Остров - Виктория Хислоп

Но этот человек вроде бы был просто визитером, а таких Гиоргис не возил туда прежде, и потому он, преодолев свою обычную сдержанность, заговорил:

– А что у вас за дело на острове?

– Я врач, – ответил мужчина.

– Но у них уже есть доктор, – сказал Гиоргис. – Я как раз утром отвез его туда.

– Да, я знаю. Именно доктора Лапакиса я и хочу там навестить. Он мой давний друг и коллега.

– Но вы сами-то не больной? – спросил Гиоргис.

– Нет, – ответил чужак, и его лицо буквально расплылось в улыбке. – А скоро никто на этом острове не будет болеть.

Заявление звучало весьма дерзко, и сердце Гиоргиса забилось быстрее. До Плаки время от времени доходили обрывки вестей – или просто слухи? – о том, что найдены новые лекарства от лепры. Поговаривали об уколах золота, мышьяка, змеиного яда, но во всех этих разговорах слышался оттенок безумия. Хотя перечисленные средства выглядели вполне доступными, могли ли они и в самом деле помочь? Только в Афинах, говорили люди, есть такие богатеи, которые могут заплатить за настоящие лекарства. Отвязывая лодку от причала и готовясь отвезти на остров нового доктора, Гиоргис полностью погрузился в эти мысли. Состояние Элени заметно ухудшилось за последние месяцы, и Гиоргис уже начал терять надежду, что найдется какое-то лекарство, способное вернуть ее домой, но тут впервые с того момента, когда он восемнадцать месяцев назад отвез жену на Спиналонгу, его сердце воспрянуло. Чуть-чуть.

На берегу их ждал Пападимитриу, чтобы приветствовать доктора, и Гиоргис наблюдал за тем, как оба они исчезли в туннеле – щеголевато одетый доктор с тонким портфелем и крепкий староста острова, возвышавшийся над ним.

Ледяной порыв ветра пронесся над водой, подталкивая лодку Гиоргиса, но рыбак вдруг заметил, что, несмотря на холод, напевает. Стихии сегодня его ничуть не тревожили.

Пока двое мужчин шагали рядом по главной улице поселения, Пападимитриу расспрашивал Киритсиса. Он уже имел достаточно информации, чтобы знать, какие задать вопросы.

– Что там с последними исследованиями? Когда собираются начать тестирование? И сколько времени понадобится, чтобы все это добралось до нас? Вы в этом насколько участвуете?

Это был допрос, которого Киритсис не ожидал, но он ведь и не предполагал, что его встретит кто-то вроде Пападимитриу.

– Все только в самом начале, – осторожно ответил он. – Я лишь отчасти занят в большой исследовательской программе, ее финансирует Фонд Пастера, но мы ищем не только лекарство. Есть несколько новых направлений в лечении и предупреждении болезни, они обсуждались пару лет назад на конференции в Каире, поэтому я и приехал сюда. Я хочу убедиться, что мы делаем все от нас зависящее, – не хочется, чтобы лекарство, когда оно будет найдено, оказалось бесполезным для тех, кто живет здесь.

Пападимитриу, актер от природы, сумел скрыть свое разочарование вестью о том, что долгожданного лекарства пока нет.

– Это плохо. А я-то обещал семье, что вернусь в Афины к Рождеству – полагался на ваше магическое зелье, – пошутил он.

Киритсис был законченным реалистом. Он отлично понимал, что может пройти еще несколько лет до того, как эти люди получат действенное лечение, поэтому он не хотел пробуждать в них напрасных надежд. Проказа – болезнь почти такая же старая, как сами горы, и она не собиралась сдаваться сразу.

Когда мужчины направлялись к больнице, Киритсис с некоторым недоверием отмечал окружавшие картины и звуки. Все здесь выглядело как в обычной деревне, хотя, возможно, и не так ухоженно, как в большинстве частей Греции. Кроме нескольких островитян с увеличенными мочками ушей или искривленными ногами – признаками, которых большинство людей просто не заметили бы, – здешние жители могли быть приняты за самых обычных деревенских, которые занимались своими делами. В это время года немногих удавалось рассмотреть как следует. На мужчинах были натянутые до бровей шапки и куртки с поднятыми воротниками, а женщины плотно кутались в шерстяные шали, замотав ими головы и плечи, чтобы защититься от холода. А ветер дул все сильнее с каждым днем, и дождь лил непрерывно, превращая улицы в ручьи.

Мужчины прошагали мимо лавок с застекленными витринами и ярко расписанными ставнями, мимо пекарни, где булочник как раз доставал из печи очередную порцию золотистых буханок, – он заметил взгляд Киритсиса и кивнул. Киритсис в ответ коснулся полей шляпы. Перед церковью они свернули с главной улицы. Над ними на склоне стояла больница. Снизу она выглядела просто величественно, ведь это было самое большое строение на острове.

Лапакис уже стоял у входа, чтобы поздороваться с Киритсисом, мужчины обнялись в искреннем порыве. Некоторое время они засыпали друг друга вопросами: «Как ты поживаешь? Давно ты здесь? Что в Афинах нового? Расскажи о новостях!»

Но вскоре радость встречи уступила место практическим делам. Время шло быстро. Лапакис провел Киритсиса по больнице, показывая амбулаторию для приходящих пациентов, процедурную и, наконец, стационарное отделение.

– У нас пока что очень мало возможностей. Через несколько дней на остров должны привезти еще несколько человек, и многие уже нуждаются в стационарном лечении, а мы только и в силах, что давать большинству лекарства да отправлять их по домам, – устало пожаловался Лапакис.

В единственной палате больницы стояло десять кроватей, между которыми оставалось пространство не более полуметра шириной. Все койки были заняты, на них лежали и мужчины, и женщины, хотя и трудно было разобрать, кто есть кто, потому что через ставни на окнах просачивалась лишь тонкая полоска света.

Большинство этих больных уже доживали свои последние дни. Киритсис, проведший немало времени в госпитале для прокаженных в Афинах, не поразился увиденному. В Афинах условия, переполненность палат и запах были в сто раз хуже. Здесь, по крайней мере, уделялось какое-то внимание гигиене, что для людей с открытыми язвами могло означать разницу между жизнью и смертью.

– Все эти пациенты – в реактивном состоянии, – тихо произнес Лапакис, прислонившись к дверному косяку.

Это была та фаза лепры, когда все симптомы болезни проявляются усиленно, иногда это длится дни, а иногда и недели. Во время этого периода пациенты испытывают ужасающую боль, страдают от жестокой лихорадки, а открытые язвы терзают их, как никогда. Лепра заставляла их невероятно страдать, но иной раз это означало борьбу организма с болезнью, и случалось, когда боли утихали, люди обнаруживали, что исцелились.

Пока двое мужчин стояли в дверях палаты, большинство больных хранили молчание. Только один время от времени странно кряхтел, а другой, которого Киритсис принял за женщину, испускал стоны. Доктора вышли в коридор. Наблюдение за страдающими казалось грубым вторжением в глубоко личное.

– Идем в мой кабинет, – предложил Лапакис. – Там и поговорим.

Он повел Киритсиса по темному коридору к самой последней двери слева. В отличие от палаты в этой комнате было светло. Огромные окна, начинавшиеся примерно на уровне талии и поднимавшиеся к высокому потолку, выходили на Плаку и горы, вздымавшиеся за ней. К стене был приколот большой лист с архитектурным планом – на нем была изображена больница в ее нынешнем виде, а красные контуры показывали дополнительные строения.

Лапакис заметил, что план сразу привлек внимание Киритсиса.

– Это все мои проекты, – пояснил он. – Нам нужна еще одна палата и несколько процедурных. Мужчины и женщины должны проходить лечение раздельно. Если уж мы не можем спасти им жизнь, то, по крайней мере, надо сохранить больным их достоинство.

Киритсис подошел ближе к схеме. Он знал, как мало внимания правительство обращает на здравоохранение, и в особенности на здоровье тех, кто считается неизлечимо больным, и просто не сумел скрыть свой сарказм.

– На это понадобится куча денег, – констатировал он.

– Знаю, знаю, – устало откликнулся Лапакис. – Но поскольку к нам теперь привозят больных не только с Крита, но и из материковой Греции, правительство просто обязано выделить хоть какие-то средства. Когда ты увидишь некоторых здешних пациентов, ты поймешь, что они не из тех, кто готов принять отказ. Но что тебя привело на Крит? Я был рад получить твое письмо, но ты ведь не объяснил, зачем едешь.

Мужчины заговорили с той легкостью и доверием, какие свойственны людям, проведшим вместе студенческие годы. Они оба учились в медицинской школе в Афинах, и хотя со времени их последней встречи прошло уже шесть лет, они держались так, словно никогда и не расставались.

– Да все очень просто на самом деле, – ответил Киритсис. – Я устал от Афин, а когда увидел сообщение о свободной должности в Ираклионе, в отделении дерматологии, то воспользовался этим. Я знал, что там смогу продолжить свои исследования, в особенности при том количестве прокаженных, которые есть у тебя. Спиналонга – просто идеальное место для анализа проблемы в целом. Ты не будешь против, если я стану приезжать время от времени? И что более важно, как ты думаешь, твои пациенты не станут возражать?