Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Смирнов

Не дав им опомниться от потрясения, он сам, на правах первого помощника покойного везиря, начал разговор о главном и предложил своему дяде по материнской линии, Шихаб ад-Дину, который был старшим из родственников на том совете, добиваться везирата.

Тучный и всегда медлительный Шихаб ад-Дин очень неторопливо и очень медлительно вздохнул, будто весь день ленился дышать до этого самого часа. Окинув взором своих родичей, он принялся убеждать своего племянника:

— Юсуф… Великий атабек Нур ад-Дин, да пребудет с ним милость Аллаха, всегда доверял своему верному эмиру Асад ад-Дину Ширку, мир да пребудет над ним. И всегда великий атабек доверял твоей проницательности, Юсуф. Чтобы быть везирем, нужно быть не только проницательным, но также весьма образованным и осторожным. Я уже слишком стар, чтобы возвышаться так высоко. Твой старший брат Тураншах — прекрасный, храбрый воин. Здесь из нашего рода ты, Юсуф, — самый проницательный и осторожный… И раз везирь Асад ад-Дин Ширку сделал тебя своей правой рукой, тебе и надлежит принять его власть. Великий атабек недаром полагал, что именно Юсуфу суждено обрести власть в Египте. Как в том древнем предании… Несомненно одно: сделаться везирем будет тебе куда легче, чем стать главнокомандующим сирийского войска, то есть добиться признания своей власти у тюрских эмиров и военачальников. Но это нелегкое дело я возьму на себя.

«Самый осторожный здесь — ты, дядя!» — мог бы сказать Салах ад-Дин, но в те мгновения он едва заметил эту стрелой промелькнувшую в его голове мысль. В ночном свете масляных фитилей никто не увидел, как он побледнел.

— Мне нужно помолиться! Ждите! — резко сказал он, встал и вышел из комнаты.

Аль-Фадиль находился сразу за дверьми, в волнении ожидая итогов совета. Увидев напряженное лицо Салах ад-Дина и складки, прорезавшие его лоб, он только и шепнул ему вдогонку, когда тот, даже не взглянув на него, пролетел мимо:

— Бери Египет, Юсуф! Иначе тебе несдобровать!

Салах ад-Дин закрылся в одной из комнат, опустился на молитвенный коврик, лицом к Мекке, и с горячими словами молитвы обратился к Аллаху:

— Всемогущий Аллах! Покарай меня смертью, если я польщусь лишь на богатство и власть! Ты показал мне судьбы двух везирей, и я все видел и запомнил. Только для одной благой цели, прошу Тебя, обереги мою жизнь — для полного изгнания неверных со Святой Земли и из Священного Города. И когда, по воле Твоей, я положу конец ереси, навеки изгоню франков и во всем дар аль-Исламе прекратятся позорные междуусобицы среди правоверных — пусть тогда Ангел Смерти посмотрит мне прямо в глаза. Иначе ради чего иного Ты возвышаешь меня здесь столь высоко против моей воли? Просвети мой слабый ум, Всемогущий Аллах! Дай мне ясный знак того, что я на верной дороге.

Он прислушался к ночи, но ответом ему была только тревожная тишина. Такая же тревожная тишина наступила и в его душе.

— Пока я вижу только два дорожных камня, а дальше дорога темна, — прошептал Юсуф, имея в виду смерти двух везиров, одного коварного еретика и одного верного воина Ислама.

Через три дня Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, правоверный суннит, стал везирем аль-Адида, халифа-еретика, и халиф передал ему титул, которым немногим более двух месяцев назад пожаловал доблестного, но честолюбивого эмира Ширку. Племянник покойного тоже стал «Несравненным Правителем».

Многие — и в первую очередь придворные халифа — полагали, что новый везирь с вечно тревожным взглядом, вечно окруженный тремя десятками телохранителей, скоро не выдержит тяжелой ноши и станет послушен халифу или же, совершив опрометчивые поступки, потеряет голову в борьбе со своими же родственниками. Часть благоразумных военачальников Ширку, видя шаткость и двусмысленность положения суннита, способного только и делать, что смиренно волочиться за правым плечом халифа-еретика на всех дворцовых церемониях, сочли за лучшее убраться из Египта и вернуться в Халеб, на службу к атабеку Нур ад-Дину. Однако все — и свои, и чужие — сильно просчитались.

Первым делом Салах ад-Дин стал, не жалея средств, увеличивать свое войско. Он привлекал к себе суннитов, проживавших в Египте и набирал воинов из крепких рабов-инородцев. За это придворные скоро прозвали его «мамлюком», но особой опасности еще не замечали, полагаясь на мощь пятидесятитысячной нубийской гвардии халифа.

— Юсуф, тебе необходимо знать все, что происходит вокруг, даже в мышиных норах, — убедил везиря его ближайший соратник аль-Фадиль. — И не только здесь, в Египте, или в Халебе, но — и в Аль-Кудсе и даже в Константинополе.

Еще больше средств — огромные средства — потребовались на то, чтобы создать обширную сеть наушников и лазутчиков. На каждого шпиона-доносчика, служившего халифу, «выросло» по три-четыре тайных слуги везиря. И эти траты очень скоро окупились.

Первым, кто во дворце почуял, что опасливый и незаметный курд может сам сделаться куда опаснее любого явного врага, был главный евнух халифа. Он написал тайное послание в Иерусалим, королю Амори, обещая ему помощь, если франки войдут в Египет и всерьез возьмутся за нового везиря-курда и его незаметно растущую армию. Гонец евнуха прежде, чем отправиться в путь, зашел в мечеть помолиться. Зоркие люди везиря, следившие за ним, отметили, что у дорожных сандалий слуги евнуха чересчур толстые подошвы. Пока тот молился, они подняли с порога его обувь и, повозившись с ней, обнаружили письмо. Гонец, помолившись о благополучной дороге, был, как на крыльях, перенесен с порога мечети в темницу.

Узнав о готовящемся заговоре, Юсуф решил выждать и еще прочнее укрепить свое положение. Евнух, узнав о провале, скрылся в дальних «норах» дворца халифа. Салах ад-Дин почел за лучшее пока не искушать судьбу и не устраивать облавы, ведь тогда его воинам пришлось бы столкнуться с нубийцами в очень невыгодном стратегическом положении. Однако поднимавшиеся вокруг Египта бури торопили везиря.

Король иерусалимских франков Амори знал о слабости Фатимидов, но опасался бросать свои силы на завоевание Египта, ведь ему в спину мог тут же ударить правитель Халеба.

Каждому из властителей Востока дышала в затылок угроза, и потому каждый опасался двинуться со своего места. Амори с тревогой оглядывался на Нур ад-Дина, который уже давно грезил джихадом. Нур ад-Дин же, в свою очередь, через правое плечо оглядывался на сельджуков Рума, а через левое — на своего собственного брата, Кутб ад-Дина, правившего Мосулом. «Братский спор» о наследстве отца так и висел темной грозовой тучей над всей Сирией.

Итак все боялись двинуться с насиженных мест, и такое положение в определенной мере всех устраивало. Но оно могло измениться — теперь должно было измениться в скором времени, ибо из Египта в Иерусалим стали поступать смутные, загадочные вести. Никому не известный курд, которому явно было нечего терять, постепенно укреплялся и оплетал халифа своей паутиной. К тому же он был вассалом Нур ад-Дина. И тоже, как говорят, грезил джихадом. В любой день Иерусалимское королевство могло внезапно оказаться зажатым в кузнечные клещи.

Однажды король Амори проснулся от того, что отлежал правую руку и, схватив ее левой, в ужасе почувствовал, что держит за руку покойника. Пока король разминал едва не отмершую десницу, он укрепился в мысли, что своих сил не хватит и дело никак не обойдется без нового Крестового похода.

Он написал послание с призывом принять Крест ко всем правителям Запада и направил в Европу самое представительное посольство, какое мог собрать: своего тезку, патриарха Амори, и архиепископа Кесарийского. Этим король не довольствовался (как показало скорое будущее — вполне благоразумно) и решил поднять на ноги весь христианский мир, включая схизматиков. Он обратился за помощью и к императору Византии, Мануилу.

Сначала корабли, на которых посольства отплыли от Святой Земли, попали в жестокий шторм и были отнесены назад, к берегам Палестины, словно сам Господь Бог требовал от Амори покориться судьбе. Потом единоверцы короля Амори, правители Запада, глубоко разочаровали его. Король Людовик Французский отговорился от Священной Войны тем, что его беспокоят притязания английского монарха Генриха Плантагенета.. В свою очередь, Генрих Плантагенет, когда послы Иерусалима добрались до его двора, оправдал свой отказ опасностью со стороны Капетингов[86] и непокорных английских баронов. Что касается последнего грозного властителя-единоверца, способного помочь Амори, а именно императора Священной Римской Империи, то он находился в ссоре с Папой и не мог получить от него благословение на принятие Креста.

Зато ромейский император Мануил почувствовал опасный ветер с Востока и пообещал Амори, что, как только тот начнет войну против Египта, он предоставит в его распоряжение свой огромный флот и часть войска.