Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Алексеев

А третьи… Третьи просто одержимы какой-нибудь прекрасной, безумной, несбыточной и оттого еще более прекрасной мечтой. Здесь, например, давно бродит человек с горящими глазами безумца или гения, предлагающий комнату в коммуналке без всяких удобств на окраине сменять на отдельную квартиру со всеми удобствами в центре. Впрочем, последнее время я что-то его не встречаю. Ну что ж, история человечества знает примеры осуществления и куда более дерзких и возвышенных прожектов.

Обмен — это судьба. Соединение судеб или их разлучение.

Эти двое хотят соединиться. Они любят, они стремятся быть вместе, они торопятся… Но не спешат. Счастье не располагает к отчаянности решений. Они ищут, они выбирают, они взвешивают, как лучше объединить свои сердца и жилплощади. И они найдут, они объединятся. То ли — для вечного блаженства. То ли — кто знает? — для того, чтобы вновь появиться в этом переулочке. Как вон те двое…

Они не могут больше ждать. Они действуют оба — в разных концах переулка. Им больше невозможно, невыносимо вместе, и они готовы на любые варианты, лишь бы — врозь. Беда вынуждает к отчаянным решениям. И они, конечно, разъедутся. То ли — для того, чтобы наконец успокоились издерганные души. То ли — кто знает? — для того, чтобы в разных концах города затосковать друг по другу и снова когда-нибудь оказаться в этом переулке.

Одни бегут как можно скорее и как можно дальше от родителей: еще хоть три дня вместе, еще два совета свекрови, еще одно словечко тещи — и молодая семья рухнет. Другие калачами заманивают родителей в общий дом: внуки беспризорные, в квартире бедлам, пельмени осточертели — они же оба не уступают, они же оба диссертации пишут.

Одни уезжают из центра — в пампасы, в деревню, которая уже просто новый микрорайон, но еще сохранила свой лесок и свою речушку. Другие в этих окраинных райских кущах испытывают только кислородное отравление от свежего воздуха и тянутся в центр — в аромат выхлопных газов, в суету людей и машин, в театры, куда можно добраться без электрички.

Одни рвутся из нашего города к морю, к солнцу, к пальмам. Другим душной ночью под кипарисами навязчиво снятся наши снега и дубленки.

Разные люди, разные стремления. А иначе какой же обмен? Если бы всем хотелось одного и того же, что на что мы бы стали менять? Нет, обмен — это всегда мечта об ИНОМ. О том, чего у нас нет. О том, что — мы надеемся — и есть счастье.

Они бродят по этому переулку. Люди с разными мечтами. Здесь есть новички и есть ветераны. Ветераны дают новичкам советы и рассказывают легенды. Эти легенды бытуют здесь давно и передаются из поколения в поколение. В них повествуется о невероятно замечательных и замечательно невероятных обменах. Но легенды уверяют — это возможно, это свершилось. Легенды даруют надежду.

А потом новички становятся ветеранами. И уже сами рассказывают старые легенды новым новичкам. И уже не замечают, что приходят сюда не столько для обмена, сколько для встреч. И рождается сказка, очень похожая на быль. А может, именно быль, похожая на сказку. Про тех двоих, что пришли сюда, чтобы обменяться, а вместо этого познакомились. И обмен уже стал им не нужен, вернее, нужен, но совсем-совсем другой.

И еще я знаю, здесь есть люди, которые, даже если и найдут свой вариант обмена, не осуществят его. Они просто ни за что и никогда не уйдут с этой ярмарки жизни, из этого переулка имени Надежды На Лучшее И Мечты Об Ином.

Я точно, я совершенно точно знаю, такие люди есть.

Один из них — я.

1982

Стоп-сигнал

Насчет вопросов питания человеческого организма я лично испытал в жизни два потрясения.

Первое — в раннем детстве. Когда я задал традиционный вопрос: «Мам, а мам, а где я был, когда меня на свете не было?» Мама ответила тоже вполне традиционно: «Ты тогда сидел у меня в животике». И я ужаснулся: «В животике?! Значит, я там сидел, а ты кушала, и все мне на голову сыпалось!»

С тех пор прошло много лет. И многое, конечно, я за это время узнал. И про то, где бывают дети, когда их еще не бывает. И про то, как идет процесс нашего с вами питания. Казалось, меня уж тут ничем не удивишь, ничего нового не сообщишь. И вдруг — второе в жизни потрясение! Нет-нет, насчет детей ничего нового. Но насчет питания…

Как-то в обычный выходной я лежу после обеда и, как обычно, пилю себя за то, что лежу, да еще после обеда, вместо того чтобы заняться активным отдыхом, пробежаться, встряхнуться и стряхнуть вредные жировые накопления, но сколько себя ни пилю, все равно лежу, никуда не бегу, ничего не стряхиваю, а лежу после обеда и хорошо хоть, не сплю, а просматриваю прессу. И в разделе «Открытия науки» нахожу сообщение. Потрясающее! Оказывается: сигнал о заполнении желудка человека поступает в головной мозг этого человека только через двадцать минут после заполнения желудка все того же человека.

Представляете? Мы себе поглощаем жиры, белки и углеводы и уже наелись, уже насытились, уже наша топка набита до отказа, а мы все подбрасываем в нее уголек. Потому что мы же ничего не знаем, даже не подозреваем, ведь сигнал еще в мозг не поступил и поступит только через двадцать минут.

Вот, объясняет наука, отчего все наши беды — избыточный вес, всевозможный стресс и тому подобное. Мы лишние двадцать минут набиваем себя лишними продуктами. Причем — дефицитными!

Так что, выходит, не надо никаких зарядок, гимнастик, бегов трусцой, французских диет и японских голодовок. Надо просто заканчивать есть на двадцать минут раньше, чем наелся. А сигнал, что сыт, потом сам к тебе придет, в положенное время.

Утром же я пошел на эксперимент. Обычно я завтракаю полчаса. Встаю из-за стола с набитым животом — еле в троллейбус помещаюсь. Теперь завтракал десять минут: яичницу не доел, кофе не допил, яблоко не догрыз. Встал из-за стола с легким чувством голода. Но и с ясным пониманием, что это просто еще сигнал в мозг не дошел, а через двадцать минут придет законное чувство сытости.

Пока ехал на работу, двадцать минут прошло. Даже тридцать. А сигнала нет. И легкое чувство голода становится тяжелее. Час проходит, другой идет — готов выйти на связь, весь настроен, как приемник на