Хлеб с порохом - Борис Цеханович

Со стороны ушедших вперед послышалась стрельба из автоматов. Приподнявшись, я увидел, что солдат и Витька поднимали оружие боевиков и стреляли из него по зеленке; когда закончились патроны, они подняли гранатомет и стали стрелять из него по очереди, запуская гранаты под таким углом, чтобы они рвались над зеленкой, засыпая кустарник осколками. Пока мои коллеги баловались стрельбой из автомата – зеленка молчала, но когда над ней рванули три разрыва, и, наверно, удачно, зеленка ожила. Боевики открыли интенсивный огонь, и теперь они били с расстояния в сто пятьдесят метров, сразу же поставив Сорокина и солдата в тяжелое положение. Они залегли и открыли ответный огонь. Открыл огонь и я, но мой АКСУ был слабенькой подмогой. Пошел огонь, и достаточно мощный, с обрыва. Я схватил автомат убитого, выдернул из его подсумка все магазины и рванул к залегшим товарищам, но те, пригнувшись, уже сами, под прикрытием огня с обрыва, бежали мне навстречу. Когда они поравнялись со мной, я присел на колено и длинными очередями стал полосовать по зеленке на той стороне реки. Выпустив все патроны, я снял ствольную коробку, выдернул затворную раму и разбросал в разные стороны части автомата, затем, низко пригнувшись, ринулся в сторону обрыва. Навстречу мне ударили два автомата – это теперь Витька и солдат присели и прикрывали мой отход. Несмотря на сильный огонь, я по пути к обрыву не забыл про новенькую камуфлированную куртку убитого боевика. И когда я ее схватил, с обрыва сквозь огонь донесся далекий крик Будулаева:

– Боря, куртка моя – это мой трофей.

Несмотря на то что мы находились в незавидном положении, я рассмеялся на ходу. Наша российская армия еще носила песочную «афганку», а все боевики носили камуфляж. И такая новенькая курточка, которую я сейчас нес в руках, была мечтой каждого российского военного.

Прикрывая друг друга огнем, мы добрались до лестницы. Духов не было видно, да они бы и не сунулись в погоню за нами; мотострелки с обрыва надежно прикрывали нас. Самое трудное сейчас было подняться по лестнице. Пули с тупым звуком впивались в землю и в стену обрыва, осыпая нас комочками земли. Самое хреновое было в том, что несколько пуль попало в перекладины лестницы на середине высоты, и в разные стороны полетело несколько крупных щепок, что значительно ослабило крепость деревянного сооружения. Мы топтались около кучи убитых боевиков и понимали, что если лестница не выдержит и сломается, то мы упадем с большой высоты прямо на трупы, и еще неизвестно, останемся ли невредимыми после падения. Первым полез замполит, и через пару минут он благополучно добрался до своих. Но он был полегче, я и солдат – крупнее и намного тяжелее.

– Давай, боец, вперед! – Я подтолкнул солдата к лестнице. Он закинул автомат за спину и с обреченной решимостью начал карабкаться по лестнице. Присев у кучи убитых боевиков, я настороженно оглядел окрестности, готовый каждую секунду открыть огонь при появлении боевиков, но боевиков видно не было, хотя огонь только усилился. Подняв голову, увидел, что солдат также благополучно добрался до верха обрыва. Теперь настала моя очередь. Я стал медленно подниматься по лестнице. Когда я спускался с обрыва по лестнице и наблюдал за подъемом замполита, мне казалось, что это достаточно легко. Однако это было не так: лестница под тяжестью моего тела опасно раскачивалась и трещала, но пока держала. Подниматься мешала и курточка, зажатая под мышкой, мне приходилось лишь ограниченно использовать левую руку, чтобы нечаянно не выронить свою ношу.

– Боря, бросай ее. На хрен она мне нужна, – послышался крик сверху.

Я поднял глаза и увидел командира первого батальона. Он напряженно смотрел на меня. Внезапно около его головы в стенку обрыва впились несколько пуль, и офицер тотчас пропал из виду. Послышалась команда Будулаева, и стрельба с обрыва усилилась. Я преодолел более половины пути, когда несколько пуль попали в перекладину рядом с моей рукой и раздробили дерево; невольно я отпрянул и на какое-то мгновение оторвал свободную руку от перекладины. Мгновенно потерял равновесие и стал валиться вниз. Судорожно дернувшись, я попытался снова ухватиться за перекладину, но лишь царапнул ее пальцами, сломав ноготь на одном из них. Теряя надежду, но все еще ощущая перекладину под ногами, я предпринял последнюю попытку зацепиться за лестницу. Резко согнувшись и выбросив повторно руку вперед, уже в падении, я надежно зацепился за ступеньку и прижался к дереву. Сердце бешено колотилось в груди, и я боялся, как бы меня прямо здесь, на лестнице, не настиг сердечный приступ. Но через минуту нормальное дыхание восстановилось, биение сердца пришло в норму. Лестница держала меня, и хотя пули продолжали впиваться в землю вокруг меня, движение вверх можно было продолжать. Оставшуюся часть пути я проделал быстро, не обращая внимания ни на опасный треск лестницы, ни на огонь боевиков. Оказавшись в окопе, я быстро сдернул автомат из-за спины и со злостью выпустил пару магазинов в зеленку. Убедившись, что им не удалось никого убить, боевики быстро прекратили огонь. Мы тоже перестали стрелять и стали возбужденно обмениваться впечатлениями.

Будулаев нагнулся, поднял со дна окопа брошенную куртку и довольно произнес:

– Ну, теперь у меня будет камуфляж. Боря, смотри, какая ткань крепкая. – Виталя крутил в руках куртку, щупал ткань, которая действительно была хорошая.

– Витя, погоди. Давай пошарим по карманам… Интересно ведь, чем живут духи.

Я взял куртку и стал методично обшаривать одежду, но добыча была небогатая. Из кармана на рукаве я достал белое и чистое полотнище, которое заменяло бинт. Тут же лежал одноразовый шприц в полиэтилене и какие-то таблетки, которые не были похожи на наркотики. И больше ничего. Впервые у меня шевельнулось чувство жалости к убитому крестьянскому парню, которому задурили голову, одели, обули. Дали в руки автомат, назвали ополченцем и оставили умирать на обрыве.

Возбуждение от боя постепенно спадало. Солдаты стали заниматься своими делами, продолжая обустраиваться на позициях. Будулаев с замполитом ушли на правый фланг батальона, а я, понаблюдав за боевиками, стал бродить по обрыву, поручив Ермакову следить за противником. Алушаев короткими очередями пристреливал из КПВТ дорогу от Новых Атагов к перекрестку, но дальность была большая даже для крупнокалиберного пулемета. Пули, потеряв энергию полета, падали на дорогу, разрывные срабатывали, подымая фонтанчики пыли, а трассирующие еще отскакивали от земли и падали уже в ста метрах дальше, другие просто втыкались в землю и, пока не сгорал до конца трассер, красными огоньками мерцали на земле.

Время приближалось к вечеру, бой постепенно прекращался, но еще местами слышны были очереди из пулеметов и автоматов. В основном работала артиллерия, но и она все реже и реже посылала снаряды в сторону боевиков. Я решил подождать еще минут двадцать и просить разрешения убыть в свой лагерь, так как в темноте пускать ракеты было бы бессмысленно. Наблюдал за перекрестком и размышлял о том, что на нем, вполне возможно, располагаются огневые точки и позиции боевиков: слишком удобная позиция для обороны и неудобная для атакующих. В этот момент на перекресток спокойно вышел боевик и начал неторопливым шагом пересекать дорогу, направляясь к кустам на противоположной стороне дороги.

– Ермаков, бей! – дурным голосом реванул я команду.

Сержант, в этот момент высунувшийся из люка и тоже наблюдавший за перекрестком, мгновенно провалился внутрь машины, одновременно закрывая люк. Причем он так стремительно захлопнул его, что, по-моему, даже хорошо треснул им самого себя по голове. Моторы пусковой установки завизжали на высокой ноте, стремительно поворачивая установку на перекресток. Она замерла, и тут же ракета сорвалась с направляющей, помчавшись к перекрестку. Краем глаза я увидел солдат первого батальона, которые в азарте кричали и свистели:

– Давай, давай…

А боевик спокойно продолжал свое движение, и жить ему оставалось всего несколько секунд. Но все-таки сегодня был его день. Из-за строений у перекрестка неожиданно вынырнул БТР духов, стремительно пересек перекресток и по грунтовой дороге так же стремительно стал спускаться в зеленку. Боевик мгновенно был забыт.

– Ермаков, бей БТР! – заорал я, одновременно понимая, что мой подчиненный не может слышать меня. Но Ермаков, может быть, еще раньше меня увидел бронированную машину: ракета слегка изменила направление полета и устремилась к БТРу. Все, кто видел этот поединок, затаили дыхание. Кто победит? Машина духов успеет скрыться в зеленке? Или ракета все-таки поразит ее?

В бинокль хорошо было видно, что часть боевиков, увидев приближающуюся ракету, начали поспешно прыгать с брони. Почти все они не могли удержаться на ногах, и при приземлении их раскидывало в разные стороны. Другие стали быстро перемещаться на переднюю часть машины. Казалось, боевикам повезло; уже передок скрылся за деревьями, и ракета не успеет. Я открыл рот, чтобы в досаде выматериться, но ракета все-таки успела ударить в самый край кормы, где находились топливные баки, и взорвалась. Пламя мгновенно охватило кормовую часть, вздыбилась серым облаком пыль на дороге, а через секунду машина вкатилась в зеленку, исчезнув из виду.