Презумпция невиновности - Ева Львова

– А у нас гости!

– Я это заметила, – сухо откликнулась я.

– Я не понял, ты чего, пять кило травы на лестницу отволокла? – проревел Пещерский, пытаясь подняться на нетвердые ноги. – Вот черт, сумку сейчас сопрут!

– Гости уже уходят, – распахивая настежь окна во всей квартире, повернулась я к Мите. – А мы с тобой, любовь моя, будем убираться. Не спать же нам в этом бардаке?

Выбравшись из диванных подушек, Влад опрометью бросился к двери и еще минут десять ковырялся с замками, чертыхаясь и призывая на мою голову все кары небесные. Справившись с запорами, Пещерский пулей вылетел из квартиры, надеясь вернуть траву, и только тут Митя осознал, что произошло. Выпятив нижнюю губу, он посмотрел на меня сквозь запотевшие очки глазами обиженного ребенка и тихо произнес:

– Как ты посмела выгнать моего друга? Тогда я тоже уйду!

И, поставив на пол мусорный мешок, в который до этого собирал разбросанные по дому пивные банки, с достоинством двинулся следом за Пещерским. Но не успел любимый закрыть за собой дверь, как случилось неожиданное – выгнанный Вадим привел его обратно. Одной рукой Пещерский прижимал к груди злополучный пакет, другой подталкивал в спину обмякшего Митю.

– Ребят, как-то нехорошо получилось! – бодро проговорил гость. – Я же на минутку забежал, посидеть, поболтать, а вы поссорились… Ладно, пойду, пока и правда кто-нибудь не приехал по вызову!

Митя привалился к стене и, дождавшись, когда приятель сядет в лифт, старательно, один за другим, запер входную дверь на все замки, после чего на негнущихся ногах отправился в спальню, упал на кровать и захрапел.

На следующее утро вставать было невыносимо трудно, точно это меня мучило тяжелое наркотическое похмелье. Однако звонок следователя Лисицына помог подняться с кровати и добраться до сумки, в которой надрывался смартфон.

– Мать, ты что, еще спишь? – услышав мое сонное «але», разозлился Лисицын. – Ни фига себе! Я, можно сказать, премией рискую, даю тебе время на расследование, а ты дрыхнешь, как будто дел у тебя нет! Мне проще закрыть твоего Муратова, нежели ждать, когда ты снимешь с него подозрения! Хотя бы знать буду, что раскрытие у меня в кармане. Давай-ка, Агата Львовна, дуй ко мне в кабинет вместе с клиентом!

От грозного тона Хитрого Лиса я окончательно проснулась и просительно затянула:

– Илюш, ты же обещал дать мне время до конца месяца! Осталось всего ничего, подожди несколько дней!

– Ты что-нибудь выяснила? – смягчился следователь. – Можешь назвать других подозреваемых по этому делу?

– Стамболиди мне сильно не нравится, – сказала я первое, что пришло в голову.

– Зря не нравится, он такой красавчик! – усмехнулся Лисицын. – Мы тут телефон погибшей Муратовой проверяли, в нем видео нарыли – мама не горюй. Там Стамболиди эдаким гоголем в дамском белье посреди кабинета вышагивает. Я тебе скину, сама посмотришь. Датирована съемка прошлым месяцем, думаю, Дина собиралась директора шантажировать, если уже не тянула с него деньги. Пробей его алиби, может, что интересное нароешь!

– Отлично, скидывай, люблю приватное видео, – обрадовалась я своей выдержке. Могла ведь ляпнуть, что у Стамболиди железное алиби: в институте Склифосовского все приемное отделение наблюдало, как Эжен Саввич усмиряет разошедшегося Ткачика.

– Не ошибся я в тебе, мать. Я всегда говорил, что в тихом омуте черти водятся, – хохотнул Лисицын. – Делать сегодня что собираешься?

– Сейчас поеду к матери потерпевшей Муратовой, хочу с ней поговорить.

– Зря прокатишься, – хмыкнул следователь. – Я только что с ней беседовал по телефону. Мать потерпевшей сейчас в Стокгольме, сидит в аэропорту – вторые сутки отменяют вылет.

– Все равно, диктуй адрес, пообщаюсь с соседями, хочу понять, что за девушка была Дина Муратова. Она ведь до замужества жила с матерью?

– Жила, – вздохнул Лисицын. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, а не просто так тянешь время, непонятно на что рассчитывая. Если есть какие зацепки, ты не стесняйся, спрашивай, я быстро пробью по базе, а то пока ты отправишь свой адвокатский запрос – рак на горе свистнет!

– Пока что особо спрашивать нечего, – призналась я и, перешагивая через пивные банки, так и не собранные вчера Митей, устроилась на кухне с аппаратом около уха и шариковой ручкой и блокнотом в руках, ожидая, когда Хитрый Лис продиктует обещанный адрес. И уже через минуту знала, что ехать мне предстоит на другой конец Москвы, в Бибирево.

Собиралась я быстро, а уходила тихо, стараясь не шуметь, ибо Митя до сих пор спал. На столе я оставила два сваренных всмятку яйца и записку с просьбой выкинуть мусор. До Бибирева домчалась на удивление быстро, а вот в подъезд попасть оказалось сложнее. Но я и с этой задачей справилась, дождавшись выходящего из подъезда старичка. Дедуля даже дверь для меня придержал, за что я от души его поблагодарила и прямиком направилась к почтовым ящикам. Мне не терпелось узнать, пришло отправленное Диной письмо или нет. Вооружившись прихваченным из дома лабораторным пинцетом, я принялась одну за другой извлекать из нужного ящика газеты и рекламки, пока, наконец, не вытащила помятый конверт без обратного адреса. Я сверилась со штампом и просияла: вне всякого сомнения, это было оно, то самое письмо, отправленное Диной Муратовой накануне своей внезапной смерти. Спрятав письмо в сумку, я принялась один за другим заталкивать рекламные проспекты обратно в ящик, но из приехавшего лифта вышла сварливая старуха и прогнала меня прочь.

– Распихивают разный мусор, не успеваешь ящик освобождать! – ворчала она, бдительно следя, чтобы я не схитрила и не затаилась между дверями, чтобы снова вернуться в подъезд и продолжить преступное занятие. Но я получила все, что хотела, и потому решительно направилась к машине, чтобы в тишине и покое прочитать последнее послание потерпевшей.

Аккуратно оторвав полоску, я извлекла из конверта сложенные в два раза бумаги. Первая бумага оказалась ксерокопией договора на оказание услуг агентства веселых розыгрышей «Шико», выписанная на имя Юхновец Татьяны Михайловны и датированная девятым июня две тысячи десятого года. В строке «дата проведения розыгрыша» значилось двенадцатое июня того же года. А с обратной стороны карандашом было накорябано «Юхновец Сергей Анатольевич», и стояла та же самая дата – двенадцатое июня десятого года. Сумма в договоре значилась довольно-таки внушительная, но не заоблачная, из чего я сделала вывод, что сложных декораций для розыгрыша Татьяна Юхновец не заказывала, а обошлась подручными средствами.

Вторая бумага была распечаткой из Интернета газетной статьи полугодовой давности о странном капризе сына известного в прошлом кардиохирурга Давида Горидзе. Левон Горидзе готовился к дорогостоящей операции по пересадке донорского сердца – друзья отца сделали все, чтобы помочь тяжелобольному Левону Давидовичу, но в последний момент пациент отказался лечь под нож. Он умер через неделю после своего странного решения, и интернет-издание задавалось риторическим вопросом: что подтолкнуло еще не старого, полного сил пятидесятилетнего мужчину к фатальному решению? Основной смысл статьи сводился к тому, что Левону, как сыну врача, должно быть, было известно о пересадке сердца что-то такое, из-за чего Левон не отважился жить с чужим сердцем, выбрав смерть. Перечитав статью еще раз, я удостоверилась, что написана она была в начале марта этого года, но это открытие мне ничего не давало. Чувствуя себя обманутой, распечатку из Интернета я оставила на потом, в первую очередь занявшись ксерокопией договора, тем более что агентство розыгрышей «Шико» с самого начала вызывало у меня повышенный интерес. Я достала смартфон и набрала номер Лисицына.

– Игорь, это Агата. Ты сказал, что можешь помочь с информацией.

– Что-то нарыла? – заинтересовался Лисицын.

– Пробей Юхновец Татьяну Михайловну и Сергея Анатольевича. И обрати внимание на дату – двенадцатое июня две тысячи десятого года.

– Перезвоню, – торопливо бросил следователь перед тем, как дать отбой.

А я убрала обе бумаги обратно в конверт и двинулась в офис.

В адвокатском бюро «Устинович и сыновья» принимали важных клиентов. Старейшая сотрудница конторы Кира Ивановна суетилась, угощая гостей кофе. Борис понуро сидел за рабочим столом, уставившись в раскрытый блокнот, а напротив него расположились супруги Казенкины. Виновница аварии Светлана, на вид выпускница школы, заняла удобное кресло для посетителей и с головой погрузилась в планшетник, а над ней взволнованно расхаживал седовласый господин – ее муж сенатор Казенкин.

– Наша с вами задача, Борис Эдуардович, переиграть следователя! – горячился гость.

Борька уныло кивнул головой и кинул скорбящий взгляд в мою сторону. Я подмигнула приятелю, мимикой показала, что мысленно я с ним, и пробежала в кухню, чтобы не мешать переговорам. И уже оттуда начала прислушиваться к беседе.