Кот Шрёдингера - Антон Ботев

НЕ ВХОДИТЬ!!! ДО ОКОНЧАНИЯ ЭКСПЕРИМЕНТА ОСТАЛОСЬ: 00:59:59,

причем последняя цифра 9 стала меняться на 8, 7, 6 и т. д., а слова НЕ ВХОДИТЬ!!! безвкусно моргали, как будто окруженные тэгом <blink></blink>. Солдаты снаружи, копавшие мне могилу, благодаря звукоизоляции ничего не услышали. Мою одежду они оставили в лаборатории; быстро обыскав лабораторию Шредингера, я отыскал свой рюкзак, а также мешок, в котором лежали останки Вовы: сапоги, куртка, противогаз и пояс с ножнами с финкой. На верстаке я обнаружил синие приметные штаны и уже не очень удивился, увидев на них заплатку, которую сам поставил когда-то Вове на задницу, и услышав знакомый приторный запах мертвечины. Внутри штанов, как и внутри ботинок и куртки, что-то было, я опять не стал проверять, что. Посмотрев в камеры наружного обзора, я увидел солдат, копающих яму около памятника Эйнштейну и то и дело откидывающих в сторону ошметки мертвой кошачьей плоти. Один из них стоял, курил, и смотрел на дверь лаборатории. Выйти незаметно не было никакой возможности.

Внезапно что-то случилось. Солдаты побросали лопаты и побежали со двора, оставив только одного караульного. На табло горело 00:45:25, и я решился на побег. Пистолет Шредингера все еще лежал около адской машинки. Я поднял его и увидел, что он разряжен. Я стал обшаривать лабораторию в поисках патронов или на крайняк чего-нибудь острого или тяжелого, чтобы, неожиданно открыв дверь, оглушить солдата; нашел штыковую лопату и снова посмотрел в камеры наружного обзора. Я медлил, собирая все свое мужество, чтобы выйти, так сказать, совершить coming out. Пока я медлил, заметил, что нищенка, предупреждавшая меня утром, постепенно подползла к солдату (который стоял спиной к воротам и корчил рожи прямо в камеру), цепляясь посохом за неровности почвы. Когда он ее заметил, было уже поздно. Нищенка размахнулась и запустила в него костылем. Костыль должен был попасть солдату в переносицу (и убить его), но у него была хорошая реакция, он успел отклониться, и костыль всего лишь вышиб ему глаз. Не слишком ли много одноглазых в этой рассказанной вкратце истории? Впрочем, сколько есть, столько уж есть, и ничего тут с этим не поделаешь, а лгать в угоду правдоподобности я не приучен. Рефлекторно солдат нажал на курок автомата и не отпускал его, поливая все вокруг свинцовым огнем. Одна из пуль попала и в скрытую камеру, через которую я наблюдал за происходящим, и разбила его. Я стал слеп, не в буквальном, слава богу, смысле, а просто перестал видеть, что происходит на улице. Выскочив за дверь, я увидел следующую картину: солдат катается по земле, а нищенка лежит у калитки, по всей видимости, мертвая, потому что по груди у нее расплывается огромное темное пятно. Подскочив к солдату, я рубанул его по рукам, выхватил автомат и дал по нему (солдату) очередь. Очередь мою никто не услышал, потому что со стороны института автоматные очереди раздавались с гораздо большей интенсивностью. Солдат задергался и затих, а я тем временем бросил автомат, подбежал к нищенке и снял с нее платок. Это была Ильма, казалась она какой-то постаревшей и безнадежно мертвой; я убедился в последнем, послушав сердце, приложив ухо к губам и т. д. Глаза ее остекленели, а изо рта вытекла струйка крови. Но все равно она была прекрасна, возлюбленная моя, она была прекрасна! Даже в смерти она была прекрасна (при жизни, конечно, лучше, но все равно, все равно), и я ничем не мог ей помочь, ничего не мог поделать. Я не удержался, развернул ее лохмотья и посмотрел на сиськи. Правая (от меня левая, поскольку мы располагались во фронтальном положении) уцелела. На шее висела цепочка с крупными звеньями. Сиськи, судя по уцелевшей, были еще прекраснее, чем я думал, хотя это казалось невозможным… Но медлить было нельзя! Со стороны подземной лаборатории зашевелился недобитый солдат, со стороны института выстрелы стали то ли ближе, то ли громче, то ли и то, и другое. Издалека я видел, что перестреливаются две армии: 1) безбородые полицейские и элита Питкяранты (в том числе Евграф Николаевич, Эдик, педик, пустоглазый чекист) и 2) бородатые букмекеры — защитники зоны-института. К выстрелам стали примешиваться взрывы, заухали гаубицы — в общем, началась настоящая полномасштабная война. Я снял с мертвого тела Ильмы цепь, и, как был, голышом, побежал в лес, захватив свой рюкзак и мешок с останками Вовы.

Я старался забирать в сторону все более и более густого леса. За мной, вероятно, кто-то гнался, Эдик, или уцелевший солдат, или это леший, или сила лесная пыталась поймать меня в свои сети, но я был неудержим, как Усэйн Болт, как Асафа Пауэлл, как Майкл Джонсон, как Криштиану Роналду! И так же уворачивался от защитников соперника, то бишь от веток, норовящих выколоть мне глаз. По крайней мере, так мне казалось, по крайней мере, так я видел. Еще до темноты я добрался до (как я узнал впоследствии) Контиолахти, где официально жил один человек, а неофициально — ни одного. Переночевал в заброшенном доме на берегу Большого Янисъярви; одежды у меня так и не появилось, я обмотался какими-то валяющимися там тряпками; зато у меня была лопата. Теперь я был счастливым обладателем полного комплекта Вовы; еще я сумбурно думал о своем вечном вопросе и почти достиг просветления. Мне казалось, что теперь хоронить его по-христиански можно, но полной уверенности еще не было. Утром я нашел на берегу анкерочик и поплыл куда глаза глядят — вдоль берега до Янисъйоки, вниз по течению под красивейшим железнодорожным мостом, высоким, с круглыми арками. Было совсем холодно и понятно, что наступила осень. Странная пассивность охватила меня, все мне было все равно, как Рамзану после конфект — как он там? жив ли? бог знает… Я плыл в глубокой задумчивости, размышляя о бедной вовиной душе, как ирландский монах в куррахе. Перед Хямекоски вдруг снова появилась мобильная сеть; возможно, я вышел из зоны действия университетских глушилок, или питкярантские все-таки добили институтских, не знаю; важно, что тут же я услышал звонок — вызывал де Селби. Этот-то звонок и послужил внешним толчком, вызвавшим мое просветление. Трубку я не снял, сбросил, потому что мне мгновенно стало не до того. Да, я все-таки разрешил вопрос СКОЛЬКО НУЖНО ИМЕТЬ ПРОЦЕНТОВ ТЕЛА, ЧТОБЫ В НЕМ БЫЛА ДУША, и счастливое его разрешение, как падающие костяшки домино, вызвали решение всех известных мне (и сформулированных в этой книге) вопросов. Я понял, что Вову можно хоронить, и с самого начала можно было хоронить, и я собрал Вову и похоронил: в ботинки заправил брюки, скрепил их поясом с ножнами, заправил в них рубаху, приладил сверху противогаз; закидал полученную композицию сырой землей. Сделал крест из двух сухих веток, связав их цепью Ильмы. Этот крест будет стоять недолго, символизируя собой краткость и человеческой жизни. Похоронив Вову, я позвонил де Селби; Учитель снял трубку и первым делом поздравил меня с тем, что теперь я один из них (нас), Понимающих квантовую механику. Эксперимент Шредингера завершился, и я оказался живым перед лицом наблюдателя — Бога.

Написание книги, особенно про квантовую механику, сходно с изучением квантовой механики. Сначала тебя охватывает недовольство существующими книгами по квантовой механике; потом ты размышляешь о том, какая должна быть твоя книга по квантовой механике; потом ты выбираешь себе учителей, тыришь осколки из других книг по квантовой механике; по мере приближения к последней точке теряешься, заходишь в тупик: ради чего это все? Что логически ты объяснишь читателю? Потом вдруг взрыв! Интеллектуальный прыжок! И ты уже все понимаешь. Можно объяснять, можно не объяснять — книга готова. Конечно, остаются какие-то мелочи, но квантовая механика уже тебе благодарна. Вот ты и кавалер квантовой механики, дружок.

Вот и моя книга готова. Осталась пара страниц, какие-то мелочи. Теперь я попробую объяснить читателю природу своего просветления, то, что я понял. Понятно, что просветление не передать при помощи слов и без предварительной большой работы слушателя; предполагаю, что предыдущей своей повестью я проделал за читателя большую часть работы; человеку, готовому к пониманию квантовой механики, нижеследующие рассуждения могут оказаться полезными, а тому, кто постиг ее при помощи учителя — банальными. Человеку не готовому эта книга бесполезна.

Душа — не материальный объект. Она — функция, зависящая от бесконечного (но счетного) множества параметров. Одним из этих параметров может быть существование материального носителя (тела), других может не существовать. Поэтому душа может не обладать собственными линейными размерами или формой. Душа в обыденном состоянии вообще не существует, или существует, примерно, как функция y = sin x. Но где-то же существует функция y = sin x, где-то же существует душа! Несомненно, она существует в пространстве, о котором догадывался еще Платон. В платоновом пространстве, или в пространстве идей, у души имеются свои свойства — и масса, и размеры, и деяния — все это из пространства идей транслируется в обыденный мир. Деяния души в мире идей отражаются в нашем материальном мире. Поэтому она и микрочастица, и макрочастица, и все, что угодно. С помощью квантовой механики ее описывать очень легко. Поскольку наличие материального носителя является всего лишь одним из параметров души, она, душа, существует и с телом, и без тела. Вопрос бессмертия души решается сам собой. Если душа не перерождается ни в какое тело, то она остается в Чистой земле, или в раю — в зависимости от религии — указанный параметр становится нулевым. Нирвана — всего лишь обнуление одного из параметров души. Наконец, к вопросу о количестве душ. Если параметров бесконечное количество, каждый из них можно назвать за конечное время, то их не более чем счетное количество. С другой стороны, душа такая невообразимо сложная штука, что она зависит от всего, абсолютно от всего. Поэтому параметров не менее, чем счетное количество. То есть их ровно счетное количество, не больше, не меньше. А функций, зависящих от стольких параметров, ровно континуум, не больше, не меньше. Ровно континуум душ существует, столько же, сколько точек на любом отрезке, столько же, сколько точек на всей числовой прямой, столько же, сколько точек на плоскости, столько же, сколько точек во всем пространстве! При этом они одинаково равномерно могут заполнить весь мир, а могут только кончик иглы — таково свойство континуума.