Иванова, на пересдачу! (СИ) - Новикова Татьяна О.

— А смысл? Мне Ира нравится, тебе — Измайлов. Бывает.

Мы немного помолчали, разгоняясь. Точнее — разгонялась я, а Коперник медленно, но верно отставал. Запал запалом, а физические способности никто не отменял.

— Дашка, — задохнулся он, когда я перешла на трусцу, и мы поравнялись, — зачем ты сказала всем, что у меня… ну… двадцать пять сантиметров? Как-то это неприлично.

— Во-первых, завтра об этом никто не вспомнит, учитывая откровения Кошелева. Во-вторых, не парься. Даже если у тебя не двадцать пять сантиметров, это не критично. Главное — как ты им пользуешься.

— Вообще-то примерно двадцать пять…

— Сколько?! — пошатнулась я. — Ты мерил?!

— Исключительно в научных целях, — смутился Коперник. — Думал, нормально это или не очень?

Сами понимаете, бегать мы прекратили. Я даже дышать перестала, если уж по-честному. Вот так живет мальчик, учится на одни пятерки, пытается закадрить девочку. А у него в штанах находится машина для убийства.

Орудие пыток.

Атомная бомба, не меньше.

— Мне жалко Ирку, — произнесла я трагично.

— Почему? — удивился Ванюша.

Отвечать не стала. Незачем. Сам узнает, когда попробует, что двадцать пять сантиметров — это не только повод для гордости, но ещё и секс, полный страданий.

Короче говоря, наполненная новыми знаниями, я вернулась в спальню, где дрыхла заплаканная Иришка. Это хорошо, меньше будет донимать.

Нет, ну все-таки двадцать пять.

Это же… это же…

Такое вообще бывает?!

Кажется, Шевченко крупно поругалась с Кошелевым, потому что следующим утром он просил прощения у нас обеих. Вначале просто ломился в дверь и скулил как подбитая собачонка, затем вместе с Семеновым скупил половину цветочного магазина и уложил перед нашими дверьми. Со стороны казалось, будто это траурные венки на могилках двух безвременно усопших.

В какой-то момент Кошелев окончательно рехнулся и удумал петь под нашими окнами серенаду (для Иры) и песню-извинение (для меня).

Получилось отвратительно.

Злая на весь мир Иришка, разбуженная его воплями, молча вылила на возлюбленного ведро холодной воды и закрыла окно. Я никак это не прокомментировала, но мысленно была удовлетворена.

В этой битве мне нужен союзник. Меня бы по-дружески обидело, если б с утра Шевченко рванула миловаться к своему ушлепку. Который запросто может втоптать любого в грязь, не видит никаких границ и считает нормальным лазать по чужим телефонам.

Нет, она была солидарна со мной и поддаваться не собиралась.

Серега долго ещё стоял под окнами, и вода замерзала на легком морозце, сковывая его тело точно броня.

А я написала Измайлову сообщение с требованием встретиться. Пусть лучше он узнает из моих уст о подставе, которую учинил Кошелев, чем от кого-нибудь из студентов-идиотов.

— Может быть, обсудим по телефону? — перезвонил мне Стас. — Сегодня вообще никак. Что-то срочное?

— Как тебе сказать… общежитие узнало про нас с тобой.

Я, стараясь не захлебываться в эмоциях, описала события прошедшего дня. Получилось бурно, с кучей непечатных слов и фраз, от которых покраснеет портовый грузчик. Про то, что предварительно я притворилась девушкой Коперника, тоже обмолвилась.

Мало ли где всплывет, что я кувыркаюсь с двумя мужиками одновременно.

— Даш, дело такое. — Стас вздохнул, выслушав мою тираду до конца. — Иногда студентки спят со своими преподавателями. Это естественный фетиш. Помнится, одна девушка с юридического факультета заразила хламидиозом половину кафедры гражданского права. Долго тогда судачили о том, как это неэтично. Только вот кто запретит? Взрослые люди. Всё по согласию. О, а англичанку однажды застукали в туалете с симпатичным третьекурсником, который демонстрировал ей прекрасное владение языком. Правда, не английским, а своим. Ну и что?

— А мы… а ты…

— Кто докажет, что мы спали? — он фыркнул. — Знать ничего не знаю, видеть тебя не видел. Четверку поставил из жалости. Тебе тоже даром не сдался престарелый преподаватель, с которого сыплется песок.

— Тебе тридцать лет, — вяло напомнила я.

— Тридцать пять, — поправил Измайлов. — Старый рыхлый дед, который никогда не был уличен в порочных связях. Никто не поверит, что между нами что-то есть. Успокойся.

Прозвучало обнадеживающе. Меня, конечно, огорчило, что Стас не поднял бучу и не пообещал убить предателя в лице Кошелева. Жалко. Я ожидала сцены или хотя бы негодования, а не спокойного «Да забей».

Впрочем, Измайлов всё-таки спросил меня строгим, учительским тоном:

— Этот Кошелев тебя не обижал? Всё нормально?

— Нет. Не переживай. Он просто идиот. Но бить его не надо.

— Да какое бить, за кого ты меня принимаешь, — усмехнулся Стас. — Было бы странно, если бы мы убеждали, что между нами сугубо деловые отношения, но при этом я побил Кошелева. Просто долги по моим предметам он никогда не закроет. Пусть комиссию созывает.

О, в ход пошла профессорская месть.

Что ж, так даже лучше. Изящнее, что ли.

Мы поговорили еще немного, обсудили бабушку Измайлова — чудесная, мать её, женщина! — и попрощались. Признаться, мне нравилось созваниваться со Стасом и обсуждать всякие незначительные мелочи. Язвить. Парировать. Отбиваться.

Всё-таки он хороший, мой преподаватель-тиран.

Я начинаю привыкать к нему.

И это пугает.

Такой злобной я Викторию ещё не видела. Мегера, помноженная на фурию, которую покусала стая бродячих собак — примерно так сегодня она себя вела.

Весь вечер администратор совала свой длинный нос в любую щель и визжала:

— Тут грязно! Пыльно! Посуда немытая! Дарья, ваш волос нашли в супе! Катастрофа!

Мой волос никак не мог обнаружиться в супе, потому что там плавало что-то блондинистое и длинное. Кстати, Виктория была блондинкой. Это так, к слову, без каких-либо намеков.

Короче говоря, у нашего администратора срывало крышу. Повара посматривали на неё с опасением, а уборщица крестилась, стоило Виктории приблизиться к ней ближе, чем на метр.

День выдался никаким, столики пустовали, а потому Вика лютовала вдвое сильнее.

— Вика, вам бы мужика, — безапелляционно заявила я, когда администратор приперла меня в подсобке к стенке и заявила, что «с такой кривой мордой ходить — аппетит отбивать».

— В смысле?! — возмутилась она, багровея, зеленея и бледнея одновременно.

— Ну а чего вы кидаетесь на всех? Поверьте, немножечко качественного секса, и ваше настроение значительно улучшится.

Я похабно подмигнула и схватила поднос, собираясь штурмовать выход из подсобки.

— Дарья, вашего мнения никто не спрашивал. Но вообще-то… — она смутилась, задумавшись о чем-то своем. — Полгода уже… хм… не помешало бы.



Я так удивилась, что выскочила наружу без лишних комментариев, поправляя фартук и часто моргая. Виктория осталась внутри. Одинокая. Грустная. Она даже не наорала на меня за откроенное хамство — н-да, хорошенько ей мозги свернуло набекрень без регулярной интимной жизни.

— Ильдар, прошу тебя как самого адекватного, — подошла я к нашему мускулистому повару. — Как-нибудь при случае отымей Викторию. Она ж девица знойная, ей гормоны по голове бьют.

Мы с ним неплохо общались и периодически отвешивали друг другу едкие шуточки, поэтому такое предложение Ильдара не смутило, скорее порадовало. Он искренне поржал и даже на секунду закинул голову, представляя, видимо, как выбивает из Виктории всю дурь.

— Кстати, а где она?

— Страдает в подсобке.

Ильдар как-то подозрительно огляделся по сторонам, обтер ладони о салфетку и двинулся по направлению к подсобке. Интересно, с какой целью? Неужто претворять просьбу в реальность? Или успокаивать злобного администратора?

Следующие полчаса я изображала активность, натирая один и тот же стол до блеска. Посетителей так и не было, и вечер выдался исключительно бездарным. Щедрых чаевых сегодня не предвидится.