Время - ноль - Александр Чернобровкин

– Пошли, – приказал Сергей не столько другу, сколько себе.

Метров за пять до стыка арыков Гринченко метнул гранату на звук пулеметных очередей, и рванулся вперед, чтобы сразу после взрыва добить из автомата оставшихся в живых душманов.

У «духа», выскочившего к стыку справа, автомат был направлен в противоположную от Гринченко сторону. Душман замер на выставленной вперед и полусогнутой ноге, не решаясь приставить к ней другую. Ладонь, лежавшая на темно-вишневом прикладе, побелела.

Автомат Гринченко тоже был стволом не в ту сторону. Начнет поворачивать – а вдруг «дух» опередит? Автоматная очередь в упор – это всё. Тело вспыхнуло, будто пули уже пронзили его. Прикосновение смерти, оказывается, не холодное...

Взрыв гранаты и очередь раздались одновременно. Теплые комочки ударили по лицу, но не больно, сознание не потерял. Гринченко открыл глаза и увидел душмана лежащим на дне арыка. Голова была снесена, осталась только нижняя челюсть, скалившая прокуренные зубы. Справа от Сергея ещё дымил длинный ствол ручного пулемета.

– Вытрись, а то весь забрызган мозгами, – посоветовал Витька. – А бежал он, как безмозглый!

К вечеру, сбивая заслоны из трех-четырех душманов, десантники вышли к блоку. Котел захлопнут, завтра будет варево, а пока закрепляли на ночь крышку. Позиции оборудовали на каждый взвод отдельно, примерно на одной линии и одинаковом расстоянии – таком, чтобы слышать соседей. Сорбозовцы посчитали, что сделали на сегодня и так слишком много, поэтому заняли двор позади десантников, развели костры и загомонили, как на базаре.

После захода солнца взвод первыми атаковали комары. Звон над головой стоял такой, будто на позицию пикировали эскадрильи комаров со всей Средней Азии. Десантники еле успевали отбиваться. На болоте разрывались лягушки. Кваканье больше походило на кряхтенье и стихало лишь при вспышках ракет. Чем кряхтеть без толку, лучше бы комарами занялись...

– А старик-то не муж ей – той душманочке, красивой, – сообщил Витька Тимрук, дососав из банки сгущенное молоко и зашвырнув ее далеко вперед.

– Да ну?! – удивился Окулич тому ли, что не муж, или тому, что Тимрук это проверил. И вообще, глядя на его круглые, совиные глаза, трудно было понять, они у него такие, потому что всё время удивляется, или не удивляется Окулич ничему, просто глаза у него такие.

– Наверное, отец или дед... Ничего была девочка. Побрыкалась немного, но я быстро втолковал ей, что к чему. Жаль, спешил, а то бы я с ней... эх! – Он перевернулся на спину и потянулся, откинув руку на Гринченко. – Надо было тебе, Серёга, со мной остаться. Не пожалел бы: фигурка под стать мордашке! Правда, потом от неё воняло «джють-джють»...

Окулич глупо захихикал.

– Слышь, Вить, – спросил он, – а если командир узнает? Не того?

– Если узнает, значит, ты не вернешься со следующего задания – всего-то делов, – небрежно ответил Тимрук.

– Да ты что?! Я не стукач!

– Ну, тогда и тебя не стукнут. Служи исправно. Слушайся старших – доживешь до дембеля. – Тимрук повернулся на бок, лицом к Гринченко. – Эх, вернемся домой, не рассчитаются с нами! «А ну, подавайте мне квартиру в новом доме! – Не положено. – Как это не положено?! А ну, бюрократище, смотри сюда!» – и корочку военную ему под нос. – «Что кривишься, не нравится?! А думаешь, мне под пулями нравилось?!» Ещё бы медаль отхватить или орден – совсем было бы хорошо. Осенью бы в институт поступил. Пусть только не примут – такое им устрою! Должен же хоть кто-нибудь из всей моей родни в люди выбиться?! Должен! Хватит им своих сыночков дебильных за уши вытягивать. Пусть и меня выучат. А то в Афгане их что-то не видно. Так ведь, Серёга?

– Так, – согласился Сергей. В их группе не было никого из студентов, даже из интеллигентных семей не попадались. Все – дети рабочих, крестьян и прочей бесправной шушеры.

– Ничего, мы своё наверстаем, когда вернемся. Ох и напьюсь! За каждый день здесь там по году буду квасить.

– Не проживешь столько.

– Сколько успею, столько и пробухаю, – пообещал Витька и снова лег на спину. Какое-то время молчал, вертел банку сгущенки, видимо, решал, есть или нет. Отложил на потом. – Смотри, какое небо здесь темное. Чем южнее, тем небо темнее, а звёзды ярче. Я ещё...

– Тихо! – оборвал его Сергей и выстрелил из ракетницы.

Почти на их позицию шли женщины и дети, человек тридцать-сорок. Женщины причитали, дети скулили. Кто-то из них нарвался на сигнальную мину, и толпа шарахнулась от разлетающихся в разные стороны ракет.

Гринченко приготовил автомат к бою, посмотрел на Тимрука.

– Угу, – ответил Витька на немой вопрос и повернулся к Окуличу: – Чего уставился?! Баб не видел?.. К бою готовься.

– А-а?.. – начал было Окулич удивленно, но быстро сообразил и закончил другим тоном: – А-а...

– И если что – попробуй только не попади!

– Не боись, попаду, – ответил Окулич.

Гринченко вышел на тропинку, которая была метрах в пятнадцати правее позиции. Толпа тревожно замерла, немного не доходя до него. Лица видны только у детей – попробуй разбери, кто перед тобой: женщина или переодетый мужчина. Подпустишь вплотную – ножом могут пырнуть, не проверишь – закидают позицию гранатами. Единственная надежда – побоятся Витькиного пулемета. Сергей спиной ощущал, что друг стоит метрах в трех позади, широко расставив ноги, чтобы не шататься при стрельбе.

Не снимаю палец с курка, стволом автомата показал, чтобы подходили по одному. Левой рукой торопливо поднимал паранджу, обхлопывал тело – и толкал в плечо: проходи. Женщины, миновав Тимрука, останавливались, ждали остальных. Затем, снова запричитав, пошли дальше.

– Порядок! – сказал Тимрук, когда вернулись на позицию. – Если баб гонят, значит, сами не полезут. Теперь можно соснуть.

Поспать у него не получилось. Примерно через полчаса появилась ещё одна группа женщин и детей, раза в два больше первой. И плакали раза в два громче.

– Задолбали! – возмущался Тимрук, выбираясь с позиции.

Соседи подвесили ракету. Она высветила кишлак позади женщин и детей, и у дувала Гринченко увидел всадника. Внимательно приглядевшись к толпе, заметил, что плакали только передние, задние шли молча и кучно.

– Назад! – скомандовал Сергей другу. Отступал спиной к позиции, пока Витька не оказался там, потом в три прыжка долетел сам и, падая, приказал: – Огонь!

Трассирующие пули из пулемета Зинатуллова, казалось, превратились в тонкий луч, который ткнулся в женщин и детей и как бы указал цель остальным десантникам. Кто последовал указке, кто бил выше – каждый сам себе судья и только себе...

13

Никто и никогда не радовался приходу Сергея, как Оля, – в момент обслюнявила все лицо.

– Я верила... верила... – исступленно повторяла она и покусывала за мочку уха.

Наташа и Света безучастно наблюдали за ними. Первая ковырялась в красивом носике и, если судить по опущенным книзу уголкам губ, думала о чем-то малоприятном, а вторая перемалывала крепкими челюстями распластанного и безголового цыпленка-табака. Опять Сергея встречают цыплятами. Как приманка в крысоловке: вцепившись зубами – и услышишь, как за спиной захлопнулась дверца.

– Жрать хочу. И выпить, – умеряя Олины ласки, грубо сказал он.

– Сейчас все будет! – радостно пообещала она и побежала на балкон.

Вернулась с коньяком. Пили на кровати. Он держал бутылку и стакан, а Оля – тарелку с птицей и хлебом. Он наливал похожую на крепкий чай, но пахнущую бензином жидкость, пил сам подносил стакан к Олиным губам, и стекло стучало об остренькие зубы, а она – отрывала маленькие кусочки проперченного цыпленка и вкладывала Сергею в рот, дотрагиваясь до зубов гибкими пальцами с облезлым рубиновым маникюром на ногтях. Напоив и накормив, легла рядом. Время от времени осторожно дотрагивалась до его щеки, словно убеждалась, что не сбежал. Лежать было приятно и спокойно, будто вернулся домой. Так, наверное, чувствует себя хрюшка, развалившаяся в теплой луже на грунтовой дороге.

Вечером Сергей никуда не пошел. Клиенты разъехались в отпуска, да и с жарой у них поубавилась похоть, поэтому девки сидели без работы и без денег. Коньяк и цыплят принесла вчера Леки. Они и сегодня вернулись с добычей – яблоками, шоколадом и марочным десертным вином. Где-то воруют. Впрочем, немножко – это не кража, а дележка. Тем более, что делятся с советской торговлей, а крупный вор на мелкого не должен зла держать.

Около часа ночи их разбудил требовательный стук в дверь. Стучали кулаком, с размаху.

– Лека, узнай кто, – распорядился Сергей.

Валерка-брат прошлепал босиком с кухни в коридор.

– Кто?

– Открывай! – крикнули из-за двери густым басом.

– Быстрее, пока дверь не вышибли! – добавил другой голос, похожий на женский.