Быть единственной - Людмила Белякова

Володя с Вадиком появились уже в конце второй недели Машиного пребывания в больнице. Она еще не вставала, хотя врачи настаивали, говоря, что от такого лежания выздоровление может только затянуться. Ну и пусть, это же хорошо… Не решится же Володя на такое святотатство – гулять на свадьбе, когда его мама в больнице, при смерти… Чем дольше Маша здесь, тем лучше!

Маше, по зрелому, досужему размышлению, это обстоятельство – пребывание в стационаре – пришлось сильно по душе. Гнусно здесь было, невыносимо, кормили плохо, белье давали рваное и даже нештопаное, часто еще сырое, нянечки хамили, медсестры, как нарочно, делали уколы так, чтобы непременно наставить пациентам бубонов по всей заднице, но все-таки… Чем дольше, тем лучше. Маша с удовольствием, и так и эдак, прокручивала в голове одну из маленьких «свадебных» трагедий, некогда имевшую место у них в поселке.

Одна из местных «проституток» впервые, в тридцать с лишком, вышла замуж официально и была на последних месяцах беременности. А тут ее дочка, нагулянная без мужа по малолетству, привела в дом жениха – знакомиться с матерью и отчимом. И все было бы хорошо, но мать упросила молодых отложить свадьбу хоть месяца на полтора-два: «Что, не наживетесь, что ли? Молодые – успеете. А то как же я на свадьбе с таким брюхом гулять буду? Рожу, тогда и сыграете…» Брачущиеся с потаенным вздохом согласились подождать, а за эти три-четыре недели жених успел то ли перегореть, то ли встретил кого получше, но только помолвка расстроилась. Жених забрал из ЗАГСа одно заявление и тут же подал другое – с новой невестой, ну и без особых проволочек расписался.

Отца и братьев у брошенной девчонки, понятно, не было, отчим не в счет, так что даже морду подлецу начистить было некому. Так что история произошла некрасивая и для несостоявшейся жены позорная. Брак, правда, у изменщика даже по выселковским понятиям оказался крайне неудачным. Говорили – бес его попутал, а Бог наказал. Изменщик быстро спился, поскольку понял, что первая любовь – она и была настоящая, а супружница ему досталась чисто стерва, хоть и с деньгами. А брошенная девчонка долго не скучала, замуж вышла в том же году – как на спор, нормально живет с мужем до сих пор, растит детей и с запудренными синяками появляется не чаще других выселковых баб.

– … Как ты себя чувствуешь, мам? – задал дежурный вопрос Вадик – Володя был молчалив и неприветливо хмур.

– Да плохо… Все болит, болит сердце-то… Не знаю, когда и выпишут, – соврала едва слышным голосом Маша.

«Чем дольше я здесь, тем вернее Вовкина свадьба расстроится».

– А нам врач твой сказал – ты на поправку идешь, – удивился младшенький. – Экагэ, сказала, хорошая…

– Ты слушай их больше! – досадливо фыркнула Маша. – Кто ж сознается, что плохо лечат-то?

Они помолчали. Похоже, сыновья поверили.

– А как там дома? – спросила Маша, чтобы хоть не молчать дальше, а то подумают, что она устала, и уйдут.

– Справляемся, – наконец отозвался Володя.

– Справляетесь!.. – горестно повторила Маша, услыхав такое.

«Хочет сказать – нам и без тебя хорошо, да?»

– Огород вскопали, картошку посадили, – равнодушно добавил Володя, сделав вид, что Машиной иронии не заметил. – Обучены вроде.

Сыновья оставили гостинцы и ушли, провожаемые хищными взглядами соседок по палате, – наверняка у них все закрома доверху полны дочками-засиделками. Так и пожирали ладных Машиных ребят зенками своими погаными!..

Но Машу все равно выписали через месяц после поступления – больше держать не полагалось, не то пошло бы дело об оформлении инвалидности, а Советское государство кормить инвалидов сильно не хотело. Машин лечащий врач, когда Маша заикнулась о том, чтобы ей полежать подольше, еще и прикрикнула: «ЭКГ у вас, женщина, для вашего возраста очень даже нормальная!.. Жрать меньше надо и ругаться пореже, тогда и сердце здоровое будет». Сыновья, как при выписке из роддома, подарили врачу коробку конфет ассорти и на такси привезли маму домой.

Дома Маша застала легкий беспорядок – видно, что сыновья пытались прибраться, ну и сделали это сообразно своему мужскому разумению. Маша, хоть и была слаба, в первый же день, оставшись одна, обковыляла, обсмотрела все углы в поисках омерзительных следов пребывания в доме девок-сыкух, но ничего предосудительного не нашла. Пыли везде сыночки понасобрали, да, это было. Гераньки ее любимые стояли хоть и обильно политые, однако безобразно изросшие и в шариках завядших соцветий. Но чтоб там длинных волос на сыновних подушках или невзначай забытой на подзеркальнике помады – нет, такого не нашлось. О предстоящей свадьбе старший больше не говорил, и следов подготовки в виде стоявших один на одном ящиков водки тоже не было. Хотя последнее ни о чем не говорило – раз родители у вражины городские, то, наверное, и праздновать станут в ресторане. Деньги Машины сиротские попусту транжирить.

Но прошла еще неделя, а все было как до того кошмарного дня. Сыновья уезжали на работу, Маша долечивалась дома. Потом ей закрыли последний больничный, и она вышла на дежурство.

Настал июнь, заклубился по комнатам тополиный пух, а Володя так ничего и не говорил о свадьбе, черный костюм, как это было принято в Выселках, в Москву вместе с невестой покупать не ехал. Хотя и это обстоятельство ни о чем не свидетельствовало – он работал в столице и мог сделать это легко, походя – прямо в обеденный перерыв или вечером. Маша, то оставшись дома, то долгой ночью на дежурстве, все перемалывала и перемалывала эти надоевшие ей самой мысли – будет свадьба или нет? Встречается Володька с этой, как ее там, «невестой»? Или с другой девчонкой? Никакой ясности в перспективе не было и не просматривалось, и это очень Машу беспокоило.

«Ладно, в мае никто не женится – а то всю жизнь маяться, это понятно. А чего ж Вовка молчит?»

Выселковские свадьбы в мае действительно играли редко – если только перед армией и с сильно беременной невестой, которая до следующего месяца просто не доходит. Но тут-то чего?

Уже в середине июня, подгадав, что вечером Вадик ужинал один, а Володя задерживался на работе, Маша, чувствуя, что уже не может выносить эту гнетущую неизвестность, все-таки выдавила из себя:

– Сына, скажи маме правду, а? Только правду, сыночка…

Вадик поднял голову от тарелки.

– Как у Вовки с этой его… – Словечко свое любимое Маша все-таки вовремя придержала, – невестой-то? Женятся они, нет? Скажи маме…

– Да нет, – криво усмехнулся Вадик и отвернулся. – Отказалась невеста.

«А! А!! Вот! Есть Бог на свете!» – возликовала Маша.

Хорошо, хоть Вадик по своей привычке сидел, подняв плечи, смотрел в окно и не видел, как навернулись слезы радости на ее глаза.