Маршал Шапошников. Военный советник вождя - Рудольф Баландин

И еще одно его свидетельство: «Следует отметить, что Лодзин-ская операция имела для русской армии и два положительных результата: во-первых, был отстранен от должности командующего армией Ренненкампф — представитель «авантюризма»; во-вторых, был смещен с поста командующего армией и Шейдеман, оказавшийся бездарным начальником».

Учтем: свои воспоминания Шапошников писал в последние годы жизни. Возможно, ему было приятно возвращаться мысленно в прошлое, как бы проходя жизнь заново. Но вряд ли это было для него главное. Он рассказывал о произошедших событиях сухо, деловито — в назидание потомкам: не столько современникам, сколько будущим поколениям. Этим его свидетельства существенно отличаются от большинства мемуаров военачальников. Его не волновало мнение о нем читателей; у него не было подспудного желания выставить себя в выгодном свете, оправдать свои ошибки, подчеркнуть достоинства и достижения.

У него приведены случаи из военной жизни, преимущественно на основе личного опыта. По-видимому, он полагал, что это может принести кому-нибудь пользу.

97

Вот еще один из рассказанных им эпизодов. Во второй половине ноября неожиданно поступил приказ срочно выступить на север и занять фронт 55-й пехотной дивизии. На подходе к позициям они встретили толпы солдат и офицеров, беспорядочно идущих им навстречу. Это были пехотинцы. Они отступали, а вокруг стояла тишина. Кавалеристы, спешившись, заняли опустевшие окопы. Выслали вперед разведку. Немцы вели себя пассивно, отвечая слабым ружейным огнем.

Оказывается, 55-ю пехотную дивизию только что перебросили сюда без надлежащей подготовки к боевым действиям. Днем немцы сильно обстреливали их позиции тяжелыми 152-мм снарядами. Просидев в укрытиях, оглушенные и напуганные, пехотинцы с наступлением темноты начали покидать окопы, хотя обстрел уже прекратился.

Отойдя на несколько километров в тыл, полки остановились. Офицеры собрали свои разрозненные подразделения. Людей накормили. Они успокоились и на следующий день вернулись на свои прежние позиции.

Шапошников делает вывод: надо уметь осторожно вводить резервные части, тем более не обстрелянные. Они несут большие потери и могут поддаться панике.

А его 14-я дивизия продолжала вести отдельные бои с противником, активно маневрируя. В конце 1914 года ее отвели в тыл на 10 дней.

Шапошников побывал в Петербурге и Варшаве. После встречи Нового года они двинулись в поход на север.

«Сев на коня и тронувшись с дивизией в путь, я не подозревал, что колесо моей судьбы уже поворачивается в другом направлении. Служба в войсковом штабе, в котором я пробыл два года, закончилась. Меня ждала работа в высших (армейском и фронтовом) штабах.

С болью в сердце расставался я со штабом 14-й кавалерийской дивизии. Среди ее многих офицеров, доброжелательно настроенных к честным военным кадрам, и среди солдат и в мирное время, и в период войны я встречал самое дружеское и товарищеское отношение. Хочется особо отметить, что с 14-й кавалерийской дивизией меня связывали самые добрые воспоминания о службе в строю».

Так завершаются мемуары Бориса Михайловича. О дальнейших событиях его жизни приходится судить по документам и свидетельствам других людей.

98

Молодому офицеру Шапошникову довелось участвовать в сражениях на полях Польши под Ивангородом, где русские войска наголову разгромили 1-ю австрийскую армию и нанесли тяжелый урон 9-й германской армии, которой удалось уйти от преследования и уничтожения благодаря нерешительности нашего командования.

В районе Лодзи та же германская армия, усиленная новыми формированиями, попыталась взять реванш и окружить 2-ю русскую армию. Но сама оказалась под угрозой окружения. Наши успехи в этом районе помогли западным союзникам во Фландрии отразить начатое немцами наступление, грозившее захватом важного стратегического пункта Дюнкерка.

В 1915 году германское командование перешло к обороне на западе и усилило напор на русские армии, перебросив на восток 13 новых дивизий. Наши части испытывали острый недостаток в артиллерийских снарядах и вооружении. Немцы перешли в наступление на широком фронте, подойдя к Риге, Двинску, Минску, Ровно, Тарнополю.

Россия оказалась плохо подготовленной к войне XX века, когда сражались огромные массы войск и важную роль играло их материальное обеспечение, в частности, техникой и боеприпасами. Теперь противоборствовали не просто армии, а государства как единое целое, включая промышленность и сельское хозяйство. Очень многое зависело от состояния глубокого тыла и общего руководства и страной, и действиями на фронте.

Тем временем служба Шапошникова шла своим чередом. Его перевели в штаб 12-й армии на должность помощника старшего адъютанта разведотдела. Летом 1915 года повысили по службе, назначив штаб-офицером при управлении генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта.

Осенью он перешел на более самостоятельную должность начальника штаба отдельной сводной казачьей бригады. Получил звание подполковника. В мае 1916 года вновь поднялся еще на одну ступень по служебной лестнице: стал начальником штаба 2-й казачьей Туркестанской дивизии.

К сожалению, об этом периоде его деятельности сведений слишком мало. Нет сомнений, что он по-прежнему проявлял инициативу, отличался отменной работоспособностью, мужеством и знанием дела. Обстрелянный в боях, проверенный в трудных ситуациях на фронте, а вдобавок имеющий хорошую теоретичес-

кую подготовку, он стал профессиональным военным, специалистом высокого класса.

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА

Летом 1916 года Шапошников находился на Юго-Западном фронте, в Галиции, в должности начальника штаба 2-й казачьей Туркестанской дивизии. Бои шли с переменным успехом. Один из эпизодов этого периода позже был рассказан участником событий в документальном произведении. Приведем этот характерный эпизод с купюрами:

«Вечером я получаю приказ — идти в штаб. Под свист пуль я иду вместе с моим вестовым.

Я вхожу в землянку штаба полка.

Командир полка, улыбаясь, говорит мне:

— Малыш, оставайтесь в штабе. Адъютант в дальнейшем примет батальон. Вы будете вместо него.

Я ложусь спать в шалаше. Снимаю сапоги первый раз за неделю.

Рано утром я просыпаюсь от взрыва снарядов. Я выбегаю из шалаша.

Командир полка и штабные офицеры стоят у оседланных лошадей. Я вижу, что все взволнованы и даже потрясены. Вокруг нас падают снаряды, визжат осколки и рушатся деревья. Тем не менее офицеры стоят неподвижно, как каменные.

Начальник связи, отчеканивая слова, говорит мне:

— Полк окружен и взят в плен. Минут через двадцать немцы будут здесь. Со штабом дивизии связи нет. Фронт разорван на шесть километров.

Нервно дергая свои седые баки, командир полка кричит мне:

— Скорей скачите в штаб дивизии. Спросите, какие будут указания. Скажите, что мы направились в обоз, где стоит наш резервный батальон.

Вскочив на лошадь, я вместе с ординарцем мчусь по лесной дороге.

Раннее утро. Солнце золотит полянку, которая видна справа от меня.

Карьером я подъезжаю к высоким воротам. Здесь штаб дивизии.

Я взволнован и возбужден. Воротник моего френча расстегнут.

Фуражка на затылке.

100

Соскочив с лошади, я вхожу в калитку.

Ко мне стремительно подходит штабной офицер, поручик Зрад-ловский. Он цедит сквозь зубы:

— В таком виде... Застегните ворот.

Я застегиваю воротник и поправляю фуражку.

У оседланных лошадей стоят штабные офицеры.

Я вижу среди них начальника дивизии, генерала Габаева, и начальника штаба, полковника Шапошникова.

Я рапортую.

— Знаю, — раздраженно говорит генерал.

— Что прикажете передать командиру, ваше превосходительство?

— Передайте, что...

Я чувствую какую-то брань на языке генерала, но он сдерживается.

Офицеры переглядываются. Начальник штаба чуть усмехается.

— Передайте, что... Ну, что я могу передать человеку, который потерял полк. Вы зря приехали.

Я ухожу сконфуженный.

Я снова скачу на лошади. И вдруг вижу моего командира полка. Он высокий, худой. В руках у него фуражка. Седые его баки треплет ветер. Он стоит на поле и задерживает отступающих солдат. Это солдаты не нашего полка. Командир подбегает к каждому с криком и мольбой.

Солдаты покорно идут к опушке леса. Я вижу здесь наш резервный батальон и двуколки обоза.

Я подхожу к офицерам. К ним подходит и командир полка. Он бормочет:

— Мой славный Мингрельский полк погиб.

Бросив фуражку на землю, командир в гневе топчет ее ногой.