На высотах твоих - Артур Хейли

По этой именно причине Ричардсон в отличие от Милли Фридмэн не особенно опасался, что их телефонная беседа, когда они договаривались о свидании, могла быть подслушана; хотя, наверное, подумалось ему, в следующий раз надо будет проявить большую осторожность. Если, конечно, у них будет этот самый следующий раз.

Раз уж на то пошло, об этом следует хорошенько подумать, и, вероятно, разумнее всего после сегодняшнего вечера положить конец эпизоду с Милли Фридмэн.

"Бери и бросай”, – мелькнула у него мысль. В конце концов всегда найдется множество женщин, которые могут составить ему приятную компанию – в постели или вне ее.

Милли ему, конечно, нравилась; в ней чувствовались индивидуальность, душевная теплота и глубина характера, которые его привлекали. Да и в тот единственный раз в постели она была неплоха, хотя на его вкус и чересчур сдержанна. Но как бы то ни было, если они будут продолжать встречаться, это грозит эмоциональной привязанностью – нет, не ему, поскольку Ричардсон твердо решил как можно дольше избегать подобного рода вещей. Но вот Милли может пострадать – женщины склонны куда более серьезно воспринимать то, что мужчины считают простой и обычной любовной забавой. И Ричардсону очень не хотелось, чтобы с Милли это случилось.

Простоватая девушка в форме Армии спасения затрясла колокольчиком под самым его носом. Рядом с ней на подставке стоял стеклянный сосуд, в котором виднелись монеты: медь и мелкое серебро.

– Уделите толику от щедрот ваших, сэр, – обратилась она к Ричардсону. – На радость бедным в Рождество.

Голос ее звучал пронзительно, словно истончился от усталости, лицо покраснело от холода. Ричардсон сунул руку в карман и нащупал среди мелочи банкноту. Это оказалась десятидолларовая бумажка, и, повинуясь внезапному порыву, он опустил ее в стеклянный сосуд.

– Господь не оставит вас, – благодарно произнесла девушка. – Да благословит он вашу семью!

Ричардсон улыбнулся. Начни он объяснять, подумалось ему, и вся душещипательная сцена будет испорчена; начни он объяснять, что той семьи – жена, дети, – как он некогда ее себе воображал в моменты, которые сейчас считал приступами слюнявой сентиментальности, у него никогда не было. Зачем объяснять, что между ним и его женой Элоизой достигнуто рабочее соглашение, по которому они жили каждый своей жизнью, каждый своими интересами, но сохраняли внешнюю оболочку супружества – в том смысле, что делили кров, иногда пищу и еще реже – при соответствующих обстоятельствах – утоляли свои сексуальные аппетиты, учтиво пользуясь телом друг друга.

Помимо этого, между ними ничего не было, не осталось уже ничего общего, даже вспыхивавших когда-то горьких ссор. Теперь они с Элоизой никогда не ссорились, осознав, что пропасть между ними настолько глубока, что им не устранить даже мелких разногласий. А в последнее время, когда на первый план начали выходить другие интересы – главным образом его работа в партии, – остальное стало казаться все менее и менее значительным.

Кое-кто мог бы удивиться, почему они так старались сохранить видимость супружеской жизни, поскольку развод в Канаде (за исключением двух провинций) является делом относительно простым. Как правило, судьи довольствовались умеренно лживыми заявлениями сторон. Но, сказать по правде, они с Элоизой в браке чувствовали себя более свободно, нежели если бы его расторгли. В сложившейся ситуации каждый из них мог иметь связи на стороне – что они и делали. Но если такая связь начинала грозить осложнениями, супружеские узы всегда служили весьма удобным поводом, чтобы ее оборвать. Более того, опыт убеждал в том, что новый брак для любого из них, вероятнее всего, окажется не более успешным, чем первый.

Он ускорил шаги, стремясь как можно скорее укрыться от снега и холода. Войдя в безмолвный, пустынный Восточный блок, Ричардсон поднялся по лестнице в офис премьер-министра.

Милли Фридмэн в шерстяном пальто кораллового цвета и меховых сапожках на высоком каблуке надевала перед зеркалом белую норковую шапочку.

– Мне ведено идти домой, – она обернулась, улыбаясь Ричардсону. – Вы заходите. Боюсь, если речь пойдет о заседании комитета обороны, то это надолго.

– Не выйдет, – возразил Ричардсон. – У меня назначена встреча.

– Может, вам ее отменить? – предложила Милли.

Она отошла от зеркала: шапочка сидела как надо. “Изумительно красивая, весьма практичная и очень привлекательная вещичка”, – подумал Ричардсон. Лицо Милли сияло, на нем искрились большие серо-зеленые глаза.

– Черта с два! – воскликнул Ричардсон. В его ощупывающем взгляде виделось нескрываемое восхищение. Но тут он напомнил себе о принятом только что решении.

Глава 5

Закончив свой рассказ, Джеймс Хауден устало отодвинул кресло. Напротив него через старомодный письменный стол на четырех ножках, переходивший по наследству от одного премьер-министра к другому, на отведенном для посетителей кресле в молчаливом раздумье сидел Брайан Ричардсон. Его живой, острый ум впитывал и сортировал только что услышанные факты. В общих чертах предложения Вашингтона ему были известны, но подробности он сегодня узнал впервые. Хауден также ознакомил его с реакцией комитета обороны. Сейчас он с привычным мастерством занимался мысленной оценкой выгод и потерь, осложнений и случайностей, действий и противодействий. Детали можно обдумать потом, их будет несметное множество. В данный момент был необходим широкий стратегический план, который – и Ричардсон прекрасно это сознавал – станет наиважнейшим из всех, что ему когда-либо доводилось разрабатывать. Ибо если он потерпит неудачу, это будет означать поражение партии, а может быть, и гораздо больше, нежели поражение – ее полный крах.

– И еще одно, – прервал молчание Джеймс Хауден. Он поднялся из кресла и подошел к окну, выходящему на Парламентский холм. – Адриан Несбитсон должен уйти, – Нет! – Ричардсон энергично затряс головой. – Может быть, позднее, но только не сейчас. Если вы сейчас уберете Несбитсона, то какую бы причину мы ни назвали, его отстранение воспримут как следствие раскола в кабинете. А хуже этого для нас ничего и быть не может.

– Я опасался, что вы именно так и скажете, – признался Хауден. – Беда в том, что он совершенно бесполезен. Ладно, уж если нет другого выхода, как-нибудь обойдемся.

– Думаете, вам удастся держать его в руках?

– Надеюсь, – премьер-министр потер свой длинный крючковатый нос. – Сдается мне, он чего-то хочет. Можно этим воспользоваться, чтобы с ним поторговаться.

– Я бы не стал на него очень нажимать, – с сомнением в голосе произнес Ричардсон. – Не забывайте, что старик знаменит своей прямотой и упрямством.

– Хорошо, запомню ваш совет, – улыбнулся Хауден. – Есть еще вопросы?

– Да, – отрывисто бросил партийный функционер. – И довольно много. Но прежде всего давайте обсудим расклад по времени. Полагаю, что на такую крупную акцию мы должны получить мандат от народа. Во многих отношениях осенние выборы будут для нас наилучшей возможностью.

– Так долго мы ждать не можем, – решительно возразил Хауден. – Придется решать весной.

– А точнее?

– Я думаю распустить парламент сразу после визита королевы, тогда выборы проведем в мае. Ричардсон кивнул:

– Может получиться.

– Должно получиться.

– Что вы намерены предпринять после встречи в Вашингтоне?

Премьер-министр задумался.

– Хотел бы информировать парламент, скажем, недели через три.

– Вот тогда все и начнется, – усмехнулся Ричардсон.

– Думаю, вы правы. – На губах Хаудена мелькнула ответная улыбка. – К тому же это даст народу время привыкнуть до выборов к идее союзного акта.

– Если удастся заполучить королеву, это нам здорово поможет, – сказал Ричардсон. – Она побывала бы у нас в промежутке между обнародованием предложений и выборами.

– Мне тоже так подумалось, – согласился Хауден. – Она будет символом всего того, что мы сохраним за собой, и убедит людей по обе стороны границы, что мы не собираемся расставаться с нашей национальной самобытностью и самостоятельностью.

– Надеюсь, до выборов никакого соглашения подписано не будет?

– Нет. Им придется понять, что фактически все будет решаться на выборах. Но все переговоры мы завершим заблаговременно, с тем чтобы потом не терять времени. Время – наиважнейший для нас фактор.

– Как всегда, – согласился Ричардсон. Наступила пауза, потом он задумчиво продолжил:

– Значит, три недели до того, как все это выйдет наружу, потом четырнадцать недель до выборов. Немного, но, может быть, в этом есть и свои преимущества. Завершить все дело до тех пор, пока раскол не обрел широкие масштабы. – В его голосе зазвучали деловитые интонации. – Вот что я думаю.

Хауден вернулся от окна в свое кресло. Откинувшись на спинку, он сложил кончики пальцев и приготовился слушать.