Спасение челюскинцев - Александр Старостин

— Между прочим, Миша, — кудрявый журналист поглядел на Водопьянова насмешливым взглядом, — каждый хвалит свой транспорт и ругает все прочие, приводя вполне разумные доводы в свою пользу. Не ругают только собак. Лающий транспорт, пожалуй, и в самом деле самый надежный.

— Ладно. Молчу. Словами можно доказать все, что угодно, вы правы. А надо делами. До свидания, товарищи! Надо отоспаться перед полетом на Каспий. Задание. Там тоже люди. И лошади. Эх, лошадки, лошадки!

В два часа ночи его подняли с постели телефонным звонком.

— Завтра в десять утра товарищ Куйбышев вызывает вас в Совнарком, — сказали ему.

— Утром я в наряде на Каспий, — пробормотал Водопьянов, просыпаясь окончательно.

— Нам это известно. Туда полетят другие летчики. Не забудьте, ровно в десять в Кремль.

— Есть! — ответил Михаил Васильевич. И уже до утра не мог уснуть.

Войдя в кабинет Куйбышева ровно в десять часов, еще толком не видя, кто перед ним, он доложил:

— Пилот гражданской авиации Водопьянов прибыл по вашему приказанию.

Человек, который сидел напротив него за столом, улыбнулся и сказал:

— Знаю-знаю. Пожалуйста, садитесь. Ваша машина готова к полету на Север?

Уже «приземляясь» в кресло, указанное Куйбышевым, Водопьянов резко поднялся и сказал:

— Так точно! Готова.

Куйбышев понимал, что Водопьянов несколько взволнован, и сказал:

— Сидите-сидите. Не нужно этих «так точно»… Давайте просто поговорим.

Наконец Водопьянов разглядел лицо Куйбышева, известное ему по портретам, и насупился, ожидая сложных вопросов.

Валериан Владимирович решил как-то помочь пилоту справиться с волнением и заговорил о том, что тому хорошо известно:

— Покажите, какой вы наметили маршрут. Вон на той карте.

Водопьянов подошел к карте.

— Из Москвы до Николаевска-на-Амуре, — стал он докладывать. Разговор на известную тему придал ему некоторую уверенность. — Далее Охотск, Магадан, Анадырь, Ванкарем.

— Кто-нибудь летал из Николаевска на Чукотку? — спросил Куйбышев, подходя к карте.

— Зимой пока не летали. Но ведь будут летать. Не в этом году, так в будущем. Лучше, конечно, в этом…

Куйбышев задумался. Как истинно деловой человек, он разом схватывал все, что ему говорили.

— А сколько у вас было аварий? — неожиданно спросил он.

— Одна катастрофа, три аварии! — четко доложил Водопьянов.

— А вот тут, в характеристике, сказано, что у вас семь аварий, — улыбнулся Куйбышев.

Лицо Водопьянова сделалось красным.

— Валериан Владимирович, ведь в авиации существует четкая классификация летных происшествий. Катастрофа — это когда погибают люди. Авария — это когда самолет не подлежит ремонту. Настоящих аварий, включая катастрофу, у меня было четыре. Разве можно считать аварией случай, когда сломался костыль или лопнул дутик? То есть резина на колесе. Это не авария, а всего-навсего поломка. Заменил костыль и полетел дальше.

Куйбышев улыбнулся, слушая не совсем официальную терминологию пилота.

— Ну, это я знаю. Неужели у вас после катастрофы, когда погиб механик, а сами вы оказались в госпитале, не прошло желание летать?

«Он, оказывается, все знает», — подумал Водопьянов.

— Нет, не прошло. И не пройдет.

— Как себя чувствуете?

— Прекрасно.

Куйбышев положил руку на плечо Водопьянова и, прямо глядя в его глаза, спросил:

— Вы все учли? Ведь вас ждет не увеселительная прогулка.

— Учел.

— Ну, тогда полетите. Но не из Москвы, а из Хабаровска. До Хабаровска — экспрессом. Итак, немедленно разбирайте аэроплан, отстыковывайте крылья и загружайте его на платформу…

Водопьянов растерялся и стал выделывать руками неопределенные движения.

— Что такое?

— Тут каждый день дорог. Я — летчик. Надо лететь. И как можно скорее.

Куйбышев улыбнулся.

— Посчитаем, каким путем вы скорее достигнете цели. Сейчас зима, дни короткие. То есть светлое время весьма ограниченно. Плюс к тому погода. До Хабаровска девять суток на поезде. И погода никак не помешает. При полете вы ничего не выиграете. А может, и проиграете. Железнодорожный транспорт пока более надежен.

— Я буду лететь день и ночь.

— А вот этого мы вам и не позволим, — твердо сказал Куйбышев. — Если вам память не изменяет, то ваша катастрофа произошла именно оттого, что вы летели двое суток… Итак, ваша задача не костьми лечь «за други своя», а выполнять задание. Арктика не прощает ошибок. Это вы и без меня знаете. Действуйте!

— Есть!

Куйбышев пожал Водопьянову руку.

— Желаю удачи. И еще. Без крайней нужды не рисковать. Помните, что ваша гибель никому не нужна. И в первую очередь челюскинцам.

Водопьянов выехал в Хабаровск.

Там его ждали известные пилоты Иван Доронин и Виктор Галышев.

В то время, когда Водопьянов ехал на экспрессе Москва — Хабаровск, а на платформе за составом — его разобранный самолет, Георгий Алексеевич Ушаков и Маврикий Трофимович Слепнев вылетели на спасение челюскинцев… в Берлин.

Вот тут нам следует остановиться.

Маврикий Трофимович был приглашен на заседание правительственной комиссии по спасению челюскинцев в качестве авиационного специалиста. Когда очередь дошла до него, он высказался так:

— Спасать челюскинцев надо, конечно, на самолетах. Но вся трудность тут заключается в том, чтобы доставить самолеты на базу спасения. Если мы выпустим отсюда, положим, тридцать самолетов, то я не знаю, сколько туда доберется в целости и сохранности. Тем более, трассы не исследованы и не обеспечены ни топливом, ни запчастями, ни обслуживающим персоналом. Да и трасс, говоря по правде, пока не существует. Не существует и аэродромов.

— Все так, — согласился Куйбышев. — Что предлагаете конкретно?

— Я предлагаю каким-то образом добраться до Аляски, там закупить самолет и пересечь уже на самолете Берингов пролив в обратном направлении — с востока на запад. Мне уже доводилось летать этим маршрутом. Думаю, так выйдет быстрее, чем каким-нибудь другим путем.

— Хорошо, — согласился Куйбышев, — вы сможете пересечь Атлантику на пароходе, Америку пересечь на поезде… А сколько вам потребуется времени, чтобы освоить новую для вас технику?

— Если я один раз слетаю с американским летчиком, то второй полет выполню самостоятельно.

Члены комиссии задумались.

Ушаков, скромный и молчаливый человек среднего роста, лысоватый, с несколько косящими глазами, меньше всего похожий на героя одной из самых сложных и результативных экспедиций в истории Арктики — изучение и нанесение на карту Северной Земли, тихо сказал: