Атлант расправил плечи. Книга 1 - Айн Рэнд

— Значит, ты считаешь, что я развалил компанию, не так ли? И теперь никто, кроме тебя, не в состоянии спасти нас? Думаешь, у меня нет никаких способов компенсировать наши мексиканские потери?

— Что тебе от меня надо? — медленно спросила она.

— Я хочу сообщить тебе кое-какие новости. Помнишь, несколько месяцев назад я тебе говорил о резолюции «Против хищнической конкуренции»? Тебе тогда эта мысль не понравилась, еще как не понравилась.

— Ну и что?

— Ее утвердили.

— Что утвердили?

— Эту резолюцию. Приняли всего несколько минут назад, на заседании союза. Так вот, через девять месяцев в Колорадо от «Финикс — Дуранго» не останется и следа.

Она вскочила, опрокинув пепельницу, которая разбилась о пол.

— Вот мерзавцы!

Он стоял не двигаясь и улыбался.

Она чувствовала, что дрожит всем телом, дрожит от бессильной ярости. Она понимала, что сейчас полностью беззащитна перед ним и что ему это нравится. Но все это не имело для нее никакого значения. Затем она заметила гнусную улыбку на его лице, и внезапно ее слепая ярость исчезла. Она больше ничего не чувствовала. Она стояла молча, изучая его улыбку с каким-то холодным, бесстрастным любопытством.

Они стояли, глядя друг на друга, и на его лице было такое выражение, словно сейчас впервые в жизни он не боялся ее. Он ликовал. Эта резолюция значила для него что-то куда большее, чем устранение конкурента. Это была победа не над Дэном Конвэем, это была победа над ней. Она не знала почему, но была уверена, что он думает именно так.

У нее промелькнуло в голове, что в лице Таггарта, в том, что заставило его так улыбаться, скрывается какая-то тайна, о которой она даже не подозревала и узнать которую теперь очень важно. Но эта мысль лишь на мгновение мелькнула у нее в голове и исчезла.

Она подбежала к шкафу, рывком открыла дверцу и схватила свое пальто.

— Куда это ты собралась? — В голосе Таггарта прозвучали разочарование и легкая озабоченность.

Она ничего не ответила и выбежала из кабинета.

— Дэн, ты должен бороться. Я помогу тебе. Я сделаю все, что в моих силах.

Дэн Конвэй отрицательно покачал головой.

Он сидел в плохо освещенной комнате, на столе перед ним лежала раскрытая конторская книга с выцветшими страницами. Когда Дэгни вбежала в кабинет, она застала Конвэя в этой позе, и за то время, что она находилась там, он ее так и не изменил. Когда она вошла, он улыбнулся и сказал мягким и каким-то безжизненным голосом:

— Забавно, я так и знал, что ты придешь.

Они не очень хорошо знали друг друга, но встречались несколько раз в Колорадо.

— Нет, — сказал он. — Что толку?

— То есть из-за этой резолюции союза, которую ты подписал? Ее правомочность сомнительна. Это экспроприация. Да ни один суд не подтвердит ее законность, а если Джим попытается прикрыться своим бандитским лозунгом о благосостоянии общества, я сама выйду и поклянусь, что «Таггарт трансконтинентал» никогда одна не справится с грузооборотом в Колорадо. Даже если суд примет решение не в твою пользу, ты можешь подать апелляцию и оспаривать это решение по меньшей мере лет десять.

— Да, — сказал он, — я мог бы это сделать. Не уверен, что выиграл бы, но я бы мог попытаться и протянуть таким образом еще несколько лет, но… Нет, в любом случае я сейчас думаю не о юридической стороне этого дела. Дело не в этом.

— Тогда в чем?

— Дэгни, я не хочу бороться.

Она недоверчиво посмотрела на него. Она была абсолютно уверена, что он еще никогда в жизни не произносил этих слов, а в таком возрасте человеку уже просто не переделать себя.

Дэну Конвэю было под пятьдесят. У него было широкое, бесстрастное лицо упрямо-неподатливого человека, которое куда больше подошло бы машинисту локомотива, чем президенту компании. Это было лицо настоящего бойца. У него была свежая загорелая кожа и начинавшие седеть волосы. В свое время он купил небольшую железную дорогу в Аризоне, дела которой шли из рук вон плохо. Прибыль, которую она приносила, была намного меньше прибыли преуспевающего бакалейного магазина. Он сделал ее лучшей железной дорогой Юго-Запада. Он был неразговорчив, мало читал и никогда не учился в колледже. Все сферы человеческой деятельности, за одним исключением, были ему абсолютно безразличны. Фактически он был начисто лишен того, что люди называют культурой. Но он прекрасно разбирался в железных дорогах.

— Почему ты не хочешь бороться?

— Потому что они имели право сделать то, что сделали.

— Дэн, ты сошел с ума.

— Я ни разу в жизни не нарушал данного мною слова. Мне наплевать, что решит суд. Я обещал подчиняться большинству, и я вынужден подчиниться.

— А ты мог ожидать, что это большинство так поступит с тобой?

— Нет. — По его бесстрастному лицу пробежала тень. — Нет. Я этого не ожидал. Они целый год говорили об этой резолюции, но я не верил. Даже когда началось голосование, я все еще не верил, что это может случиться. — Он говорил мягко, не глядя на нее и все еще переживая в душе бессильное удивление.

— Чего же ты ожидал?

— Я думал… Они говорили, что все мы должны работать во имя всеобщего блага. Мне казалось, что то, что я сделал в Колорадо, было во благо — во благо для всех. Я думал, что делаю хорошее дело.

— Глупец! Неужели ты не понимаешь, что тебя именно за это и наказали — за то, что ты делал свое дело.

Он покачал головой:

— Я этого не понимаю и не вижу никакого выхода.

— Разве ты обещал им уничтожить себя?

— Мне кажется, ни у кого из нас уже просто нет выбора.

— Что ты хочешь сказать?

— Дэгни, сейчас весь мир в ужасном состоянии. Не знаю, что с ним произошло, но что-то ужасное. Люди должны объединиться и найти выход из сложившегося положения. Кто же, если не большинство, должен решать, что делать? Мне кажется, что это единственный справедливый способ принятия решений, во всяком случае, я другого не вижу. В данном положении без жертв не обойтись, и раз уж это выпало мне, я не имею никакого права жаловаться. Правда на их стороне. Люди должны объединиться.

Она вся дрожала от гнева, и ей пришлось сделать невероятное усилие, чтобы ее голос звучал спокойно:

— Если это достигается такой ценой, то будь я проклята, если захочу так жить с людьми на одной планете. Если остальные могут выжить, лишь уничтожив нас, то почему мы вообще должны хотеть, чтобы они выжили? Нет ничего, что могло бы оправдать самопожертвование. Ничто не может оправдать превращения людей в жертвенных животных. Ничто не может оправдать истребление лучших. Человека нельзя наказывать за способности, за умение делать дело. Если уж это справедливо, то лучше нам всем начать убивать друг друга, поскольку никакой справедливости в мире не осталось.

Он ничего не ответил. Он смотрел на нее с выражением полного бессилия.

— Ну как? Можно жить в таком мире? — спросила она.

— Я не знаю, — прошептал он.

— Дэн, неужели ты и вправду считаешь, что это правильно? Честно, положа руку на сердце — разве это правильно?

Он закрыл глаза.

— Нет, — сказал он. Затем посмотрел на нее, и впервые она заметила в его глазах мучительную боль. — Именно это я и хочу понять. Я знаю, что должен считать это правильным — но не могу У меня язык не поворачивается сказать это. У меня все время перед глазами моя железная дорога, все ее мосты, семафоры, все те бессонные ночи, когда… — Он уронил голову на руки: — О Боже, так это чертовски нечестно!

— Дэн, — процедила Дэгни сквозь зубы, — борись. Он поднял голову. Его взгляд был совершенно пустым.

— Нет, это было бы неправильно. Я слишком эгоистичен.

— Перестань молоть чушь. Ты же прекрасно понимаешь, что это чепуха.

— Я не знаю. — Он говорил очень устало. — Я сидел здесь и пытался понять… Я больше не знаю, что правильно, а что нет. По-моему, мне уже все равно.

Она вдруг поняла, что дальнейшие уговоры бессмысленны, что Дэн Конвэй никогда больше не будет человеком дела, таким, каким он был. Она не знала, что заставило ее почувствовать уверенность в этом.

— Но ты же никогда раньше не сдавался, никогда не отступал.

— Никогда. — Он говорил с каким-то спокойным, безразличным удивлением. — Я боролся с бурями и наводнениями, с оползнями и трещинами в рельсах. Я знал, как бороться с этим, и мне это нравилось… Но в этой битве борьба бесполезна, она просто невозможна.

— Почему?

— Не знаю. Кто знает, отчего мир таков? Кто такой Джон Галт?

Дэгни поморщилась:

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю.

— Я хочу сказать… — Она замолчала на полуслове. Он знал, что она имела в виду.

— Дело всегда найдется. — Он говорил без особой уверенности. — По-моему, они собираются ввести ограничения только в Колорадо и Нью-Мексико. У меня все еще есть железная дорога в Аризоне, как и двадцать лет назад. Ею и займусь. Я устал, Дэгни. У меня как-то не было времени заметить это, но по-моему, я действительно устал.