На высотах твоих - Артур Хейли

Бонар Дейтц невольно приостановился. Это, конечно, не его дело, но что-то такое в мальчугане… Он спросил:

– В чем, собственно, проблема?

– Молодой человек хотел бы осмотреть здание, мистер Дейтц, – объяснил привратник. – Я уже сказал ему, что это невозможно, поскольку сегодня праздник и…

– Я из университета Чаттануги, сэр, – представился паренек. – Изучаю конституционную историю. Мне подумалось, что, пока я здесь…

Дейтц взглянул на часы.

– Ну, если мы поторопимся, я покажу вам. Пойдемте со мной.

Кивнув привратнику, он повернулся к лестнице, по которой только что спустился.

– Вот это здорово! – долговязый второкурсник шел рядом с ним легким размашистым шагом. – Просто потрясающе!

– Если вы изучаете конституционную историю, – обратился к нему Дейтц, – то, значит, понимаете различия между канадской системой правления и вашей.

Юноша кивнул:

– По-моему, да. В основном. Главное различие в том, что у нас президент избирается, а ваш премьер-министр – нет.

– Да, как премьер-министр он не избирается, – согласился Дейтц. – Однако чтобы попасть в палату общин, он должен выставить свою кандидатуру и добиваться избрания членом парламента наравне с другими депутатами. После выборов лидер партии парламентского большинства становится премьер-министром и формирует кабинет из числа своих сторонников, – Лекторским голосом Дейтц продолжал объяснять:

– Канадская система представляет собой парламентскую монархию с единой непрерывной вертикальной линией власти, идущей снизу вверх от рядового избирателя через правительство до короны. Ваша система отличается разделением власти: часть принадлежит президенту, другая – конгрессу.

– Система “сдержек и противовесов”, – уточнил студент. – Только порой “сдержек” бывает столько, что просто ничего не делается.

Бонар Дейтц усмехнулся.

– От комментариев по этому поводу я воздержусь. Чтобы не подорвать двусторонние отношения.

Они вошли в вестибюль палаты общин. Бонар Дейтц распахнул одну из тяжелых двустворчатых дверей и провел юношу в зал заседаний. Они остановились, обволакиваемые глубокой – почти физически ощущаемой – тишиной. В зале горело всего несколько ламп, и его дальние углы и убегающие вверх ярусы кресел терялись в темноте.

– Когда палата заседает, здесь гораздо оживленнее, – сухо заметил Дейтц.

– А я рад, что увидел ее именно такой, – почти шепотом признался юноша. – В этом есть что-то от храма, своеобразное благолепие…

Дейтц улыбнулся:

– У палаты очень давние традиции.

Они пошли в глубину зала, и Дейтц стал объяснять, как премьер-министр и лидер оппозиции – в данном случае он сам – ежедневно встречаются здесь лицом к лицу.

– Понимаете, – сказал он, – мы считаем, что в отсутствии промежуточных звеньев есть много преимуществ. При нашей системе правления исполнительная власть непосредственно подотчетна прямо парламенту за все свои действия.

Студент с любопытством взглянул на своего гида.

– Значит, если бы от вашей партии было избрано больше депутатов, сэр, вы бы сейчас были премьер-министром, а не лидером оппозиции?

– Да, – коротко ответил Дейтц.

С простодушной прямотой юноша спросил:

– И как вы думаете, вам это когда-нибудь удастся?

– Иногда я сам себя спрашиваю о том же, – с кривой усмешкой признался Дейтц.

Поначалу он намеревался уделить экскурсии всего несколько минут, но поймал себя на том, что паренек нравится ему все больше и больше, и, когда осмотр закончился, оказалось, что он занял гораздо больше времени. Опять он позволил себе увлечься, подумалось Дейтцу. С ним это частенько случалось. Порой он задавал себе вопрос, а не в этом ли кроется подлинная причина того, что он не добился больших успехов в политике. Другие – и Джеймс Хауден был одним из них – видели перед собой прямую дорогу и шли по ней, не уклоняясь в сторону. Дейтцу это никогда не удавалось, ни в политике, ни в чем ином.

В Ридо-клуб он прибыл с опозданием на час. Снимая пальто, он вдруг удрученно вспомнил, что обещал жене большую часть дня провести дома. В гостиной сенатор Деверо тихонько похрапывал в блаженном сне.

– Сенатор! – вполголоса окликнул его Бонар Дейтц. – Сенатор!

Старик открыл бессмысленные со сна глаза.

– Боже! – он выпрямился в кресле. – Похоже, я уснул.

– Вам, наверное, показалось, что вы в сенате, – предположил Бонар Дейтц. Он угловато сложился пополам, усаживаясь в кресло рядом с сенатором.

– Тогда бы вам не удалось так легко меня разбудить, – со смешком парировал Ричард Деверо. Поерзав в кресле, он достал из кармана клочок газеты, который вырвал в читальном зале. – Почитайте-ка вот это, мальчик мой.

Дейтц пристроил на носу очки без оправы и внимательно прочитал предложенный текст. Сенатор же в это время обрезал кончик сигары и начал ее раскуривать.

Подняв глаза от газетной вырезки, Дейтц сдержанно сказал:

– У меня два вопроса, сенатор.

– Так не стесняйтесь, мальчик мой, задавайте ваши вопросы.

– Вопрос первый. Поскольку мне уже шестьдесят два года, вы не посчитали бы возможным перестать говорить мне “мальчик мой”?

Сенатор насмешливо хмыкнул.

– Вот от этого у вас, у молодежи, половина неприятностей. Вы все торопитесь стать стариками. Да не тревожьтесь и не спешите так – возраст возьмет свое, и скорее, чем вы думаете. Теперь, мальчик мой, что у вас еще за вопрос?

Бонар Дейтц отрешенно вздохнул. Уж он-то знал, что спорить со стариком бесполезно, тем более что, как он подозревал, сенатор просто его поддразнивает. Он закурил сигарету и спросил:

– Так что там с этим парнем в Ванкувере, как его – Анри Дюваль? Вы что-нибудь знаете?

Сенатор Деверо энергично помахал сигарой.

– Абсолютно ничего. Кроме того, что в ту же секунду, как я прочитал о несчастном юноше и его отвергнутом обращении за разрешением на въезд в нашу страну, я сказал себе: “Вот возможность копнуть как следует грязи и досадить нашим оппонентам”.

В гостиной появилось еще несколько завсегдатаев, которые, входя, здоровались с Дейтцем и сенатором Деверо. Сенатор заговорщически понизил голос.

– Слышали, что произошло вчера в государственной резиденции? Драка между членами кабинета! Бонар Дейтц кивнул.

– И отметьте себе – прямо на глазах у законно назначенного представителя нашего милостивого суверена!

– Бывает, – обронил Дейтц. – Помнится, однажды и наши затеяли потасовку…

– Остановитесь, мальчик мой! – Сенатор Деверо казался совершенно потрясенным. – Вы совершаете непростительный для политика грех – пытаетесь быть честным!

– Послушайте, – посерьезнел Бонар Дейтц, – я обещал жене…

– Буду предельно краток, – перекатив сигару в левый угол рта, сенатор поднял пухлую ладонь и стал загибать на ней толстые пальцы. – Пункт первый – мы знаем, что среди наших оппонентов возникли разногласия, о чем свидетельствует вчерашний инцидент. Пункт второй – из того, что мне донесли мои осведомители, явствует, что искра, приведшая к взрыву, имела отношение к иммиграции и Харви Уоррендеру, этому нашему интеллектуалу с протухшими мозгами. Вы следите за моей мыслью?

– Я слушаю, – кивнул Дейтц.

– Прекрасно. Пункт третий – что касается иммиграции, то отдельные случаи, попавшие за последнее время в поле зрения общественности – мы можем назвать их волнующими и трогательными, – продемонстрировали ужасающее небрежение.., ужасающее, конечно, со стороны наших оппонентов, отнюдь не с нашей.., ужасающее небрежение практическими аспектами политики и воздействием подобных случаев на общественное сознание. Согласны?

– Согласен, – вновь кивнул Дейтц.

– Великолепно! – просиял сенатор Деверо. – А вот теперь мы подошли к пункту четвертому. Очень вероятно, что наш бесталанный министр по делам иммиграции проявит в случае с этим несчастным юношей Анри Дювалем то же самое пагубное неумение, что и в остальных. Во всяком случае, будем надеяться.

Бонар Дейтц ухмыльнулся.

– Поэтому, – сенатор вещал все еще таинственно приглушенным голосом, – поэтому, говорю я вам, давайте мы – оппозиционная партия – выступим в поддержку этого молодого человека. Давайте обратим его дело в общественную проблему и нанесем удар неуступчивому правительству Хаудена. Давайте…

– Я вас понял, – прервал его Бонар Дейтц. – А заодно и наберем немного голосов. Что ж, неплохая идея.

Лидер оппозиции задумчиво разглядывал через стекла очков сенатора Деверо. “Слов нет, – мелькнула у него мысль, – сенатор сильно сдает во многих отношениях, но, если не обращать внимания на его надоедливый микоберизм <Производное от имени персонажа романа Диккенса “Дэвид Копперфильд” Микобера, отличавшегося неунывающим оптимизмом.>, сенатор все еще обладает по-прежнему замечательной политической прозорливостью и хитроумием”. Вслух же Дейтц произнес: