Гнездо для купидона - Маргарита Южина

А он молчал, потягивал кофе, и его глаза смеялись и наблюдали за ней из-за края чашки. Маша уже не могла молчать, так откровенно ее никто и никогда не разглядывал. И ей казалось, что у нее обязательно растрепанные волосы, что… наверняка размазалась помада… ах ты, она ж сегодня и губы не красила! Ну значит, глаза… что-нибудь там с тушью… ну чего ж он так смотрит? Сейчас все морщинки разглядит… Хоть бы свет пригасили, что ли!! Черт, тут же и не свет, а солнце, день же…

– Ты меня прости, я тогда… сорвался… – совсем тихо, одними губами проговорил он. Но потом спохватился и стал смотреть весело, будто испытывая ее на выносливость. – Простила?

Она улыбнулась и просто пожала плечами. И снова молчаливый разговор глазами: он – весело и лукаво, как большой дядя на первоклашку, а она… она не знала, куда деться… надо было не молчать… что-то говорить…

– Ах да! Я ж к тебе по делу! – вдруг вспомнила Маша.

– Точно ко мне? – шутливо переспросил Глеб. – А то, может быть, ты какого другого начальника ищешь?

– Если ты – хозяин всего вот этого… – она обвела взглядом кабинет, – то к тебе… Глеб, у тебя работал мой муж, а потом его уволили, он…

– Муж? – переспросил Глеб, и в глазах его метнулся испуг. Но только на один миг. – Погоди, как – муж? А ты что…

– Да, Глеб… – усмехнулась она. – Я замужем. Так бывает.

Он выпрямился, некоторое время помолчал, а потом с силой потер лицо. И начал говорить уже совсем другим тоном. Серьезным и деловым, как и полагается беседовать в таком кабинете.

– Ну и что? Что там у нас с мужем?

– Ты его уволил.

– Какое несчастье, – криво усмехнулся Савельев. – А почему? Что такого он сделал? Он разобрал все, что мы построили? Или свистнул самосвал с цементом?

– Да кто его знает… – покраснела Маша. – Он здесь недолго работал. Десятого числа устроился, а уже пятнадцатого… сказал, что уволили…

– Как фамилия? – бесцветным голосом спросил Савельев и стал щелкать пальцами по клавиатуре.

– Борцев. Роман Викторович, – совсем тихо ответила Маша.

На мониторе показались какие-то рамки, записи, а потом выплыло и фото несравненного супруга. Заплывшая физиономия со старательно зализанными волосами.

– Борцев… Роман Викторович?.. Так… он у нас… разнорабочим устраивался… а уволили… – не глядя на фото, бормотал Савельев, а потом вдруг увидел. – Е… лки-палки!! Так это… вот это сокровище – твой? Муж? Правда, что ли?

Он не мог поверить, и чем больше он сомневался, тем больше покрывалась Маша багровыми пятнами.

– Так он же у нас… за пьянство!! – таращился на Машу Глеб, будто бы пытаясь донести что-то новое. – Он же у нас… правильно! Десятого устроился, проработал четыре дня, из этих четырех – три добросовестно пил, прямо на стройке. И я сам, лично… Ф-ф-у ты… не может быть.

– Может, – уже вполне равнодушно кивнула Маша.

У нее вдруг внутри что-то обвалилось. И ей стало все равно, что сейчас о ней подумает этот лощеный, хорошо пахнущий начальник. Он в своей жизни, она в своей. А то, что их жизни пересеклись… досадное недоразумение. А сейчас все встало на свои места. Он – в кабинете, начальник, она… она просит за своего алкаша.

– А что у вас общего? – с настоящим интересом спросил Савельев. – Дети? У вас есть дети?

Он снова пощелкал по клавиатуре.

– Ну да… есть, – сам же себе и ответил. Но тут же воскликнул: – Так они ж… вот, младшая – Зоя Романовна… ей же уже девятнадцать! Сын еще старше… И что, папаша всех содержит? Блин, о чем я говорю! Я ж сам его…

– Вот именно, – горько усмехнулась Маша.

– Ну тогда… может, у него наследство? Или… душевной красоты неописуемой? – откровенно издевался Глеб. – Хотя, ты уж меня прости, пьяница – душевный красавец, это как-то… И что ж в нем такого?

Маша и не собиралась отвечать.

– Понял! Ты его любишь! – скривился Глеб. – Любофф! Большая и чистая!

– Так ты его возьмешь? Обратно? – спросила Маша, желая прекратить издевательства. – Пить не будет.

– Коне-е-ечно!!! Как же не взять такого ценного работника! Куда ж наша стройка без него? Мы же…

– Тогда он придет прямо сегодня, – поднялась Маша и покинула кабинет, не оборачиваясь.

Она вышла из стеклянных дверей, долго шла, выпрямив спину – вдруг за ней наблюдают из окна, и, только свернув за угол, отошла к ближайшей скамейке, рухнула на нее, сгорбилась, будто плечи придавила невыносимая тяжесть, и закрыла лицо руками. Она нисколько не сердилась на Глеба, она вдруг… вдруг поняла! Он… он ждал ее! Он надеялся на… на большее. А может быть, и нет… может быть, ей показалось… или просто хотелось так думать…

Из забытья ее вывел звонок сотового.

– Маша, – звонила свекровь, – ты как поговоришь с начальством-то, мне перезвони, я этого… вурдалака наряжу покрасивше, ладно?

– Я уже переговорила. Наряжайте, – погасшим голосом ответила Маша.

– Ну тогда… ты его там встречай, на остановке, а то ить опять куда-нибудь свернет. Я его выпускаю!

– Выпускайте.

Она сидела на скамейке, и ей хорошо была видна остановка. Подъезжали автобусы, выходили люди и быстро неслись по своим делам. А она все сидела… ждала своего… мужа… Муж… Мой любимый, мой дорогой, мой драгоценный, мой царь… черт!! И почему опять при этих словах перед глазами всплывало лицо Савельева?!

Ее «царь» появился минут через тридцать. Она узнала его сразу – по сгорбленной спине, по вжатой в плечи голове, по тому, как он озирается, по меленьким шагам… хотелось плюнуть и уйти. Но…

– Роман! – крикнула она и подошла к мужу.

Тот радостно разулыбался, и Маша охнула – во всю правую щеку супруга багровел здоровенный синяк.

– Да что ж такое-то, а? Ну что за вид опять? – хлопнула себя по бокам Маша. – У всех мужья как мужья, а мой… откуда фингал?

– Так… маменька! Изверг она, а не мать! – прошипел Роман Викторович, с тоской глядя за горизонт. – Мне вот ее эти методы!

– Понятно, – вздохнула Маша и строго предупредила: – Запомни, Борцев, если ты хоть одну! Рюмку! Ко рту!.. Рома, я тебе обещаю – у тебя и на левой щеке такая фигня будет. А жить ты будешь рядом с домом. В подвале. Надоел, понял!

Муж только слишком поспешно взглянул на старенькие часы и торопливо отмахнулся:

– Ладно болтать-то, некогда мне!

– Ступай… – кивнула ему вслед Маша и заторопилась в другую сторону – ей надо было еще успеть за билетами для Иветты.

Купив их, Маша направилась к Никите Николаевичу, но сотовый снова зазвонил.

– Марью Игоревну можно к телефону позвать? – старательно выговаривал чей-то старческий голос.

– Это я, а кто спрашивает? – насторожилась Маша.

– Ма-а-а-шенька-а-а-а… – вдруг завыло в трубке, и Маша узнала свою Капитолину. – Приходи скорее-е-е-й…