101 Рейкьявик - Халлгримур Хельгасон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, г твою маму как звать?
Вдруг я сказал фразу, с помощью которой можно кадриться. «Как звать твою маму?» 15 000 (сейчас она снова взлетела в цене до 50 000) смотрит на меня так, как будто я — ее отец и пристаю к ней, и уже забыла, как звать ее маму. Ну-ну, старина Хлин Бьёрн, подожди немного, покуда дева отыщет в памяти имя своей матери. Настает обалденный миг: короткая дискуссия в девятнадцатилетней головке (ведь у женщин голова «кукольная», особенно когда они начинают ее ломать; их мозг — маленький фарфоровый морской ежик, хрупкий, завернутый б шуршащий целлофан. Так ведь?) на тему: стоит ли отвечать такому дураку? Девушки — дуры. То есть не важно, насколько они глупы, но этим они способны любого Каспарова в два счета превратить в полного Шварценеггера. 50 000 так ломает голову, что прическа почти совсем растрепалась. Может, она не помнит, как зовут маму? Нет. Наконец она выдает блондинистый ответ:
— Хельга. А ты зачем спрашиваешь?
— Ну, просто. Уже пора.
— Разве уже так поздно?
— Что?
— С Новым годом!
— Да. И тебя также. Классно выглядишь.
— Спасибо.
— А что ты за это хочешь?
— То есть?
— Что ты хочешь за свой внешний вид? За платье, за прическу?
— Ты ко мне клеишься?
— Э-э-э…
— «Э»? Ты что, под этим делом?
— Э? Нет.
— Ты из тех, кто окончил курс без шапочки?
— Какой шапочки?
— Ну здрасьте! У студентов же шапочки академические!
— Не… Э-э… Я в Сельскохозяйственной академии учился.
— Ну, и какие там шапочки? Такие вязаные, как у деревенских мужиков?
— Не знаю. Я до выпускных экзаменов не дошел.
— Оно и видно.
И ушла. В коридор. Породистая племенная телка с толстыми окороками. Да, у человечества есть прогресс. По крайней мере у его женской половины. Я остался у раковины на кухне. Безналичный чек на 50 000 крон. По части женщин я как некрасивый защитник, который в финале доходит до ворот и уже готов забить гол, но всегда нервничает и все сам портит. И все же. У нее ляжки. Ну и что. Эрекции не стоит. Ну да… Шкафы на кухне как-то хорошо подходят друг к другу. Ящики и створки. В этом есть своя логика. Сигарета. Папа входит, стакан в руке, как микрофон:
— Ну, как жизнь молодая?
— Ну, как всегда: привет, привет, раз-два-оп.
— Мама как — на севере?
— Да.
— И долго она там пробудет?
— Нет, вряд ли.
— Новый год встретит, и домой?
— Ага.
— А как…
Папа смотрит в сторону Лоллы, но вот приплатьивается Хофи, спрашивает про вино, а за ней две новые подруги, Олёв и Сара. «Семейка» сгрудилась вокруг, и, наверно, потому что я самый высокий, все языки обвиваются вокруг меня.
Сара: Ну, Хлин, а ты на будущий год что-нибудь запланировал?
Хлин: Как всегда, поход вокруг…
Лолла: Вокруг дома? Знаете, Хлин сегодня вышел во двор.
Хофи: Ну?
Лолла: Да, представляете, он сам взял и вынес мусор.
Хофи: Для вас это новость?
Лолла: Ты его плохо знаешь.
Папа: Это, наверно, ты на него так хорошо влияешь?
Лолла: Да, скоро мы сможем его выпустить. Он скоро сможет переехать из дома.
Сара: Ты собираешься переехать, Хлин?
Лолла: Да, ты случайно не знаешь какую-нибудь мать-одиночку, которой не о ком заботиться?
Сара: Нет… но у меня полно незамужних подруг…
Лолла: Нет… (смотрит на Хофи)…это ему, наверно, уже не нужно.
Папа: Девочки, ну дайте ему самому решить!
Сара: А ты его подруга?
Хофи: Не знаю. С Хлином никогда точно не знаешь.
Лолла: По крайней мере я пытаюсь в нем разобраться.
Сара: Зачем вы так говорите? Мне кажется, что он весьма…
Лолла: Развитая личность?
Сара: Да, просто личность.
Хофи: Такой особенный.
Папа: Эй, Хлин, пусть они тебя не путают. Этим женщинам никогда нас не понять, вот они и разводят всякий треп. А чуть прекращают разводить треп — глядишь, уже и сами разводятся, ха-ха-ха…
Лолла: Нам тебя не понять? Значит, вот в чем дело?
Хлин: Нет. Это я вас не понимаю.
Сара: А еще мы такие глупые. Мне кажется, что мы, женщины, всегда такие глупые, правда, девочки?
Хофи: Нет. Я всегда чувствую, что за них надо думать.
Хлин: Просто дело в том, что с женщинами невозможно быть самим собой. Вечно приходится сдерживаться.
Лолла: Да? А вот это уже интересно! Поясни.
Хлин: Да. Ну, это все равно как когда хочется перднуть, а пытаешься сдержаться. Вечно газы в проходе.
Сара: Газы в проходе! Ха-ха-ха!
Лолла: Вот как? Теперь до меня дошло, почему, когда я прихожу домой, у вас в прихожей так воняет. Мужчинам нужны женщины, чтоб сдерживать в себе вонь.
Хофи: Вот именно.
Засим небольшая пауза. Я смотрю на Сару, а она ласково улыбается мне. Из гостиной неожиданно раздается старая песня Брюса. «Everybody’s Got a Hungry Heart». Правда, 1980 года.
Папа: Ну, это вы так думаете.
Хлин: Ну, Лолла, ты нам это, наверно, лучше объяснишь.
Лолла: Что?
Хлин: Эту непреодолимую разницу между полами.
Лолла: Правда?
Хлин: Да. Ведь тебе знакомы обе стороны. По личному опыту?
Лолла: Ты хочешь сказать, потому что я — лесбиянка?
Хлин: Э… И это тоже.
Сара: Ой, да, конечно, ты же лесбиянка! Расскажи мне, как это — быть лесбиянкой? Мне всегда так хотелось стать лесбиянкой, знаешь, просто чтобы понять, как это, хе-хе…
Лолла: Милая, пошли потом ко мне домой, я тебе все покажу.
Хлин: А мне с вами можно?
Папа: Ну-ну…
Сара: Ха-ха, похоже, нашему Стейни это не нравится…
Хлин: А можно записаться на курсы лесбиянства?
Лолла: Давай, Хлин, поторапливайся!
Хлин: Я думал, сперва надо закончить курсы гомиков…
Лолла: Ну, наверно… Но сначала нужно хотя бы научиться жить самостоятельно.
Хлин: Да…
Мы как-то сникаем. Все вдруг стало слишком грязно, сально, хотя буфет и так залит вином, вокруг полно пустых стаканов, в раковине окурки, а на полу липкие капли кока-колы. Входит Трёст, как святой, с ящерицей на голове: абсолютно нормальный, по сравнению со всей нашей компанией. И Рози с Гюлли, рты до ушей, счастливые и влюбленные.
Проходит еще один час вечеринки — и вот я сижу на диване с Хофи на руке, то есть на ручке. Какой-то рок-рукосуй с диджейскими амбициями оккупировал магнитофон и испортил все настроение какими-то ржавыми подлодками — U2 — времен войны, они бороздят пустую комнату. «Nothing changes on new year’s day».[134] Хофи pacсказывает мне про свою подругу, которая забеременела, но вот входит Лолла и говорит, что ей пора, она обещала заглянуть на другую тусовку. Я хватаюсь за эту возможность и говорю: «Подожди секундочку», встаю (неувязочка: оступился, так как выпил) и успеваю протиснуться в коридор, пока до Хофи не дошло, что я ухожу. Еще одна попытка к бегству. Я говорю Лолле: «Можно, я с тобой?» Она не против. Облекаюсь в кожанку, но Трёст и кто-то еще ящерятся на лестничной площадке. Торир сбежал из теплой клетки. Он лежит у стенки за батареей, а они тянут к нему пальцы. Они берут меня в плен. Я — заложник разговора:
— Эй, ну что ты, не уходи!
— Придет еще полно народу, Рейнир со своими…
— Да я только на минуточку, я еще вернусь.
Лолла уже спустилась вниз по лестнице и чуть не упала, но успела ухватиться за перила и теперь сидит на ступеньке и смеется:
— Эй, Хлин! Хлин! — Это Трёст вьется вокруг меня. — Или нет, я тебе потом скажу…
— Что такое?
— Да ничего… слышь, ты эту даму завербовал или как?
— Что?
— Ну, тут вот какое дело… я знаю, я под газом, и все такое, но скажи, ты наезжал на Хосе? Марри чего-то об этом блеял или Баура, но у него там, типа, всегда какой-то подтекст, как сейчас у Торира, или ты не знаешь?
— А что?
— А тут выяснилось, что Торир — дама, ты прикинь, парень оказался дамой, и вот она, то есть эта, ну, та самая, ее еще по телику показывали, знаешь, с тюленями, — я ей показал Торира, и у него там все было… ну. короче, он — женщина. И что, как ты думаешь, нам придется дать ему другое имя?… Не знаю, под Новый год всегда что-то такое, прикинь, дело, короче, в том, что под Новый год вечно какие-то перемены. Ну, помнишь, как в прошлом году с Тельмой?… Нет, Бегги, смотри: вон хвост! Он с другой стороны!.. Или она…
Трёст разворачивается и руководит поисками за батареей. Лолла спустилась на следующий лестничный марш и спрашивает, иду ли я? Я бегу за ней. Трёст — следом, бормочет что-то насчет того, что он не знал, «что твой папа теперь, типа, с Сарой. Отличный ход, молодец Седобородый». Мы спустились к двери подъезда. Лолла говорит, что собирается идти. Выходит. Я остаюсь, надо мной Трёст — на ступеньке. Наступает. Входная дверь приоткрыта, холодный Новый год. В одно ухо, прошлогодние фразы из Трёстова рта — в другое:
— Слушай, чего ты за ней бегаешь, ведь кончится все стопудово какой-нибудь лесбийской фигней, ты знаешь, Новый год — это, типа, такое решающее время, типа, как встретишь, так и проведешь.