению с Юрием Давыдовичем белгородский князь был более широк в плечах, более грузен, поскольку был падок на хмельное питье и жирные яства. В свои сорок девять лет Олег Игоревич выглядел значительно старше своих лет благодаря тучности, а также густым усам и бороде.

– Пусть поспят, сил наберутся, – проговорил Юрий Давыдович, не оборачиваясь к белгородскому князю. – Да и ратникам нашим передохнуть нужно перед решающей сечей.

– Не разминуться бы нам с полками Юрия Игоревича и Всеволода Михайловича, брат, – обеспокоенно промолвил Олег Игоревич. – К тому же в темноте можно своих за татар принять, а татар за своих. Не дело это в ночь-полночь на врага идти. Нет, не дело!

Юрий Давыдович никак не отреагировал на сказанное Олегом Игоревичем, задумчиво глядя на огонь в печи.

Когда совсем стемнело, снегопад прекратился.

Вскоре вернулись дозорные, приведя с собой пленного татарина.

Как выяснилось, сидевшие в засаде русичи обнаружили пятерых конных мунгалов, крадущихся лесной просекой к Ярустову.

– Четверых нехристей мы убили, а одного взяли живьем на всякий случай, – сказал князьям глава дозора.

Похвалив дозорных за бдительность, Юрий Давыдович велел им и дальше сидеть в засаде у просеки.

– Через часок-другой поднимем полки и двинемся по этой просеке к Нузе, – сказал муромский князь, подмигнув Олегу Игоревичу. – Мунгалы будут ждать возвращения своего дозора, а дождутся наших мечей и копий!

– Надо бы расспросить у пленника, много ли татар в стане близ Нузы? – проговорил Олег Игоревич, не скрывая своего беспокойства. – Ежели нехристей там тьма-тьмущая, то не одолеть нам их. У нас всего-то пять сотен конников и две тыщи пешцев.

– Одолеем, брат. Не робей! – уверенно промолвил Юрий Давыдович. – И ночь нам в подмогу, и глубокий снег. Лучше приляг, вздремни. Силушка скоро понадобится, брат.

Сразу после выступления из Рязани мысли и чувства Юрия Игоревича заполнила какая-то гнетущая пустота, схожая с полнейшим безразличием. Воеводы что-то говорили ему о численности собранных ратников, о том, что конные дозоры уже выдвинулись в сторону Дикого поля, о каких-то добрых предзнаменованиях… Юрий Игоревич выслушивал каждого из воевод с ничего не выражающим лицом, молча кивая. Если его спрашивали о чем-то, он или отмалчивался, или отвечал невпопад.

Старшие дружинники переглядывались между собой, не скрывая своей обеспокоенности: мол, битва предстоит с сильнейшим врагом вдалеке от Рязани, а князь рязанский что-то явно не в себе. Как он с таким настроем полки в сечу поведет?

Гридничий Супрун ворчал на бояр втихомолку:

– Отстаньте вы от князя! Видите, не до вас ему. Он уже простился с бренным своим существованием и готовится, утолив жажду мести, воссоединиться с любимым сыном Федором в небесных райских кущах.

У городка Ольгова рязанская рать соединилась с войском пронских князей и дружиной Давыда Юрьевича. Пронские князья привели четыреста конников и полторы тысячи пешцев. В дружине молодого Давыда Юрьевича было семьдесят гридней.

Полки растянулись на извилистой дороге, направляясь к пограничному городку Суличевску, от которого до Черного леса было меньше девяти верст.

Из-за густого снегопада видимость была очень плохая, от этого создавалось впечатление, что рязанская рать уходит в белую снежную мглу.

Облепленные снежными хлопьями, пешие ратники в шубах поверх кольчуг и островерхих шлемах шли где строем, где вразброд, забросив за спину овальные щиты. Шли в молчании, берегли силы. Конные дружинники двигались в голове войсковой колонны по четыре всадника в ряд. Печально и грозно взирали на снежные вихри лики Спасителя и святых угодников на багрово-пурпурных княжеских стягах.

К Суличевску полки подошли уже в сумерках. В городке стоял отряд пограничной стражи числом в полсотни воинов.

Вместиться в кольцо крепостных стен, вздымающихся на обрывистом берегу речки Суличи, вся рязанская рать не могла, поэтому войско расположилось на отдых прямо на заснеженной равнине, а в городок въехали лишь князья со своей свитой.

В доме местного воеводы было довольно жарко от двух протопленных печей. Князья сняли шубы и шапки, расселись в просторной горнице с низкими потолочными балками и маленькими слюдяными оконцами.

– Ну вот, до мунгалов один бросок остался, – сказал Всеволод Михайлович, стирая широкой ладонью с лица и усов капельки холодной влаги, в которую превратились в теплом помещении снежные хлопья. – Теперь дождемся полуночи, братья. Тем временем лазутчики наши прощупают подходы к становищам татарским. Ежели выступим после полуночи, то как раз к рассвету пожалуем в гости к нехристям нежданно-негаданно! Токмо бы Роман Ингваревич с братьями своими в степи не заплутал.

– Этот не заплутает! – уверенно проговорил Глеб Михайлович, снимая сапоги, чтобы дать отдых ногам. – У этого нюх и хватка, как у волка!

– Сколько всего всадников под стягами братьев Ингваревичей? – обратился Всеволод Михайлович к Юрию Игоревичу.

Тот в этот момент пил медовую сыту из глиняной кружки и не расслышал вопроса.

На вопрос пронского князя ответил гридничий Супрун, находившийся тут же:

– Около девяти сотен конников, княже. Дружина покойного Федора Юрьевича ушла с ними же.

– Эти будут мстить мунгалам лютой местью! – развалившись на скамье, заметил Глеб Михайлович. – У князя Федора все гридни как на подбор! С такими воинами и сам черт не страшен!

На какое-то время в горнице повисло молчание, нарушаемое лишь треском горящих лучин и лязганьем бруска о клинок. Это Супрун точил свой кинжал.

– Интересно, гонец рязанский уже добрался до Владимира? – задумчиво произнес юный Кир Михайлович, взглянув на старшего брата.

Поймав этот взгляд, Всеволод Михайлович вновь обратился к Юрию Игоревичу:

– Скажи, брат, кого ты направил посланцем ко князю Георгию?

– Оверьяна, старшего сына моего тысяцкого Веринея Дерновича, – ответил Юрий Игоревич. – Он и смел, и расторопен, за словом в карман не полезет.