Таинственный сад - Фрэнсис Бёрнетт

Она сказала это по-йоркширски, очень протяжно, и Колин начал смеяться.

— Что ты делаешь? — сказал он. — Ты никогда так не говорила при мне… Как это смешно!

— Это я говорю с тобой по-йоркширски, — торжествующе заявила Мери, продолжая говорить, как прежде. — Я не умею говорить так хорошо, как Дикон и Марта, но немножко умею. А ты понимаешь, когда это слышишь? А ведь ты родился и вырос в Йоркшире! Как тебе не стыдно!

И Мери сама расхохоталась, а потом они вместе так смеялись, что никак не могли перестать. В комнате поднялся такой шум, что миссис Медлок, отворившая было дверь, чтоб войти, отступила назад и стала изумленно прислушиваться.

— Господи Боже! — воскликнула она. — Да это неслыханно! Никто на свете не поверил бы!

Колин, казалось, не мог наслушаться рассказов о Диконе, о Капитане и Саже, об Орехе и Скорлупке, о пони, которого звали Прыжок. Мери нарочно вышла с Диконом в лес, чтобы поглядеть на пони. Это была маленькая степная лошадка, с густой гривой, которая свешивалась ей на глаза, и мягкой, как бархат, мордой. Как только Прыжок завидел Дикона, он поднял голову и тихо заржал, потом подошел к нему и положил голову ему на плечо. Дикон стал что-то говорить ему на ухо, а он ржал и фыркал, точно отвечая ему. Дикон заставил его дать Мери одну из передних ног и «поцеловать» ее в щеку бархатистой мордой.

— Разве он в самом деле понимает все, что ему говорит Дикон? — спросил Колин.

— Кажется, что понимает, — ответила Мери. — Дикон говорит, что всякая тварь поймет тебя, если только ты н а с т о я щ и й друг ей; но надо быть н а с т о я щ и м другом.

Колин несколько секунд лежал молча, и его странные серые глаза смотрели на стену, но Мери видела, что он о чем-то думает.

— Я бы хотел подружиться с каким-нибудь созданием, — сказал он, — только я не умею. У меня никогда не было никого… А людей я не терплю.

— А меня тоже не терпишь? — спросила Мери.

— О, нет, — ответил Колин, — это очень смешно, но я тебя, кажется, люблю.

— Старый Бен говорит, что я на него похожа, — сказала Мери. — Он говорит, что у нас обоих, вероятно, скверный характер. Я думаю, что ты тоже похож на него… Мы все трое одинаковы: ты, я и Бен. Он говорит, что у нас обоих вид такой же кислый, как и нрав. Но я теперь уже не такая кислая, как прежде, когда я еще не знала ни малиновки, ни Дикона.

— А тебе казалось, что ты не любишь людей?

— Да, — ответила Мери без всякого притворства. — Я бы тебя терпеть не могла, если бы узнала раньше, чем малиновку и Дикона.

Колин протянул руку и дотронулся до Мери.

— Мери, — сказал он, — мне жаль, что я сказал, что прогоню Дикона. Я на тебя разозлился, когда ты сказала, что он… ангел, и я смеялся над тобой, но… может быть, это правда.

— Это, конечно, смешно, что я так сказала, — откровенно созналась она, — потому что у него нос вздернутый и рот большой, а на одежде везде заплаты… и говорит он так протяжно… Но если бы ангел пришел в Йоркшир и жил бы в степи… он бы понимал… всякие травы, знал бы, как заставить их расти… и умел бы говорить со всеми лесными тварями, как Дикон, и они знали бы, что он им н а с т о я щ и й друг.

— Я бы позволил Дикону поглядеть на меня, — сказал Колин, — мне очень хочется его видеть.

— Я рада, что ты это сказал, — ответила Мери, — потому что…

В ее голове вдруг мелькнула мысль, что именно теперь настало время сказать ему. Колин понял, что услышит нечто новое.

— Потому что… что?! — воскликнул он оживленно. Мери так увлеклась, что поднялась с табурета, подошла к нему и схватила его за обе руки.

— Можно тебе доверить? Я доверила это Дикону, потому что ему и птицы доверяют. А тебе… можно доверить, можно? — умоляла она.

Лицо ее было так серьезно, что он ответил почти шепотом:

— Да, да!

— Так вот… завтра утром к тебе придет Дикон… и приведет своих тварей…

— О! о! — с восторгом крикнул Колин.

— Но это не все, — продолжала Мери, побледнев от волнения, — остальное еще лучше. В т а и н с т в е н н о м с а д у е с т ь к а л и т к а. Я е е н а ш л а. Она скрыта под плющом в стене.

Если бы Колин был сильным, здоровым мальчиком, он, вероятно, крикнул бы: ура! ура! Но он был слаб и возбужден; глаза его раскрывались все шире и шире, и он точно задыхался.

— О, Мери! — крикнул он. — Я его увижу? Я пойду туда? Я доживу до этого? — И он крепко стиснул ее руки и притянул ее к себе.

— Конечно, ты его увидишь! — с негодованием выпалила она. — Конечно, ты доживешь! Не говори глупостей!

Она была так спокойна, так естественна — как настоящий ребенок, — что скоро образумила его, и он начал смеяться над самим собою. Через несколько минут она уже снова сидела на табурете и рассказывала ему — не о том, каким сад рисовался в ее воображении, а о том, каков он на самом деле, — и Колин забыл о своих болях и усталости и слушал, как зачарованный.

— Он такой, каким, по-твоему, должен быть сад, — сказал он, наконец. — Ты рассказываешь так, как будто ты и в самом деле видела его. Я тебе говорил это и в первый раз, когда ты мне про него рассказывала.

Мери с минуту колебалась и потом смело сказала правду:

— Я его видела! Я нашла ключ несколько недель тому назад и пошла туда. Но я не смела сказать тебе… не смела, потому что я боялась, что тебе нельзя доверять… п о — н а с т о я щ е м у!

Глава XIX

Утром, после припадка Колина, послали за доктором Крэвеном. За ним обыкновенно всегда посылали в таких случаях, и он всегда заставал его бледным, расстроенным, очень угрюмым и готовым снова разрыдаться при первом слове. Доктор Крэвен боялся и не любил этих визитов. На этот раз он явился в Миссельтуэйт только после обеда.

— Ну, как он? — с раздражением спросил он миссис Медлок. — Когда-нибудь у него лопнет кровеносный сосуд во время такого припадка. Мальчик просто полусумасшедший оттого, что истеричен и страшно избалован.

— Вы своим глазам не поверите, сэр, когда увидите его, — ответила миссис Медлок. — Эта некрасивая кислая девочка, которая, пожалуй, так же избалована, как он, просто околдовала его! Как она это сделала — невозможно понять! Бог свидетель — просто посмотреть не на что, и говорит она очень мало, но она сделала то, чего никто из вас не осмелился сделать. Она накинулась на него, как рассерженный котенок, затопала ногами и п р и к а з а л а ему перестать вопить; он был так поражен, что и на самом деле перестал. А сегодня… вы только подите взгляните! Просто невероятно!

Картина, которую увидел доктор Крэвен, когда вошел в комнату пациента, действительно поразила его. Когда миссис Медлок отворила дверь, он услышал болтовню и смех. Колин в халате сидел на диване совершенно прямо, разглядывая рисунки в книге, и говорил с некрасивой девочкой, которую в этот момент едва ли можно было назвать некрасивой, потому что лицо ее сияло оживлением.

— Видишь, вот эти голубые, как стрелы! У нас их будет много! — заявил Колин. — Они называются…

— Дикон говорит, это живокость, только цветы крупнее! — воскликнула Мери. — Там их целые клумбы!

Они увидели доктора Крэвена и умолкли. Мери сразу присмирела, а лицо Колина стало капризным.

— Очень жаль, что ты вчера опять был болен, мой мальчик, — несколько взволнованно заявил доктор Крэвен.

— Мне теперь лучше, гораздо лучше, — ответил Колин тоном раджи. — А через день, два, если будет ясно, меня вывезут в кресле. Мне нужен свежий воздух.

Доктор сел возле него, пощупал его пульс и с любопытством посмотрел на него.

— День должен быть о ч е н ь ясный, — сказал он, — и ты должен быть очень осторожен, чтоб не устать.

— От свежего воздуха я не устану, — сказал маленький раджа.

Бывали времена, когда этот маленький джентльмен громко вопил от ярости и настаивал на том, что на свежем воздухе он простудится и умрет; поэтому-то не было ничего удивительного в том, что доктор был несколько озадачен.

— Я думал, что ты не любишь свежего воздуха, — сказал он.

— Не люблю, когда я один, — ответил раджа, — но теперь со мною будет моя двоюродная сестра.

— И сиделка, конечно? — подсказал доктор.

— Нет, сиделки не надо, — сказал он так высокомерно, что Мери невольно вспомнила о маленьком радже, с его брильянтами, изумрудами и жемчугами, которые «везде торчали на нем», о его маленькой смуглой руке, украшенной рубинами, которою он давал знак своим слугам приблизиться и выслушать его приказания.

— Моя двоюродная сестра умеет ухаживать за мной; мне всегда лучше, когда она со мной. Вчера ночью она меня успокоила. А кресло мое повезет сильный мальчик… которого я знаю.

Доктор Крэвен встревожился. Если этот надоедливый истеричный мальчик выздоровеет, то он, доктор, потеряет всякую возможность унаследовать Миссельтуэйт… Но он все-таки не был бесчестным человеком и не хотел позволить мальчику подвергнуться какой-нибудь опасности.