Бесстрашные - Михаэль Цвик

На следующее утро всех разбудил удар гонга. После завтрака приступили к следующей, также запечатанной, двери. «Бесстрашные» были чрезвычайно поражены энергией Швиля, которой внезапно был охвачен последний. Не понимая, они смотрели друг на друга и перешептывались между собой, но Швиль делал вид, что ничего не замечает. Он раскалывал пополам камни, замазанные глиной, и разбивал печати. Работал как одержимый. Пот капал с его лба, кожа на руках была в ссадинах, но он не обращал на это внимания и только пришпоривал других. Ронделль внимательно наблюдал за ним и смущенно пожимал плечами: он еще меньше, чем другие, понимал перемену, происшедшую в археологе.

Вход, который они пытались открыть, был гораздо прочнее, чем предыдущий. Когда первую стену откололи, оказалось, что за ней находится вторая, такая же. Некоторое время все стояли, разочарованные, но Швиль не уступал.

– Дальше, дальше, господа, не останавливайтесь: нам надо преодолеть еще этот пустяк, тогда мы очутимся в боковой комнате. Там должны храниться дорогие вещи, – подбадривал он своих сообщников, но де Кастелло ударил в гонг и объявил обеденный перерыв. Около трех часов они вернулись в прежнее помещение. Мужчины уже уселись за стол и приготовились есть, как вдруг в душном воздухе почувствовался невыносимый запах. Все положили вилки и молча обменялись вопросительными взглядами. Никто не мог найти объяснения. Первым встал Швиль, вышел в коридор и посмотрел на труп Аргунова. Здесь запах был еще невыносимее. Достаточно было одного взгляда на изменившееся и вздутое лицо умершего, чтобы понять причину. При такой жаре труп разложился неожиданно быстро. Странно, вчера об этом никто не думал. Другие тоже подошли, и хотя они держали перед носом платки с одеколоном, не могли долго выдержать этого запаха и убежали. Швиль тоже должен был выйти из коридора: он чувствовал сильную головную боль и тошноту.

– Я не знаю, почему у нас нет электричества: ведь Марлен совершенно ясно сказала мне, что мы получим ток со станции. Мне кажется, – прибавил Швиль, не смотря на Ронделля, – что ток должен был быть уже вчера.

– Гм… да… строго говоря, Швиль прав, – смущенно пробормотал Ронделль, – я постараюсь еще сегодня войти в соприкосновение с внешним миром.

Этого ответа было вполне достаточно для Швиля. Он доказывал, что остальные, зная, что ток был уже в гробнице вчера, не находили нужным присоединиться к нему. Итак, ночные разговоры с внешним миром должны были держаться втайне от него. Все они были против него. Ему необходимо было это установить. В душе он все-таки надеялся, что среди «Бесстрашных» найдется хоть один дружески настроенный к нему человек. Неужели он должен теперь совершенно отказаться от этой надежды? Неужели он был совершенно один, покинутый всеми?

Трупный запах становился все неприятнее. Несмотря на то, что труп был закрыт пятью одеялами, о еде нечего было и думать. Оставалось только употребить все силы на то, чтобы скорее пробиться в третье помещение, чтобы таким образом избавиться от новой напасти.

С удвоенной энергией приступили к работе. Глухие удары молотка звенели в ушах; все стояли по колени в щебне. Все давно уже сняли рубашки; с тела стекал пот и, мешаясь с пылью, расплывался черными струйками по груди и спине. Никто не говорил ни слова, только тяжелое, прерывистое дыхание свидетельствовало, что здесь работают не машины, а живые люди. Но эта работа, казалось, все больше притягивала трупный запах: он подходил все ближе и ближе. Юргенсена вырвало уже два раза; остальные с отчаянием посмотрели на него, не выпуская изо рта трубки или сигаретки.

Доктор Пионтковский, некурящий, без перерыва пил коньяк. Швиль еще более или менее держался, но и его силы начинали сдавать.

– Дальше! Дальше! – не переставал он настаивать, крича хриплым голосом.

Остальные послушно делали все, что он приказывал. Да, они теперь цеплялись за Швиля, так как он был единственным, который решил не сдаваться.

Была уже полночь, когда они наконец пробили отверстие в третье помещение, из которого вновь ринулся горячий воздух, так что им всем пришлось отступить назад. Свечи были потушены.

– Ронделль, черт возьми, зажги же свет! – крикнул кто-то в темноте во все горло. Сейчас же вслед за этим раздался стук опрокидываемых ящиков и других предметов и через несколько минут радист вернулся, держа в руке зажженную электрическую лампочку, провод которой волочился по земле. При слабом свете ее на искаженных и ставших неузнаваемыми лицах видно было, как все жаждали света. Разве эта маленькая лампочка не была приветом от солнца, к которому они так стремились? Но они недолго могли отдаваться своим размышлениям: воздух в помещении напоминал им каждую секунду, что надо двигаться дальше. Все вернулись к работе. О еде никто больше не думал, никто не хотел смотреть на нее.

Снова раздались удары молотком, и облака пыли, только что улегшейся, поднялись вновь, окутывая все подземелье темно-серым налетом. Ронделль устраивал тем временем освещение. Вскоре зажглось несколько больших и маленьких ламп, прикрепленных к стенам.

В два часа ночи часть стены была проломана. Каждый взял лампу и заглянул вовнутрь. Комната была четыре метра в ширину и шесть в длину. В ней находилась колесница фараона и мебель из дворца. То тут, то там поблескивали золотые украшения. Посередине комнаты и по стенам стояли сундуки, более богато украшенные, чем предыдущие.

Швиль первый вошел в комнату, но никто не последовал за ним. Смерть инженера Аргунова была еще слишком свежа в памяти: хотя об этом никто не говорил, но все знали, что он первым схватил золото.

Ни у кого не находилось мужества испытать невидимого бога мести. Швиль осмотрел роскошную колесницу, выложенную толстыми пластинами золота, с колесами из черного дерева, украшенными слоновой костью. Он совершенно погрузился в ее подробный осмотр, как вдруг подземелье потряс страшный гул. Лампа выпала у него из рук и с треском потухла. Послышались громкие крики и стоны. Швиль быстро пришел в себя, бросившись в направлении, откуда раздались крики. При свете горевших в соседнем помещении ламп он не мог, однако, ничего рассмотреть в первую минуту, так как пыль густым облаком стояла в воздухе. Но он угадывал, что произошло ужасное несчастье и, по-видимому, не ошибался. Когда пыль улеглась, все стало ясно. Пока он осматривал экипаж, рухнул потолок.

Отдельные крики становились все громче. В куче щебня и камней Швиль не мог ничего рассмотреть: очевидно, под обломками находились люди.

Он начал лихорадочно работать и вскоре освободил одного. Его невозможно было узнать, потому что кровь, которая все время текла из его носа, покрыла все лицо.