Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Алексеев

В общем, наши слегка подсобрались, иноземцы чуток расслабились, а в День международной солидарности трудящихся 1 Мая — правда, американцы его не признавали, хотя родился он как раз в их городе Чикаго, — но так или иначе в этот день Менеджер впервые принял. Немного — буквально семь капель водки. И сразу раскололся, что Менеджер — это все-таки должность, а фамилия у него Джонсон.

— Молоток, Джонсон и Джонсон! — обнял менеджера плечи Ухогорлов. — Без русской водки русскую душу не постигнешь.

— Умом Россию не понять! — поддержал цитатой Горлоносов.

И добавил Менеджеру, то есть Джонсону, еще семь капель.

1995

Телефон доверия

Когда демократическая перестройка разрушила развитой социализм, который Козлов строил долгие годы, когда беловежские соглашения развалили Советский Союз, в котором Козлов проживал всю жизнь, когда гайдаровские реформы превратили в пыль сбережения, которые Козлов честно хранил в сберкассе, когда рыночная экономика угробила проектный институт, в котором Козлов беспорочно служил инженером-сантехником, когда в результате всего этого от Козлова ушла жена, а дети стали звонить, только когда им надо было подбросить ему внуков… вот тогда Козлов понял: с этим что-то делать надо, надо что-то предпринять.

Козлов задумался. И додумался. Пошел к старому другу, который прошагал те же этапы большого пути с одной только разницей: он хранил свои сбережения не в сберкассе, а в валюте, и потому кое-что сохранил. Так вот, Козлов пошел к другу и одолжил у него небольшую сумму. Которую отнес в редакцию газеты и уплатил за такую рекламу: «Телефон доверия: 152-93-96».

Первой, конечно, позвонила женщина.

— Это телефон доверия? — робко спросила она.

— Да, — радостно ответил Козлов.

— Сколько? — поинтересовалась она.

— Чего сколько? — не понял Козлов.

— Ну сколько платить за доверие? — объяснила она.

— А-а, — понял Козлов, — нисколько, все бесплатно.

— Бесплатных услуг не бывает! — отрезала она и повесила трубку.

Но тут же телефон зазвонил вновь. И снова — женщина. Вся какая-то нервная и порывистая:

— Але! Але, але! Телефон доверия? Доверия или нет?

— Доверия, доверия, — успокоил ее Козлов. — И если у вас есть немного времени…

— У меня времени много! — перебила она. — Очень много никому не нужного времени!

— Прекрасно. — обрадовался Козлов. — Раз есть время, я вам расскажу…

И он начал рассказывать. Про то, как разрушили его развитой социализм, про то, как развалили его Советский Союз, про то, как превратили в пыль его сбережения… А вот про то, как угробили его институт, он рассказать не успел — женщина перебила:

— Что вы несете?!.

— Ничего не несу, — удивился Козлов. — Я рассказываю вам о своих житейских проблемах.

— На фига мне ваши проблемы! Это телефон доверия?

— Именно. Я доверяю вам свои беды и печали. В надежде, что мне станет легче на душе.

— Ты больной на голову?

— Нет-нет, я практически здоров. Хотя, конечно, с годами здоровье мое…

В трубке забились короткие гудки.

Но телефон продолжал звонить вновь и вновь. И Козлов вновь и вновь пытался доверить свои душевные муки разным женщинам и мужчинам. Женщины дослушивали до угробления его института или до ухода жены. Мужчин хватало только до развала Советского Союза.

В ответ Козлов услышал многое: веселый смех, смех истерический, рекомендации обратиться к психиатру, советы никуда не обращаться, а ехать прямо в дурдом, невнятную брань и отчетливый мат.

И все-таки свершилось! Около полуночи какая-то женщина выслушала Козлова до конца — до его детей, которые теперь звонят, только когда им надо внуков… Короче, он высказал все и умолк. Она тоже молчала. Потом вздохнула:

— Спасибо вам…

— За что?

— У вас неприятностей куда больше, чем у меня. А я-то, дура, разнюнилась… Но теперь все, на сердце спокойней стало!

И повесила трубку.

А Козлов опять задумался. Что ж это выходит? Он дал телефон, чтоб как-то самому выговориться, облегчить свою душу, а в результате и другим на душе легчает. Это же получается: у соседа корова сдохла — пустячок, а приятно!

Пока он думал, раздался новый звонок. Опять — женщина и опять — терпеливая. Все его беды выслушала и обрадовалась:

— Господи, а у меня-то всего ерунда — муж на стороне гуляет! Но ведь погуляет, погуляет и возвращается. А так и работа у меня хорошая, и соседи славные. Чего ж я нам-то жаловаться собралась, когда вы сами в такой глубокой… Ну спасибо вам большое, огромное вам спасибо!

Она так благодарила Козлова за его несчастья, что ему невольно захотелось их увеличить. И когда позвонил очередной мужчина, Козлов, недолго думая, ко всем своим реальным бедам добавил еще и якобы сломанную ногу. Эффект был потрясающий: душевный клиент забыл о своих алкогольных проблемах, по поводу которых он, собственно, звонил, и немедля вызвался таскать Козлову продукты, пока не срастется его нога.

Ну, а дальше заработало лучшее средство информации — «сарафанное радио»: мол, есть такой телефон доверия у одного мужика, жизнь которого, мало сказать, не сахар, а просто хуже горькой редьки, и потому, как послушаешь этого бедолагу, так твоя хоть и тоже не сладкая жизнь покажется медом.

Козлов было попытался дать задний ход, что не все у него так уж плохо, что живет, слава богу, не помирает, но народ этого и слушать не желал, народ требовал кошмарных подробностей. Поэтому Козлов довольно быстро превратился в инвалида с детства, затем в эпилептика, а там и в параноика с паралитиком. Остановился он, лишь дойдя до глухонемого, так как вовремя сообразил, что в этом качестве не смог бы функционировать по телефону.

А функционировать было надо. Прошли те времена, когда на вопрос «сколько» Козлов отвечал «нисколько». Нет уж, теперь он пахал с утра до вечера, а за это требовалась оплата и даже предоплата. Которую, честно говоря, уже было смешно сравнивать с той «зряплатой», что он получал в своем угробленном институте. Ну а с укреплением материального положения наладились и его семейные дела: жена вернулась, дети уважают, внуки обожают.

Так что неожиданно возникла новая проблема: на что ж ему теперь жаловаться? Остались только загубленный социализм да развал Союза. Но на этом нынче большого сочувствия не соберешь. Вот и приходится Козлову вертеться — сочинять то пожар, то наводнение, то болезнь Паркинсона, то пляску святого Витта.

И набирают люди заветный номер, и слушают про чужие беды да хвори, и теплеет у них на душе, и собственная их жизнь кажется светлее и краше…

Славная все-таки это штука — телефон доверия!

1997