Жена Майкла - Марлиз Миллхайзер

После этого индицента Майкл стал относиться к ней помягче. Теперь, забирая Джимми на прогулки, он звал и Лорел. Очень терпеливо учил ее, как пользоваться новой плитой. Но ласковость в любой момент могла смениться былой суровостью, как оно частенько и случалось.

В патио Джимми, повизгивая от восторга, крутился на новом велосипеде вокруг Шерри. Лорел повернулась посмотреть на них. С каждым днем Джимми рос, загорал, у него появлялись новые царапины и синяки. Личико и тело у него похудели, координация движений появилась поразительная. Еще совсем маленький, но по всем признакам станет высоким. Однако, когда он свеженький после ванны, с влажными волосами, пахнущий мылом и присыпкой, примащивался к ней, ожидая ежевечерней сказки, он по-прежнему был ее ребенком. Мысль потерять его была до того мучительна, что Лорел, порой, даже плакала, когда читала, а у него затуманивались глаза, и большой палец снова искал рот.

Если Майкл захочет разлучить ее с сыном, ему придется засадить ее в тюрьму или… убить! Лорел вернулась к швейной машинке. Утечка газа обострила чувство убегающего времени, мчащего ее к неведомому концу. Авария, может, и случайность, и тень во дворе ей почудилась… Но инстинкт твердил — два случая связаны, ей требуется вся ее память и весь ее ум, чтобы бороться с тем, что надвигается.

Может, съездить к той колее в пустыне? Разыскать место, где она очнулась тогда? Вдруг подстегнет ее память? Разбудит ее? Но как туда добраться?

Лорел увлеклась суетой украшения дома: бежевые комнаты стали смотреться веселее. Новые шторы и занавески, новое покрывало и яркие половички, букеты цветов и драпировки на стенах. Атмосфера переменилась: из дешевенькой заброшенной меблирашки дом точно бы со вздохом превратился в обихоженный, уютный. Лорел гадала, долго ли еще ей суждено заботиться о нем.

В последнюю пятницу августа Майкл объявил, что везет Джимми на уикэнд в Таксон. Если Лорел желает, может ехать с ними. Лорел не хотелось разлучаться с сыном даже на выходные. И субботним утром они заперли бежевое бунгало и помчались через простор бежевой пустыни.

Когда они выезжали из Глендейла, температура подскочила до 102 градусов, а когда добрались до Таксона, радио в машине объявило — сейчас 105 градусов. Миновав пустыню, потрескавшуюся от зноя, они поехали по низким холмам, где живыми смотрелись только сагуаро, и наконец свернули на поворот, откуда уже виднелся величественный белый особняк на вершине.

По-прежнему высился за загородкой, как страж, гигант-сагуаро, за стеной зеленели пальмы, на крыше — стена с колоколом. Две ее пустые ниши безглазо смотрели в полуденное небо. Огромный колокол в центральной нише золотился под солнцем, а дом в солнечных лучах казался совсем белым.

Для Лорел особняк не стал родным. Он точно напоминал: до конца условного приговора остается меньше месяца. А потом — Майкл волен всучить ей шляпу: убирайся на все четыре стороны. Если прежде не случится чего похуже…

— Пойдем, Джимми, приехали, — Лорел откинула сиденье и потянулась к мальчику, чтобы помочь ему выйти. Но Джимми втиснулся в спинку, посасывая палец, глядя на огромную парадную дверь своего наследного дома, на глазу у него расцвел синяк — кувыркнулся с нового велосипеда. Под шортики ему перестали надевать подгузник, и малыш казался совсем худеньким.

— Что с ним такое? — Майкл обогнул машину.

— Никак не могу вытащить. Джимми, ты что, не хочешь видеть Консуэлу?

Джимми смотрел, не мигая и не двигаясь. Когда Майкл щелкнул пальцами, Лорел подпрыгнула, а их упрямец сын сполз на пол и выбрался из машины. Он ухватился за куртку Лорел, и ей пришлось чуть не волоком тянуть его в дом.

Холл пустой и как всегда неправдоподобный. Здесь было прохладно и сумеречно, солнце на красном плиточном полу тонуло в тени. Встретила их тишина.

Майкл заглянул в библиотеку: прикрыв дверь, вернулся к парадной гостиной. Лорел шла следом, Джимми по-прежнему цеплялся за ее руку.

Тяжелые зеленые шторы раздвинуты: через двусветные окна лилось солнце, играя на богатой обивке мебели, углубляя блеск деревянных столов.

— Вот вы и приехали! Как раз кстати! — В дальнем конце на лесенке у каминной полки стояла Дженет. Лесенку держала Консуэла, громоздкая на фоне белой стены.

Майкл двинулся к ним — бесшумно по глубокому ковру.

— То есть, к ланчу, надеюсь?

— Сначала — сюрприз, потом — ланч. Консуэла, зови остальных.

Домоправительница не шелохнулась. Дженет спустилась и встала напротив нее.

— Я же сказала — зови остальных.

— Пожалуйста, миссис Деверо…

— Слушайся, старая упрямица.

— Что не так, Консуэлита? — ласково спросил Майкл, обняв Консуэлу за плечи.

— Мистер Майкл, это ужасно…

— Консуэле, похоже, не нравится мой сюрприз. Желаешь, позову сама? — ржаво проскрипела Дженет.

— Схожу уж! — но, прежде чем уйти, Консуэла опустилась на колени рядом с Джимми и легко поцеловала его в щеку. Тот застенчиво ухмыльнулся, но руки Лорел не выпустил. Домоправительница исчезла под балконом.

— Ну, Лорел, как ты? Надеюсь, синяков не слишком много?

— Что, черт побери, за шутки такие? — набросился Майкл на Дженет.

— Ох, Майкл! Твоя военная карьера не идет на пользу твоим манерам. — На Дженет был рабочий халат, крутые медные кудряшки сникли от жары, грим не маскировал морщинок: от уголков рта тянулись линии, которых Лорел не замечала прежде.

Майкл отошел к камину, там под зеленым бархатом выступала большая рама.

— Это и есть твой сюрприз? Художницей теперь заделалась?

— Увидишь! — пообещала Дженет, бросаясь на кушетку. — Приготовь-ка нам выпить, Майкл. Чего-нибудь похолоднее!

Если Майкл и заметил приказной тон, то вида не показал. Но Лорел чувствовала — атмосфера в зале накаляется.

— Вы двое! — повернулась к ним Дженет, — садитесь же! Нечего стоять там, как нищие. Дом-то, в конце концов, принадлежит вам! Лорел села напротив нее, Джимми рядышком. Лорел уже жалела, что они вообще приехали.

— Лорел, ты и словечка не проронила. Он, что, колотит тебя, чтоб молчала?

В Лорел закипал гнев, ей удалось выдавить сквозь стиснутые зубы:

— По воскресеньям только, — и она поймала удивленный взгляд Майкла, когда тот наклонился над ней, предлагая бокал. Передавая поднос Дженет, он звучно хохотнул.

В зал вошел Пол, за ним — Клэр.

— Ну, что еще? Ты же знаешь — отвлекать нас нельзя. А, Майкл, Лорел! Я и забыл, что вы приезжаете, извините.

— Зарылся в новую книгу, Пол? — Майкл предложил выпивку и им.

— Да, исследования в разгаре, — вид у Пола замотанный, постаревший, он поглядывал из-за линз очков, как печальная старая птица.

— Заперлись в своей вонючей лаборатории, иногда даже есть не выходят. Отгородились от меня!

— Ты сама, Дженет, напросилась. Врываешься в самые неподходящие моменты. Отвлекаешь. — Лицо у Пола стало раздраженным, почти отчаянным.

— Ну хотя бы пока Майкл и Лорел здесь, выходите к обеду.

Клэр подошла к Майклу. Она вернулась к роли простенькой девушки, даже забыла огромные, сползшие на середину носа очки и посматривала на всех поверх коричневой оправы.

— Ладно! — вздохнул Пол, усаживаясь рядом с Лорел, — выкладывай, что там у тебя.

— Надеюсь, света хватит, и вы оцените по достоинству, — заявила Дженет и потянула за шнур: медленно пополз зеленый бархат, открывая портрет маслом: женщина с ребенком на коленях.

Лорел, судя по настроению Дженет и распухшим глазам Консуэлы, готова была к чему угодно. Но портрет показался ей вполне невинным. Сидит вполоборота хорошенькая смуглая худенькая женщина, черные волосы стянуты французским узлом. Оливковый цвет кожи подчеркнут белым костюмом с подкладными плечами. Сидит, смотрит прямо в глаза зрителю поверх темной головки ребенка.

Только когда ноге стало холодно и мокро, Лорел увидела, что у Пола выскользнул бокал. Пальцы у него так и остались полусогнуты, будто он еще держит его. Он не сделал попытки поднять бокал, вообще не шелохнулся, глаза прикованы к портрету над камином.

Лорел оглянулась, ища Консуэлу: пусть вытрет лужицу, но домоправительница пряталась в полумраке лесенки, всхлипывая.

Клэр картину рассматривала с интересом.

Майкл побледнел, на щеке у него задергался тик, губы раскрылись, но он не мог вымолвить ни слова.

А Дженет наслаждалась эффектом — несомненно, ошеломительным. Но почему?

На портрете, понятно, Мария и маленький Майкл. Наверняка, портрет все видели и прежде. Висит картина хорошо, к месту, подходит к залу, будто и предназначалась для него. Гораздо уместнее, чем та сцена охоты.

Мария без улыбки наблюдала за публикой. Сидит, натянутая, как струна, словно бы вот-вот схватит ребенка в охапку и упорхнет при первом же резком движении зрителя. Темные глаза, слишком огромные для лица, широко раскрыты, будто бы художник не то удивил ее, не то напугал. Глаза — тоже — газельи.