Быть единственной - Людмила Белякова

Выселки отметили наступление восемьдесят первого года тремя убийствами на бытовой почве, парой напрочь отмороженных по пьянке рук и одним групповым насилием над несовершеннолетней. Последнее закономерно окончилось свадьбой, причем счастливой невесте был предложен свободный выбор из всех шести участников преступления – только не подавай заявление в милицию! Обиженная девчонка выбрала кого посимпатичнее и по-быстрому сделала в складчину оплаченный аборт – уже в ранге замужней женщины. Все остались довольны.

День прибавлялся, и даже Маша ощущала все более разливавшееся в воздухе любовное томление – так, какое-то приятно тревожащее чувство, от которого она становилась еще более нежной с сыновьями и не так часто хамила без толку шатавшимся через проходную заводчанам. Правда, на неустойчивую погоду все больше ломило кости, но к этому она уже как-то привыкла. Главное, дом у нее был полной чашей. Сыновья если и уходили гулять по выходным, то вдвоем – значит, приглядывали друг за другом. По обрывкам разговоров Маша успокоенно понимала, что о девках они как-то уж особенно не беспокоят– ся, никого у них нет и вполне им хорошо дома, с мамой.

Вышла замуж по весне председательшина дочка Анька Самойленко – да уж пора! Двадцать шестой год девке. Все училась да училась… А желающих на нее не больно много находилось, на шибко ученую-то.

«И вот ведь как жизнь-то складывается, а? – размышляла Маша, гладя сыновьям белые рубашки на свадьбу. – Вроде Анька и красавицей слыла, и денег у родителей вагон с маленькой тележкой… А тоже засиделась – точно как я когда-то».

Знала бы Маша, чем грозит ей эта свадьба – поперек дороги у кортежа легла бы… Но даже это, скорее всего, не помогло бы…

Свадьбу праздновали не в поселке – как же, допустят Самойленки, чтобы поселковые приперлись да песни матерные горланить начали… Принялись бы за невесту ящиками водки выкуп брать и тут же с дармовой выпивки наблевали бы.

Нет, гуляли они в ресторане – там, в городе, было принято отмечать торжество прилично, без соленых частушек, так мило украшавших любую выселковскую свадьбу, без ряженых с намалеванными рылами и тряпичными бюстами. Обходилась городская свадьба, как правило, и без положенной драки между семьями – как следствие выяснения, кто лучше – наш жених или ваша невеста. В данном конкретном случае женихом Аньки был ее коллега по работе, тоже из обеспеченной, интеллигентной семьи, так что и помутузиться от души, вволю было некому и не из-за чего. Скукота, да и только. Вероятно, поэтому сыновья, приглашенные как школьные друзья невесты, вернулись рано, еще часу ночи не было. Ужинать отказались, сославшись на обильное угощение. Володя был как-то особенно тих и задумчив, хотя сильно выпивши ребята не были. Вадик коротко отчитался перед матерью за увиденное, Маша из вежливости послушала, как чинно-постно резвилась городская молодежь, и все разошлись по своим закуткам.

Потом, уже поздно ночью, Маша, хоть и была «после суток», услышала, как сыновья в два голоса бубнили у Володи в комнате – она была самой дальней от Машиной. Поэтому понять, о чем они говорят, Маша не могла, а идти подслушивать по предательски скрипучему, давно требовавшему сбивки полу было бессмысленно. Утешившись мыслью, что это, должно быть, о свадьбе и о подарках молодым, Маша заснула.

Скоро даже в Выселках, прикрывавших город с севера и собиравших основные прилагавшиеся их местности снежные запасы, растаяли сугробы. Маша выговаривала ребятам за неснятую в сенцах обувь, на которой они проносили в дом ошметья желтой подмосковной грязи. А вот и наклюнулись на ветках первые листья. Небрежно размазанные по бледно-голубому небу зимние облака свернулись уютными клубочками и превратились в летние, кучевые. Прогремела первая весенняя гроза. И не только в природе…

Как-то утром в субботу, за завтраком, сыновья, несмотря на давно ничем не омрачавшееся благополучие, были молчаливы, старались не встречаться с Машей глазами, напротив, тайком переглядывались между собой. Но это не ускользнуло от бдительного Машиного взора.

«Может, повздорили? Или денег хотят на что-нибудь попросить?»

Маша, по соблюдаемой в Выселках священной традиции, забирала у сыновей все деньги и выдавала ежедневно – по надобности. Древний обычай происходил из твердого убеждения, что любой мужик, имеющий на руках сколько-нибудь значительную сумму, обязательно, неукоснительно и неизбежно пропьет ее всю до копейки в тот же день. Некоторые особенно дальновидные хозяйки старались менять в магазинах побольше мелочи и выдавать мужу на обед восемьдесят копеек, а не рубль. Диалектика была проста и незамысловата: восемьдесят копеек – это еще обед, а рубль – это уже пьянка. Нет, Машины-то ребята были непьющие, в отца – хоть этим он был хорош, и традиция отъема зарплаты в их семье соблюдалась постольку-поскольку. Тем более что они не возражали – так спокойнее. Кто деньги держит, тот и за покупками ходит. А оно им надо – по лавкам шлындать за спичками или крупой? Мама лучше знает, мама все правильнее сделает.

«… Ну, если на дело, то дам», – подумала Маша, когда Володя, пристально глядя на стоящий перед ним стакан чаю, глубоко вдохнул и сказал:

– Мама, мне надо сообщить тебе кое-что…

Потом Маша, перебирая в голове эти события, вспоминала – ведь даже и тенью у нее в голове не мелькнуло, что это будет такое…

Такое!

– Мы с одной девушкой подали заявление в ЗАГС. Ну, в общем, я женюсь. – Только тут он осмелился поднять на мать оробелый, чуть жалкий взгляд.

Хорошо тут же стоял стул, на который Маша рухнула всем своим весом, со сведенными в горестной судороге руками и сразу превратившимся в скорбный серпик, рожками вниз, ртом… Хорошо стул выдержал – а то растянулась бы на полу, убилась бы насмерть. А может, так и лучше было бы.

– Да… как же… это?! – только и смогла вымолвить через несколько секунд Маша, едва сдерживая жестоко колотивший ее озноб.

– Так же, – пожал плечами Володя. – Я женюсь. Что в этом такого?

– Володечка, милый, сынок! – запричитала Маша, качаясь из стороны в сторону. – Не надо, а? Родной, не нада-а-а…

– Ну, мам, ну почему?

Маша заметила, как подурнело, сморщившись, лицо младшенького. Потом он, дернувшись всем телом, отвернулся к окну.

– Ну а зачем тебе это, а, сынок? Рано так…

Володя резко встал, чуть не свалив стул, и принялся ходить по кухне – три шага туда, три обратно.

– Рано… Зачем тебе это, зачем?… – едва ворочая языком, бормотала Маша.

– Мам, мне двадцать семь лет, у меня образование, работа… Пора и семью заводить.

– А это?! Это что? Братик, мама – это не семья?! – встрепенулась Маша, широко обводя руками кухоньку. – Это что тебе – не семья?! Это разве не семья? Мама, братишка… – Маша, найдя этот сокрушительный аргумент, с радостной надеждой взглянула на Вадика, но тот сидел, все так же подняв плечи и положив руки на стол, и продолжал глядеть в окно. – Вадичка, скажи ему! Почему он нас с тобой бросить хочет? – жалостно запела она.