Бесстрашные - Михаэль Цвик

– Здесь, – отозвался тот.

– Мы не можем сейчас же начать?

– Пожалуйста. Для начала мы возьмем вот этого, – присоединился Швиль к легкомысленному тону и деловитости своего коллеги и показал на статую воина. – Передник и сандалии из золота, а также эта блестящая змея на лбу. Вперед, господа, Марлен надо золото!

Его ядовитое замечание вызвало среди присутствующих движение, но никто ничего не сказал. Вместо этого они начали сдирать со статуи указанные Швилем вещи. Когда они кончили, Швиль протиснулся среди нагроможденных ящиков к стене, за которой он предполагал следующий коридор. Внезапно он услышал легкий крик. Это был голос инженера Аргунова.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил Швиль подошедшего де Кастелло.

– Инженер порезал себе руку о край золотого передника статуи, – ответил тот. – Но рана очень незначительная. Доктор Пионтковский уже накладывает ему пластырь.

Швиль взял свечу и внимательно осветил стену, потом подозвал остальных.

– Вот здесь вторая запечатанная дверь, – почтительно сказал он, и вскоре ломы впились в сухую глину. После недолгой напряженной работы удалось сделать отверстие, из которого снова хлынул горячий и удушливый воздух.

– Потушите свечи, – закричал Швиль. – Выходят газы!

Все погрузилось в тьму. Люди тяжело дышали от страха и жары, ставшей уже очень заметной.

– Мы задыхаемся, – крикнул бывший владелец золотых приисков Юргенсен, и слышно было, как он, спотыкаясь о ящики, бросился бежать. Только Швиль остался стоять. Он намочил свой платок одеколоном, прижал его ко рту и носу, осветив карманным фонарем отверстие. Затем просунул туда голову. Горячий воздух, собравшийся там с течением времени и теперь выпущенный, распространился уже по всему коридору. Помещение, которое рассматривал теперь Швиль, освободилось мало-помалу от удушливых газов, и он мог отнять от носа платок. Швиль оглянулся: он был совсем один у двери. Пользуясь случаем, он вынул из глины, которой была обмазана дверь, прекрасно сохранившуюся печать и отложил ее осторожно в угол. Тем временем у двери собрались остальные, и работа продолжалась. Снова вонзились ломы и буравы в глину, и один камень стал выниматься за другим. Теперь снова можно было зажечь свечи. Лица и одежда работавших были покрыты слоем пыли, делавшей их почти неузнаваемыми, и неприятным налетом покрывавшей губы и язык. Пыль и грязь вызывали зуд на всем теле. Несмотря на то, что на всех них были надеты плотные костюмы, пыль была так тонка, что от нее не было никакого спасения.

Прошло несколько часов, пока в стене образовалось большое отверстие, через которое можно было удобно перейти в новое помещение. Первым бросился Ронделль, но Швиль оттолкнул его с такой силой, что тот упал на кучу щебня перед дверью.

– Вы с ума сошли, Швиль! – возмущенно крикнул тот.

– Нет, не я, а вы, варвар, грубиян, поняли? Здесь лежит на пороге гирлянда цветов, положенная людьми в знак последнего привета умершим, замечательный документ, который вы только что растоптали! – С этими словами Курт поднял жалкие остатки лепестков, превратившихся на его ладони в пыль.

– Послушайте, господин Швиль, – инженер Аргунов со сжатыми кулаками и искаженным лицом подошел к Швилю, – мы пришли сюда не из-за вас. Это вам надо было знать заранее. Нам не нужен ваш исторический хлам, и если вы еще раз позволите себе мешать нам в нашей работе, то мы будем знать, что нам делать.

– Я еще с вами рассчитаюсь! – вскричал Ронделль, поднимаясь со щебня.

– Убирайтесь к черту со своим идеализмом! Нам нужно золото и больше ничего! Если это понадобится, то мы пристрелим вас! Делайте ваши исследования в суде, с палачом! – раздавались восклицания со всех сторон.

Швиль был окружен угрожающими ему мужчинами. Кольцо, в котором он находился, становилось все уже, положение опаснее. Его сердце дико билось, он чувствовал, что во рту стало сухо, как в минуту большой опасности. Теперь он видел, какое возмущение царило среди остальных в результате его несдержанности. Все были против него. Он стоял один в гробнице с шестью озлобленными противниками, да, врагами, отрезанный от мира, без помощи, без надежды позвать кого-нибудь. «Что, если могила фараонов станет и моей могилой?» – мелькнуло у него в голове.

– Простите, коллега, – примиряюще обратился он к Ронделлю, – мы ведь все немного нервничаем из-за необычных впечатлений. – Швиль пытался в полумраке найти руку Ронделля, но она протянулась ему не так быстро, как он надеялся, а колеблясь и с неохотой. Пожатие было холодным и вялым, и это, по-видимому, имело большее значение, чем все крики. Это был намек на то, что должно произойти в скором будущем.

Швиль вошел в соседнее помещение, за ним остальные.

– Это передняя, господа, – объяснил Швиль. После того как зажгли свечи, все увидели стоявшие вдоль стен сундуки и шкатулки разных размеров с богатым орнаментом.

Швиль открыл один из них и не мог удержаться от возгласа восхищения: роскошные корсажи из чистого золота, усыпанные голубым жемчугом, блестели в глубине сундука; одежды из полотна, в которые они были завернуты, предохраняли их от уничтожения.

Швиль перешел к другим шкатулкам и нашел там тоже одеяния фараонов, украшенные золотом, жемчугом и серебряными вышивками. Его спутники жадно наклонились над открытыми ящиками, срывая с одежд все, что блестело. В тишине слышался только звук падающих в ящик золотых вещей. Швиль внимательнее присматривался к лицам остальных: как это не удивительно, на них было написано разочарование. Он догадался почему. Они надеялись найти целые слитки золота, а должны были довольствоваться тонкими нитями. В течение нескольких часов, до полного изнеможения, они стояли, наклонившись над шкатулками и молча погрузившись в свою работу. Швиль чувствовал среди них себя совершенно чужим. Каждый кусок, с жалобным стуком падавший в ящик, причинял ему глубокую боль, которую здесь никто не понимал. Погрузившись в свои мысли, он совсем не заметил, как рядом с ним очутился Томас Ллойд.

– Вы должны переключиться, милый Швиль, иначе вам будет плохо, – тихо сказал тот. В его голосе слышалось нечто такое, что заставило Швиля насторожиться: не угроза, не злоба, как у других, а скорее забота о нем, известная теплота, намек на дружбу.

– Можете ли вы, по крайней мере, понять меня? – спросил он.

– Вполне, коллега, но к чему все это?

– Боже мой, но когда мы собрались у Марлен, я был среди культурных людей. Посмотрите, с каким равнодушием они уничтожают бесценные сокровища! – с горечью произнес Швиль.

– Вы знали это уже раньше, господин Швиль. Могу сказать вам только одно: я не хотел бы быть на вашем месте.