Сторож сестре моей. Книга 1 - Ширли Лорд

Всего секунду он держал ее в своих объятиях. Она ближе придвинулась к нему, или ему это почудилось? К счастью, он увидел, как тяжелая дверь у нее за спиной приоткрылась, и он быстро отстранился, шагнув к клетке с кроликом, голова которого была проводами присоединена к монитору. Бенедикт прочел табличку на клетке.

— Мы проводим испытания нового лекарства от повышенного давления, — коротко пояснил он.

Она беспомощно посмотрела по сторонам.

— Неужели все это действительно необходимо?

— Да. — Он коснулся руки Людмилы. Ее пальцы дрожали. Ему страстно хотелось поднести их к губам. — Подобные эксперименты спасают людям жизнь. Современные лекарства дарят жизнь, продлевают жизнь, и это только начало новой великой эпохи.

Его выступление по поводу открытия комплекса прошло хорошо. Бенедикт умел произносить речи, но сегодня он чувствовал себя так, будто стал выше на сто голов, кровь бурлила от резкого выброса адреналина: это происходило всякий раз, стоило ему бросить взгляд на стройную девушку в поношенном плаще, стоявшую в дальнем конце банкетного зала.

— Прежде всего мы обещаем многочисленным покупателям, отдавшим предпочтение продукции фирмы «Тауэрс», отменное качество. Здесь, только в одном этом комплексе, около ста человек осуществляют проверку качества. Как всем вам наверняка известно, необходимо от пяти до десяти лет, чтобы вывести на рынок новое лекарство, и из тысячи компонентов, проходящих испытания, мы будем удовлетворены результатами тестирования лишь двух, самое большее — трех…

Людмила, послушно выполняя его указания, сидела и ждала в машине, пока Бенедикт демонстрировал гостям некоторые технические новшества; примерно в час тридцать он оставил их веселиться в огромном буфете. Было два часа дня, когда он въехал во внутренний дворик старинной гостиницы на окраине Пранжена, недалеко от Женевы, хотя сама атмосфера разительно отличалась от привычной, казалось, будто они находятся за тысячу миль от роскошного отеля, где миссис Тауэрс дожидалась, когда муж вернется с ее личным парикмахером.

Бенедикт с прискорбным изумлением наблюдал, как естественно и деликатно она справлялась с непростой для себя ситуацией. Она не спрашивала его, зачем он везет ее в крошечную деревенскую гостиницу. Она изучала рукописное меню с таким видом, словно ей было не в новинку держать в руках меню, составленное по-французски, а затем, когда он спросил, не позволит ли она сделать для нее заказ, передала ему меню с мягкой улыбкой.

Сначала он сидел за столом напротив нее, отвечая на вопросы, которые теперь лились нескончаемым потоком и касались того, что она недавно увидела и услышала. После нежнейшего деревенского паштета он заказал запеченную рыбу местного происхождения со сладкой кукурузой — они только что ехали мимо полей, где она росла.

Была ли Людмила ошеломлена? Наверняка! Однако что-то в ней было такое, что не позволяло ей показать, насколько она потрясена. Возможно, она просто бравировала.

Когда наконец подали рыбу, Людмила отодвинула ее на край тарелки и принялась сначала за кукурузу. Ее пальцы были немного испачканы маслом. Бенедикт взял ее руку и, неотрывно глядя ей в глаза, по очереди облизал с них масло. Он заметил, как забился учащенно ее пульс — на шее, у ворота желтого шелкового платья. Он передвинулся и сел рядом с ней. Теперь он тоже молчал, как и она. Когда Бенедикт дотронулся до ее щеки, между ними словно прошел электрический заряд. Они пристально посмотрели друг на друга. Наконец он смог произнести ее имя:

— Людмила, Людмила, ты согласна?

Бенедикт прочел ответ в ее глазах. Он вышел, направившись к регистрационному столу темного дерева, и снял комнату; вернувшись, он коротко приказал:

— Идем со мной. — Он не узнал собственного голоса.

Престарелый портье проводил их вверх по расшатанной лестнице в маленькую, захламленную комнатку, где стояла громоздкая кровать, застеленная стеганым лоскутным одеялом.

Все это вовсе не казалось странным. Это было нечто, чего он никогда не забудет. Он запер дверь. Она швырнула свой плащ на спинку кресла и высоко вскинула над головой руки, застыв так, как, он видел, она стояла перед зеркалом в спальне неделю назад в Париже.

На этот раз он прикоснется к ней и будет трогать ее и трогать до тех пор, пока не излечится от своего безумия.

Ямайка, 1950

Сьюзен слышала нестройный хор взволнованных голосов, раздававшихся далеко внизу, взрывы громкого смеха, пение, жужжание, лай собак, крик петухов — характерные звуки тропического утра.

Вчера, распахнув дощатые ставни и услышав, как оживает, чтобы начать новый день, старый плантаторский дом, она сама воспряла духом. Она ощутила прилив бодрости и приятное возбуждение — в преддверии новой жизни, накануне своего дня рождения, который она отпразднует с родителями далеко от Палм-Бич, в экзотической, увлекательной обстановке. Очень скоро она уедет из дома на целый год, чтобы поработать стажером во французском журнале «Вог». Эту работу она получила благодаря влиянию любимого модельера (а теперь и близкого друга) ее матери месье Диора. Ехала она якобы для того, чтобы совершенствовать знание французского языка, в частности деловую и разговорную речь, перед тем как начать работать в филиале «Тауэрс фармасетикалз» в Париже. В действительности Сьюзен надеялась, что за год, проведенный вдали от дома, сумеет понять, чем она хочет заниматься в жизни.

Она знала, что отец разочарован, поскольку до сих пор дочь не проявляла большого интереса к семейному бизнесу. Другое дело Чарли — будущее ее брата было предопределено с самого рождения. Ей повезло родиться девочкой, поэтому отец в конце концов неохотно признал, что она еще не готова участвовать в делах компании, и, конечно, свою роль сыграло то, что даже будь она к этому готова, до двадцати пяти лет она не имеет права стать членом правления — ей оставалось еще целых три года. С другой стороны, отец никак не хотел понять, что ее приводит в неописуемое уныние сама мысль об исследовательских лабораториях и фабриках. Слава Богу, мама всегда поддерживала ее. А о чем не подозревал никто из родителей, так это о том, что она хотела провести еще один год в Европе, чтобы решить окончательно, стоит ей принять предложение Алекса Фистлера или нет. И, что гораздо важнее, Сьюзен собиралась выяснить, сможет ли она большую часть года жить в Европе, главным образом в Швейцарии.

Вчера ей удалось выбросить из головы все мысли об Алексе и Швейцарии. Она сумела сказать себе, подобно Скарлетт О'Хара: «Об этом я подумаю завтра».