Квартира - Павел Астахов

Соседка поднялась из-за стола, выдвинула верхний ящик комода, и Артем действительно увидел великое множество конвертов, аккуратно перевязанных разноцветными тесемками.

— Ого! — искренне удивился адвокат.

— Вот так-то, Артемий Андреевич. Было время, и мой муж был на коне. А теперь авторитетов нет. Никому не нужны художники. Союз архитекторов и скульпторов, существовавший с конца позапрошлого века, развалился. Имущественный вопрос уничтожил последние понятия о чести, достоинстве и справедливости. Люди из-за золотого тельца готовы продать не то что свою душу, а души всех родственников, друзей и знакомых. Сегодня правит бал отнюдь не добро и справедливость.

Старушка скорбно поджала губы, а Артем пожал плечами:

— Мне кажется, вы немного сгущаете краски. Временное помешательство, конечно, присутствует. Просто люди слишком долго жили в изоляции от остального мира. Не было возможности зарабатывать. Быть богатым считалось преступлением. Собственности не было. «Частный собственник» или «предприниматель» звучало как приговор. Да еще и с конфискацией. А сейчас все стало доступно. Другое дело, что люди не способны справиться с открывшейся свободой. Ну что ж. Медленно, постепенно будем втягиваться в новую жизнь.

Варвара Серафимовна отрицательно покачала головой:

— Я так не думаю. Порою мне кажется, что весь мир летит в пропасть. Вот взять хотя бы наш дом. Вы же сами заметили, что из жильцов остались лишь мы с вами. А некогда это был один из самых шумных и веселых домов на Старом Арбате. Большие семьи. Вместе жили. Вместе справляли праздники. Вместе грустили и радовались. А нынче? Куда делись Васильчиковы? Почему съехал последний из Массальских? Семенихины, пока я была во Флоренции, за бесценок продали свои апартаменты, а это, заметьте, самая большая квартира в нашем доме, и съехали куда-то в Монте-Карло. А Коробков? Вы, кстати, были у Василь Васильевича?

Она посмотрела на Артема столь требовательно, что ему стало ясно: надо сказать все. Павлов вздохнул и положил свою руку на ее морщинистую ладошку.

— Варвара Серафимовна, новости грустные. Василий Васильевич… он… в общем, его нет больше.

— Ну, конечно, — засверкала глазами старушка. — Вы же сами дали мне его новый адрес на Рублевке. Его собственная квартира опечатана, а Вася — в этом жутком бараке!

Артем покачал головой:

— Вы не поняли. Коробков умер. Я ездил туда, но когда я его нашел, было уже поздно. Он умер тихо. Лег в кровать и не встал. Так я его и нашел. Потом приехала милиция. Участковый. Все оформили.

— Когда же это все случилось? Вы не знаете, когда похороны?

Варвара вдруг засуетилась, ее лицо стало сосредоточенным, а руки задвигались, словно искали что-то. Она то вставала, то снова садилась. Павлов подхватил ее под руку и попытался усадить за стол.

— Не волнуйтесь. Его уже похоронили. Родных не было. Никого не нашли. Я оставил немного денег на отпевание и похороны. Не знаю, был ли он крещен, но в любом случае все должны были сделать по правилам. Извините, что сразу не сказал. У меня и так каждую неделю похороны. Да и с работой полный завал. А еще ведь и меня чуть не выселили… вы знаете?

Соседка, похоже, пришла в себя и теперь кивала головой в такт словам адвоката:

— Да-да. Нет. Не слыхала. А кто вас хотел выселить? Неужто этот безухий?

Скульптура

Услышав об одноухом, Павлов аж подпрыгнул на стуле, вцепился в руку соседки и затряс ее.

— Какой безухий? Варвара Серафимна! Кто? Где вы его видели? Почему?

Варвара Серафимовна приосанилась.

— Да, как же это? Я как из Флоренции приехала, сразу внимание на него обратила: весь день вокруг дома ошивался! Что-то вынюхивал. Попытался даже пройти в подъезд. Но это невозможно. Ведь я не пущу. Я его отлично разглядела. Коренастый. Лицо недоброе. Перекошенное. Лысый, как шар на балюстраде.

Артем жадно слушал, и Штольц это видела и старалась передать каждую деталь.

— И, главное, у него нет уха. Как будто ему его кто-то отколол. Знаете, как бывает на гипсовых или мраморных статуях. Я как увидела, у меня сразу такая ассоциация была. Думаю, может, ему как-то его примазать? А потом спохватилась. Ведь то же человек, а не статуя. Уж очень он неприятный был, этот тип. И все же, Артемий Андреевич, скажите мне поподробнее про Васю… ну, про Василия Васильевича.

Артем совершенно не желал возвращаться к этой теме; сейчас его интересовало одно: подробности об одноухом, но Варвара Серафимовна думала только о своем.

— Вы не подумайте ничего такого неприличного… Васю я с молодости знаю… он всегда такой был… застенчивый, увлеченный. Жаль. Он был добрый. Мухи не обидел в жизни. Всегда уступал. И проигрывал. Ох-охо-хо-хо. Вася, Вася, земля тебе пусть будет пухом и вечный покой, — она мелко перекрестилась.

Используя паузу, Артем попытался получить от Варвары Серафимовны хоть какие-то дополнительные детали об одноухом и еще и еще раз требовал описать его внешний облик… и Варвара Серафимовна нехотя поднялась, попросила подождать ее десять минут и через оговоренное время вынесла из мастерской на кухню… скульптурный шарж.

— Ух ты! — не мог не оценить мастерства Артем.

Соседка-скульптор нарочно сделала голову бандита большой, со всеми характерными деталями, а левая рука выглядела плотнее и крепче.

«Левша… — мелькнуло в голове Артема… — что-то с этим было связано… Отец?!»

Ссадина на виске отца была с правой стороны — так, если бы его ударил левша. Артем на мгновение окаменел, с грохотом, едва не уронив стул, встал из-за стола и ткнул пальцем в шаржированное изваяние:

— Варвара Серафимовна, вы позволите мне это взять?

Соседка кивнула, и Артем, торопливо распрощавшись, выскочил за дверь, презрев лифт, через две ступеньки поднялся домой, не скидывая куртку, прошел в кабинет, поставил изваяние одноухого на стол и достал календарь Коробкова. Что-то неуловимое, знакомое и тревожное крутилось в подсознании. Невидимая цепочка фактов и ощущений складывалась в пока невидимую, но уже ощущаемую картину. Артем жадно впился в стариковские каракули, принялся листать страничку за страничкой и, наконец, увидел то, что оправдывало всю эту манию преследования.

— Вот оно! — Артем жадно впился в записи Василия Васильевича.

«8 мая. 8.30. Готовлюсь к празднику. 10.15. Появился странный тип. Морда просто фашистская. Ему бы в гестапо самое место. В шрамах. Лысый. Нет правого уха. 11.00. Крутился во дворе. 11.10. На всякий случай вызвал милицию. 14.00. Милиции так и нет. С 15.00 до 19.00 обзванивал товарищей. Поздравлял».

Павлов пролистнул календарь дальше. Еще в двух местах наткнулся на записи о «лысом и безухом фашисте». Они были более конкретные и информативные. Например, в сентябре. «4 сентября. 12.20. «Фашист» требовал отдать документы на квартиру. Еле успел сбежать от него в подъезд. Гад!!! Никакой квартиры. Не продам и не продамся. Не запугают. Уеду опять на дачу. Не найдут».

Артем откинулся в кресле и прикрыл глаза. Все то время, пока он просто работал, просто возвращался каждый вечер домой, просто жил, у его соседа отнимали квартиру — нагло и безнаказанно. Видимо, отсутствие записей с мая по сентябрь объяснялось именно тем, что Коробков прятался на даче. Артем попытался вспомнить. Он действительно летом его ни разу не встречал.

Стоящая на столе фигура одноухого нагло ухмыльнулась, и Павлов потер виски. Видимо, сказывалось переутомление. Ему требовались душ и сон — хотя бы четыре часа.

«А может… прогуляться?»

На месте схватки запросто могли остаться какие-то улики: оторванная пуговица, капля крови из разбитого носа, следы ботинок на нетоптаном газоне… У дома давно никто не ходил, и вероятность что-то обнаружить была довольно высокой.

— Ладно, сходим. — Он рывком поднялся из кресла. — Мне никакая информация не лишняя.

Артем быстро прошел к двери, быстро сбежал по лестнице и так же быстро осмотрел место схватки.

«Крови нет… следов не осталось… а это что?!»

Артем аккуратно, за краешек поднял цветастый бумажный прямоугольник размером с паспорт. Это был билет. На хоккей. На завтра.

— Интересно…

Артем не был настолько молод и наивен, чтобы верить в такое благоволение фортуны, но в этом подъезде жили только два человека: он да соседка-пенсионерка. Кроме нападавших на него парней, обронить этот билет было просто некому.

Он окинул взглядом пустой черный двор и как-то ясно-ясно осознал, что проблема давно перестала быть частной маленькой проблемой отдельно взятого адвоката. И защищаться самому, в одиночку — уже не вариант. Недаром древние римляне говорили: «Если ты стал сам себе адвокатом, то твой клиент — дурак!»

Советник юстиции

Заставить государственного человека выполнять закон гораздо сложнее, чем уговорить его этого не делать. Не случайно одной из самых распространенных форм взяток является оплата правомерных действий. Если вы не верите в подобный парадокс, значит, вы еще не сталкивались с механизмом принятия решений — например, в правоохранительной области. Завести уголовное дело без специального указания практически нереально. Прекратить уголовное дело еще сложнее.