Петька из вдовьего дома - Пётр Заломов

Доплыв до Петькиного плота, девушка перевернулась — и увидела Петьку.

— А ну не смотри! Уходи отсюда! — сердито крикнула она.

Но Петька и с места не сдвинулся. Больше девушка ничего не сказала, она лишь перестала плавать на спине.

По-видимому, присутствие Петьки ее мало беспокоило, потому что она вновь подплыла почти к самым ногам Петьки и со смехом принялась шалить, обдавая его фонтанами брызг. А может быть, она решила таким образом прогнать Петьку. Но он и теперь даже не пошевельнулся. Тогда девушка вообще перестала обращать внимание на мальчика.

Ее волосы, несмотря на предосторожности, намокли, и девушка начала нырять. Она вылезла на плот, вытянула вперед руки и кинулась вниз головой в воду. Петьке показалось, что она не появляется слишком долго, и сердце его сжалось от тревоги. Когда же она, озорная, ловкая, вынырнула почти около Петькиного плота, он закричал ей с мольбой в голосе:

— Не ныряй! Под плот попадешь! Утонешь!

Девушка рассмеялась:

— Да ты говорить умеешь, оказывается? А я думала, немой. Тебе жалко будет, если я утону?

— Знамо, жалко!

— А бросился бы ты за мной в воду, если бы я стала тонуть?

— Знамо, бросился бы! У нас Санька чуть было не утонул, так я спас.

— А кто такой Санька?

— Братишка…

— А что это ты на меня так смотришь?

— Ты лучше всех! — с восторгом выпалил Петька.

Девушка опять засмеялась.

— А тебе не стыдно смотреть на меня, голую?

— Не… Мамка говорит, у меня глаза бесстыжие. А тебе что, стыдно?

— Ты же еще мальчик. Для тебя нехорошо, что ты на меня смотришь.

— Нет, хорошо! — поспешил успокоить ее Петька.

Девушка, снова рассмеявшись, повернула к своему плоту. Сев на крайние бревна, сняла с головы платок, распустила косы, не спеша выжала из волос воду, потом так же не спеша оделась. Уже на берегу, проходя мимо все еще не спускающего с нее глаз Петьки, остановилась, ухмыльнулась:

— Смотришь?

— Ага…

— Раздетая-то, чай, лучше? — Она горделиво подбоченилась.

— Лучше! — чистосердечно признался Петька и покраснел.

Девушка довольно хмыкнула.

— А ты приходи опять купаться! — еще более смутившись, предложил Петька.

— Зачем? — она лукаво взглянула на мальчишку.

— Ты — как Венера! — только и нашелся что ответить Петька.

— Это какая?

— Была такая… богиня красоты… у греков…

— Глупый ты! — улыбнулась девушка.

— Нет. Я не глупый. Я в школе похвальный лист получил, — похвастался Петька и вдруг предложил с готовностью: — Хочешь, я тебе всех раков отдам?

— Какой ты смешной! — рассмеялась девушка и, даже не кивнув на прощанье, ушла.

А Петька все смотрел и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Он любил синь летнего неба, яркое солнце, простор и тишину полей, любил весенние закаты, сказочный свет луны и ночные звезды… Но теперь он решил, что красивая девушка прекраснее всего на свете.

С ее уходом на реке почему-то стало скучно, и Петька, собрав снасти, поплелся домой, завидуя древним грекам, у которых были такие красивые богини.

ГЛАВА XX

Много времени Петька проводил около военных лагерей, наблюдая муштру солдат. Здесь он впервые увидел, как офицеры и в особенности унтер-офицеры «чистят зубы» солдатам.

Вот идут строевые учения по ротам в девятом полку. Долговязому офицеру чем-то не понравились три молодых солдата, и он то и дело тычет им кулаком в лицо. Наконец приказывает пузатому унтер-офицеру учить их отдельно. Тот уж и вовсе не церемонится — бьет несчастных почем зря.

Через полчаса двое солдат проделывают все ружейные приемы безукоризненно, и унтер-офицер приказывает им вернуться в строй.

Но от самого маленького тщедушного солдатика, как он ни старается, толку добиться не удается. И унтер свирепеет. После каждой неудачи солдатика он грубо ругает его, бьет с размаху тяжелым кулаком. При каждом ударе тот роняет винтовку, плашмя падает на землю. Не в силах сразу подняться, солдатик лежит некоторое время, потом, дрожа, как в лихорадке, медленно, неуклюже поднимается. Лицо его опухло от ударов и слез.

Петька смотрит и не может оторваться от этого страшного зрелища. Бессильная злоба клокочет в нем. Непонятно все: почему солдатик терпит издевательства, почему целая рота здоровенных мужиков не заступится за него?

И Петька решает про себя, что если он когда-нибудь станет солдатом, то поднимет на штык первого же офицера, который осмелится его ударить.

Как-то у Петьки были деревянные солдатики, прикрепленные к планкам. Передвигая планки, можно было легко заставить солдатиков «маршировать», «строиться в ряды». Теперь Петьке кажется, что и эти солдаты, марширующие сейчас по полю, тоже деревянные.

Петька много видел картинок, на которых генералы идут в атаку впереди солдат. О войне Петька думал, как о справедливой защите отечества от коварных врагов и их насилия. Но теперь он увидел, что подготовка к войне — тоже насилие. И впервые мальчишке пришла в голову мысль, что если солдат обучают войне насильно, то силой их можно послать и воевать.

Восхищение Петьки перед войной разом остыло. Петька убедился, что командиры — вовсе не отцы солдатам, как говорится в стихах и рассказах. С болью видел он, как солдаты трепещут перед всяким начальством. И Петька задумался: «Кто же устраивает войны? Ведь не эти же жалкие люди, что маршируют сейчас под команду крикливого офицера? Войну объявляют цари, значит, им она и нужна, чтобы земли чужие завоевывать!»

Петька вспомнил царицу Екатерину II с пышными локонами, с великолепной короной на голове. Раньше казалась она ему красивой, теперь же он с неприязнью подумал о ней: «Вишь вырядилась, а солдатиков лупят всякие унтера!» Вспомнил Петька, что и дядя Яков относится к царям неуважительно: Николая I называет «Николкой», а царствующего Александра III — «Сашкой», вспомнил, и очень это ему понравилось.

Патриотизму Петьки был нанесен непоправимый удар.

Особенно удивила Петьку маленькая потрепанная книжечка, которую однажды подарил ему седой солдат, с оглядкой вытащив ее из-за голенища сапога:

— На-ка вот, малец, дома почитай! А тут, на плацу, чего глазеть?..

Солдат прижал к себе Петьку и шершавой ладонью добродушно потрепал его вихор, как это делал когда-то отец.

Придя домой, Петька прочел книжку одним духом, не отрываясь. В ней рассказывалось о четырех днях войны[73] — самых страшных днях, которые раненый солдат Иванов провел в лесу около трупа убитого им врага, ожидая своей смерти.

Петька впервые читал книжку про войну, в которой ничего не говорилось о подвигах генералов, не описывались красочные картины сражений, а рассказывалось про солдатские страдания, боль и кровь. И он невольно задумался над переживаниями рядового Иванова, который, убив в атаке ранившего его неприятеля-турка, сначала считал, что поступил правильно. Но наутро солдат увидел, что перед ним лежит вовсе не турок, а египетский крестьянин, силой пригнанный турками на войну, одетый в их форму. Значит, думал Петька, солдат убил не врага, а ни в чем не повинного человека. Мать его теперь всю жизнь будет плакать и ждать родного сына, а солдат Иванов навсегда останется безногим калекой.

Больше всего Петьку поразили мысли о бессмысленности войны, когда люди, никогда раньше не видевшие друг друга, ни в чем не виновные друг перед другом, должны убивать. Кто виноват в этом? Цари, объявляющие войны, или сами солдаты, покорно идущие на войну? Эти вопросы, которые раньше Петьке казались такими ясными, теперь уже не выглядели столь простыми.

«Неужели все дураки? — размышлял он. — Неужели не могут заменить войну чем-нибудь другим? Ну канат бы перетягивали, как это делают солдаты во время игры. А может, устроили бы спор самых умных людей! Да мало ли чего могут придумать люди? Неужели обязательно пули, кровь, смерть?..»

Петьке очень хотелось поделиться одолевающими его мыслями с солдатом, который подарил ему книжку, но больше его он так и не встретил.

Частенько Петька с Санькой-маленьким и его дружком ходили в Окулов овраг, за Печерское кладбище, что в верстах трех от города. Когда-то здесь был старый лес, но от тех пор остались лишь огромные полусгнившие пни, на которых росли во множестве опенки. Сюда ходили за земляникой, за орехами, грибами.

Но больше всего Петька любил Окулов овраг за его необыкновенную красоту. И часто-часто у мальчика было желание не возвращаться отсюда вовсе во вдовий дом. Выкопать бы землянку и поселиться в ней. О дождливой осени, суровой и снежной зиме, о волках, для которых, поговаривали, овраг служил приютом, не думалось. В книгах об отшельниках, удалившихся от мира, о которых Петька много читал, почему-то ничего не говорилось о снеге и холоде.