Игра Джералда - Стивен Кинг

Джесси вспомнила, как прошептала тогда, подпирая лоб дрожащей рукой:

– К тому же это бы ее убило.

Рут повернулась к ней:

– Что?..

Но тут светловолосая девушка все так же неестественно спокойно произнесла:

– К тому же, если бы мама об этом узнала, это бы просто ее убило.

И Джесси вдруг поняла, что попросту взорвется, если останется здесь. Она вскочила так резко, что чуть не опрокинула огромный уродливый стул, и бросилась вон из комнаты, и ей было все равно, что на нее все смотрят. Ей было не важно, что они о ней подумают. Имело значение только то, что солнце погасло, само солнце погасло,  и если бы она рассказала все, то ей бы никто не поверил, если Бог все-таки есть и он хороший… а будь Бог в плохом настроении, ей бы поверили… И если это не убило бы маму, то уж точно развалило бы их семью, как динамитная шашка разносит гнилую тыкву на тысячи мелких ошметков.

Так что Джесси выбежала из комнаты, понеслась через кухню и ударилась о запертую дверь черного хода. Рут побежала за ней, кричала, чтобы она остановилась. И Джесси остановилась, но лишь потому, что чертова дверь была заперта. Она прислонилась лицом к темному холодному стеклу, и ей вдруг захотелось… да, на мгновение ей действительно захотелось разбить головой стекло и перерезать горло, чтобы уничтожить, стереть этот серый образ безотрадного будущего и прошлого… но она просто повернулась и съехала на пол, натянула подол короткой юбочки на ноги, уткнулась лбом в колени и закрыла глаза. Рут опустилась на пол рядом с ней, обняла ее, принялась гладить по волосам и уговаривать выплакаться, переболеть и избавиться навсегда от того, что ее гнетет.

И вот теперь Джесси лежала в доме на берегу озера Кашвакамак и пыталась представить, что стало с той неестественно спокойной белокурой девушкой, которая рассказала о своем брате Барри и его друзьях. О молодых людях, которые относились к женщине как к системе жизнеобеспечения влагалища, а прижигание груди сигаретами было для них самым что ни на есть справедливым наказанием для девушки, которая трахается с родным братом, но не хочет удовлетворить его лучших друзей. А еще Джесси пыталась вспомнить, что она рассказала Рут, когда они сидели обнявшись под дверью. Она почти ничего не помнила. Кажется, она говорила что-то вроде: «Он не прижигал меня сигаретами, он никогда меня не прижигал, он вообще не делал мне больно». Да. Но было что-то еще, потому что вопросы, которые Рут так и не перестала ей задавать, относились к озеру Дарк-Скор и к тому черному дню, когда на небе погасло солнце.

В конце концов Джесси предпочла сбежать от Рут. Все что угодно, лишь бы не рассказывать… Так же она поступила и с Норой. Она бежала со всех ног – Джесси Махо Берлингейм, также известная как Рыжая и Удивительная девчонка, сладкий имбирный пряник, последнее чудо века сомнений, пережившая день, когда на небе погасло солнце. А теперь она прикована наручниками к кровати и больше не может сбежать.

– Помоги мне, – обратилась она к пустой спальне. Теперь, когда она вспомнила белокурую девушку с неестественно спокойным лицом и голосом и цепочку старых круглых шрамов под ее красивой упругой грудью, Джесси не могла просто так выбросить это из головы. Теперь она поняла, что это было вовсе не спокойствие, а попытка отрешиться от того ужаса, который случился с ней наяву. Каким-то образом лицо этой девушки стало лицом Джесси, и она произнесла дрожащим смиренным голосом, как атеист, у которого отняли все, кроме последней молитвы: – Пожалуйста, помоги мне.

Но ответил ей не Бог, а та ее часть, которая говорила голосом Рут Ниери. Теперь голос был мягким и ласковым, но все же не очень-то обнадеживающим.

Я попытаюсь, но и ты тоже должна мне помочь. Я знаю, что ты умеешь терпеть физическую боль, но мысли тоже причиняют боль. Ты готова к этому?

– Мысли  здесь ни при чем. – Голос у Джесси дрожал, и она подумала: так вот какой голос у примерной женушки Берлингейм, когда она говорит вслух. – Я говорю… ну… о спасении.  Мне надо как-то освободиться.

Тебе придется ее заткнуть,  – строго сказала Рут. – Она неотъемлемая часть тебя, Джесси…  нас обеих… да в общем-то и неплохой человек, но она слишком долго заправляла этим веселеньким шоу, а в ситуациях вроде этой ее представления о мире никуда не годятся. Надеюсь, ты не собираешься спорить?

Джесси вообще не хотелось спорить. Она слишком устала. Свет из западного окна становился все гуще и все краснее – скоро солнце зайдет и наступит ночь. Ветер шелестел в соснах, гонял сухие листья по пустым мосткам на берегу. Задняя дверь по-прежнему хлопала, собака вроде притихла, но потом мерзкое чавканье возобновилось.

– Я хочу пить, – простонала Джесси.

Хорошо, тогда с этого и начнем.

Она повернула голову и почувствовала на шее тепло лучей заходящего солнца. Локон влажных волос прилип к щеке. Джесси снова открыла глаза и увидела стакан воды. Она застонала от жажды.

Для начала забудь о собаке,  – сказала Рут. – Пес просто пытается выжить, и тебе не помешает взять с него пример.

– Не знаю, смогу  ли я про него забыть, – отозвалась Джесси.

Мне кажется, что у тебя все получится, лапа, правда. Если ты сумела забыть, что случилось в день, когда на небе погасло солнце, то сдается мне, что теперь ты сможешь забыть  что угодно.

На мгновение Джесси показалось, что у нее все получится, и поняла, что получится  – если очень захотеть. Страшный секрет того дня так и не канул в бездну подсознания, как это часто бывает в слезных мелодрамах и мыльных операх… она его похоронила, да. Но могила была неглубокой. Это больше походило на добровольную выборочную амнезию. И если бы Джесси захотела вспомнить, что случилось в тот день, когда погасло солнце, она бы вспомнила.

Словно по мановению волшебной палочки ее сознание тут же нарисовало картину, пугающую в своей потрясающей четкости: ромбик стекла, зажатый в щипцах для барбекю. Рука в варежке-прихватке, поворачивающая стекло то одной, то другой стороной над торфяным костерком.

Джесси вздрогнула и отогнала видение прочь.

Давай проясним кое-что,  – подумала она, вроде бы обращаясь к Рут… только она не была уверена, что именно к Рут. Впрочем, она уже ни в чем не была уверена полностью. – Я  не хочу вспоминать. Понятно? То, что случилось тогда, никак не связано с тем, что происходит сейчас. Это две разные вещи. Да, кое-какое общее есть – два озера, два летних домика, оба случая