Годы в седле - Иван Куц

На период предстоящих действий из конных частей и подразделений были созданы два сводных отряда. В один из них вошли бухарцы Булатова, 1-й Интернациональный кавалерийский полк и 2-й дивизион 2-го Интернационального кавполка имени Карла Либкнехта. Возглавил этот отряд Павел Иванович Сокольский, ранее командовавший Особым Самаркандским погранполком. Ядром другого отряда стал дивизион, в командование которым я только что вступил. Мне подчинили 1-й и 2-й эскадроны пограничного дивизиона, батарею бригады и катта-курганскую караульную роту.

Два бронепоезда, две маршевые интернациональные роты и 3-й погранэскадрон оставались в резерве Э. Ф. Кужело.

Все командиры выехали с Крыжиным на рекогносцировку. Места эти нам были хорошо знакомы, и он уделил больше внимания ознакомлению нас с замыслом командующего на разгром войск приграничного Хатырчинского бекства. Крепость Хатырчи предполагалось обойти с севера, отрезать находящийся там гарнизон от главных сил эмира и затем уничтожить.

В дальнейшем план этот претерпел существенные изменения. Командующий Самаркандско-Бухарской группой Дмитрий Ефимович Коновалов счел, что глубокий обход по ровной и пустынной местности скрыть от противника практически невозможно, поэтому приказал подойти к Хатырчи, используя прямой и короткий путь по тугаям и болотам, внезапно атаковать части бека, расположенные перед городом, и на их плечах ворваться в Хатырчи.

Но рекогносцировка не была бесполезной. Для меня в особенности. Я впервые познакомился там с командирами и политработниками подразделений, входивших в мой отряд.

Как только Крыжин отпустил нас, ко мне подошел высокий симпатичный шатен. Представился:

— Помощник командира Второго Интернационального кавалерийского полка Береш.  

Я назвал себя. Последовало крепкое рукопожатие. Береш предложил пройти в тутовую рощу, где собрался начальствующий состав 1-го дивизиона и двух пограничных эскадронов.

Нас встретил широкоплечий венгр с пышными, закрученными кверху усами. Сверкнув большими карими глазами, он лихо отрапортовал:

— Командиры и политработники сводного кавалерийского отряда в сборе.

— Это товарищ Валлах, командир первого эскадрона, — представил его Береш. Затем он познакомил меня с высоким пожилым мужчиной, что стоял на правом фланге шеренги:

— Товарищ Биску, военком первого эскадрона.

— Почему военком?

— Понимаю ваше удивление, — улыбнулся Береш. — У вас в эскадронах политруки. У нас же пока все по-старому. В Фергане подразделения бригады были разбросаны по кишлакам, действовали самостоятельно, и потому там оставили комиссаров. Сейчас положение изменилось, но политработников по привычке называют комиссарами. Скоро все встанет на свое место.

Мы подошли к пограничникам. Теперь уже я стал знакомить Яноша Береша с ними. Потом пригласил его присесть под сень густой шелковицы. Заметив, что Валлах как-то сердито смотрит в мою сторону, спросил Береша:

— Вам не кажется, что командир первого эскадрона чем-то недоволен? Уж не тем ли, что командир отряда назначен не из вашей бригады?

— Да нет же! Валлах, как и все мы, понимает, что так надо. Вы, пограничники, лучше нас знаете врага и обстановку. К тому же лично вы окончили командные курсы, имеете боевой опыт. А хмурый вид товарища Валлаха пусть вас не смущает. Он всегда такой, хотя в действительности душевнейший человек и очень храбр. Вы сами скоро убедитесь в этом.

О себе Янош Береш рассказал очень кратко. Родился в 1894 году в Лемберге (ныне Львов). Окончил военную школу. На русском фронте был недолго: в 1915 году попал в плен и находился в ташкентском лагере. Перед революцией был переведен в Фергану.  

Там в начале 1918 года добровольно вступил в отряд Э. Ф. Кужело.

Забегая вперед, скажу: Янош Береш в течение всей гражданской войны беззаветно сражался с врагами революции; сначала в Средней Азии, потом на Южном фронте, затем опять в Туркестане, пока не было полностью ликвидировано басмачество. После увольнения из Красной Армии преподавал военное дело в школах. Сейчас — на пенсии. Он один из немногих оставшихся в живых ветеранов Отдельной интернациональной кавалерийской бригады.

...Среди участников рекогносцировки я встретил и Карла Боца. Он прибыл из Самарканда во главе группы политработников проверить, как в частях идет подготовка к операции. Прекрасный оратор, Карл Боц своим выступлением перед политсоставом бригады показал, как нужно вести разъяснительную работу среди бойцов.

3

После обеда вернулись в Катта-Курган. Я собрал весь состав отряда и объявил приказ командующего Туркестанским фронтом. Накоротке провели митинг. Рудольф Сабо (однофамилец пулеметчика Сабо), назначенный на время операции комиссаром нашего сводного отряда, ознакомил бойцов с военно-политической обстановкой, призвал их с честью исполнить интернациональный долг перед бухарскими братьями по классу.

Прозвучал сигнал «сбор», и отряд выступил в поход. Первую остановку мы должны были сделать в кишлаке Пейшамбе, расположенном неподалеку от бухарской границы.  

Август 1920 года даже для этих жарких мест выдался необычайно сухим и знойным. В долине Зеравшана, правда, ночи уже стали прохладными. Но днем нещадно палило.

Двигались в колонне по шести. В паузах между песнями звучали трубы венгерских эскадронов. Население высыпало на улицы. Подковы дробно цокали по булыжной мостовой. Легкий ветерок колыхал алое полотнище знамени, трепал пестрые эскадронные флаг-значки.

На обочине дороги, прижав сынишку к груди, стояла Ольга Танкушич. Муж увидел ее, выехал из строя, спешился. Ольга опустила малыша на землю. Танкушич присел на корточки, обнял сынишку. Я тоже придержал коня, чтобы проститься с близкими боевого товарища.

— Будь умницей, — ласково наставлял мальчика Шандор, — слушайся маму и бабушку. Я скоро вернусь, привезу тебе бухарскую саблю.

Выпрямился, обнял жену. Потом резко повернулся, вскочил на коня и, не оглядываясь, поскакал вперед.

Как только голова колонны вырвалась из лабиринта узких улочек старого города, знамя, чтоб не пылилось, убрали в чехол, флаг-значки накрутили на пики. Умолкли уставшие трубачи. Но певуны не сдавались. В каждом подразделении были свои любимые песни. В 1-м эскадроне пограничников предпочитали русские народные, революционные и старые солдатские. Во 2-м преобладали украинские. Там тон задавал Пархоменко. Сам хороший певец, он организовал большой и дружный хор. Мадьяры, естественно, любили свои мелодии, то грустные народные, то бравурные военные.