Катастрофа. История Русской Революции из первых рук - Александр Фёдорович Керенский

class="p1">Это заявление совершенно не соответствовало действительному положению дел и чаяниям всей страны. Однако лидеры большинства сочли первоначальный проект этой декларации, составленный Шульгиным, слишком радикальным. Даже те прогрессисты, которые склоняли Прогрессивный блок присоединиться к левым, считали, что решение, совместимое с лояльностью царю, все еще возможно, хотя в своем заявлении они заявляли, что страна находится «накануне демонстрации своего недовольства». В тот же день (27 февраля) Милюков заявил в Думе: «Только героические меры могут излечить ту беспомощность, которая обрушилась на страну из-за стены, которой отгородилось правительство, которая в течение последних трех месяцев стала еще более непроницаемой… Мы достигли решающей точки. Со всех сторон мы видим патриотическое беспокойство. Только своевременное примирение может принести спасение. Одна Дума не может устранить этого беспокойства, но мы верим, что патриотизм народа не позволит ослабить наши оборонительные силы в этот критический момент».

На следующий день я выступил в Думе, и Дума впервые услышала неприкрашенную правду. Я открыто заявлял, что причиной гибели страны являются не министры, которые приходят и уходят, а власть, которая их назначает, т. е. монарх и династия. Я призвал Думу немедленно, всеми доступными средствами, начать борьбу до победного конца с этими врагами народа. Я умолял Думу во имя высшего гражданского долга немедленно принять меры и рискнуть всем ради спасения страны. В заключение я сказал: «если вы не услышите предостерегающих голосов … вы, гг., встретитесь не с предупреждением, вы встретитесь с фактами. Посмотрите на эти зарницы, которые начинают полосовать там и здесь небосклон Российской империи!». Я заявил, что лично я не буду уклоняться от насилия.

Через несколько дней я сказал: «По-моему, скоро должно произойти открытое столкновение с властями».

Но очень немногие понимали, что катастрофа приближается, и большинство людей с недоверием прислушивались к моим предупреждениям. Помню, что после моего первого выступления многие соболезновали мне, опасаясь последствий, которые постигнут меня в результате моих нападок на династию. Большинство считало, что мы находимся на пороге не Революции, а горькой и безнадежной реакции. Департамент полиции по-прежнему действовал очень эффективно, и газеты каждый день публиковали «запрещенные цензурой» сообщения в графах, отведенных для публикации речей в Думе. Даже реакционный депутат Пуришкевич протестовал против искажения и фальсификации его речей военной цензурой. Количество арестов и обысков увеличилось. Полиция и войска успешно подавляли растущие беспорядки в столице. 20 февраля на крупнейших заводах Петрограда, в том числе и на Путиловском, произошли серьезные беспорядки. Войска подчинились приказу сопротивляться рабочим.

В тот же день царь выехал в Ставку, оставив у князя Голицына указ о роспуске Думы, подписанный, но без даты, «на всякий случай». Таким образом, судьба Думы оказалась целиком в руках Протопопова и его клики. 21 февраля беспорядки приняли новый размах, и позиция правительства была такова, что Шингарев, выступая в Думе, заклеймил существующий режим «диктатурой безумия».

Момент столкновения приблизился быстрее, чем я думал. 24 февраля все газеты Петрограда прекратили выходить одновременно со всеобщей забастовкой почти на всех заводах. Кое-где происходили бои между толпой и правительственными войсками. Острая нехватка продовольствия в столице в конце концов вынудила князя Голицына пойти на уступки. Чрезвычайное совещание из членов правительства (Протопопов не был допущен к участию) и представителей Думы и Госсовета постановило принять закон о передаче управления продовольствием городским управам в 24-часовой срок. Дума приняла этот закон на своем утреннем заседании 25 февраля, которое было последним.

В тот день стрельба шла по всей столице. Толпа была расстреляна на Невском проспекте, совсем рядом с Думой. Войска продолжали подчиняться приказам. Также шли бои на площади Знаменского и в других районах города. Вечером Павловский полк взбунтовался, но был тут же подавлен, а зачинщиков увезли в Петропавловскую крепость.

В эти дни в Думе непрерывно с утра до ночи шли совещания. Большинство все еще безнадежно пыталось найти «лояльный» выход из положения.

24 февраля весь город был превращен в военный лагерь. В полдень все мосты были забаррикадированы, и попасть в центр города из пригородов стало трудно. Конституционные демократы (кадеты) и лейбористы настаивали на том, чтобы заседание Думы, назначенное на 27 февраля, было проведено 26-го. Мы чувствовали необходимость в эти дни иметь общероссийский политический центр. Но большинство партий с нами не согласилось, и мы пошли на компромисс, назначив собрание вождей на полдень, а заседание Думы на 14 часов 27 февраля. В полночь 26 февраля Родзянко получил царский указ о роспуске, в котором не назначался срок созыва Думы. Этот последний акт «диктатуры безумия» превратил голодные бунты в революцию.

«Пока гром не грянет, мужик не перекрестится», — гласит старая русская пословица. Действия правительства по роспуску Думы перед голодной, обезумевшей толпой поразили Россию, как удар молнии, и открыли ей глаза на ту пропасть, в которую ее толкали безумцы и предатели царизма. Без Думы не могло быть Революции. Не могло бы оно произойти и без восстания рабочих и солдат. На первом собрании кадетской партии после революции Милюков сказал: «Мы должны преклониться перед теми телами, которые мы видели лежащими в красных гробах на Марсовом поле».

Выезжая вечером 26 февраля из Таврического дворца, мы еще не знали, что Дума должна быть распущена. Мятеж Павловского полка 25 февраля не был поддержан остальной частью гарнизона. В этот вечер толпы на улицах, казалось, расходились и успокаивались. Казалось, беспорядки подошли к концу. Вот почему крушение 27 февраля стало неожиданностью.

Я дал краткий обзор событий, приведших к революции. Революция не создала анархии в России, а была на самом деле здоровой попыткой страны спастись от надвигающегося распада. Преступная глупость правительства и усталость от войны привели Россию к Революции.

Революции удалось уничтожить самодержавие, но она не могла снять истощения страны, ибо одной из главных задач оставалось продолжение войны. Было необходимо максимально использовать ресурсы страны. В этом трагедия Революции и русского народа. Когда-нибудь мир научится понимать в правильном свете тот крестный путь, по которому Россия шла в 1916–1917 г. и действительно идет до сих пор. Я совершенно убежден, что только Революция удерживала русскую армию на фронте до осени 1917 г., что только она сделала возможным вступление Соединенных Штатов в войну, что только Революция сделала возможным поражение гогенцоллерновской Германии.

1917–1927 годы показали, что столетия самодержавия не могут не оставить следа в стране. Политическое тело было коррумпировано задолго до революции. Государство, построенное потом, кровью и слезами народа, давно уже распалось, а душа народа отравлена старой властью. Россия, придавленная самодержавием, была подобна рабу, гниющему в грязной темнице без света и воздуха. Напрягая