Врушечка - Галина Куликова

— Ну и фантазерка же ты, Настасья Лаврентьева, — с чувством произнес Шелестов. — Я в Еву никогда не был влюблен. Но отрицать то, что она потрясающая женщина, просто глупо.

— Да уж, потрясающая. — Настя подняла руку и показала заклеенное лейкопластырем запястье.

Она еще хотела добавить, что Ева Ковальская — психованная дура, но вовремя прикусила язык. Когда обыкновенная девушка наезжает на неземную красавицу, это всегда расценивается как зависть.

— Насть, ты, наверное, все не так поняла, — примирительным тоном сказал Шелестов. — Наверное, Ева импульсивно с тобой поговорила, резко дернулась, уходя, и просто случайно тебя поцарапала. Я знал одну девушку, у которой были такие крепкие ногти, что она протыкала ими кожаные сиденья в машине и даже не замечала этого.

Настя задумчиво посмотрела вдаль, на автомобили, которые бежали по бульвару вниз, теснясь на светофоре и сверкая лакированными крышами. Нет, Шелестов ей не верит. Но все-таки он не муж Евы Ковальской! Уж муж-то наверняка должен знать, какова она на самом деле. Ведь абсолютно ничего невозможно скрыть от человека, с которым живешь в одной квартире. Постепенно, шаг за шагом твой партнер раскрывается, и ты начинаешь понимать его, как самого себя. Вероятно, следует все же поговорить с Колесниковым. Может быть, мягко… Или вообще не стоит с ним связываться? Вдруг его взбесит сама тема разговора?

«Мне следует залечить царапины на руке и забыть о происшествии раз и навсегда», — решила для себя Настя. На Шелестова она не обиделась.

На мужчин вообще нельзя обижаться, если дело касается писаных красавиц. Писаная красавица для мужчины все равно что «Мона Лиза» — безусловный шедевр, дорого стоит и принадлежит не ему. Наверняка друзья завидуют Колесникову черной завистью.

— Вероятно, ты прав, — вслух сказала Настя, примирительно улыбнувшись. — Вероятно, Ева просто вспылила. С кем не бывает?

— Конечно, — на лице Шелестова отразилось облегчение. — Не бери в голову. Я понимаю, ты обиделась, но ведь ты добрая.

— Я добрая? — удивилась Настя. — С чего ты взял?

— Ты очень добрая, — стоял на своем Шелестов. — Это любому дураку ясно сразу.

Он наклонился и чмокнул ее куда-то за ухо. Насте стало щекотно и жарко, и она неожиданно подумала, что, несмотря на явные ухаживания со стороны Шелестова, они с ним до сих пор ни разу толком не целовались. То есть по-настоящему. Таким поцелуем, который мог бы стать прелюдией к чему-то более серьезному. Интересно, почему? Был бы Шелестов юнец зеленый, можно было бы подумать, что он смущается. Но он человек разведенный, опытный… Да еще такой симпатичный! У него наверняка до женитьбы была целая куча девушек. И еще целая куча после развода! «Интересно, в чем же тут дело? — озадачилась Настя. — А что, если… Что, если он уже обратил внимание на Катьку? И ему уже просто не хочется со мной целоваться?»

Подумав так, Настя внезапно испытала острое разочарование, как будто только что упустила из рук что-то очень ценное.

— Кх-м, — сказала она, заставив себя взбодриться. Соревнование так соревнование. — Кстати, как там у тебя на фирме? Дела идут, контора пишет? Мне твоя Катя очень понравилась: такая чудесная девчонка, просто нет слов. У вас наверняка все парни за ней бегают.

— Катя? Катя и вправду чудесная, — согласился Шелестов, двинув бровью. Взгляд его сделался задумчивым и немного мечтательным. Он неожиданно закинул руки за голову, сцепил их и улыбнулся каким-то своим мыслям. Настя против воли скрипнула зубами.

— Как там у нее дела? — тем не менее продолжала допытываться она, постаравшись придать своему голосу легкомысленный оттенок. — Она ведь у вас одна в суровом мужском коллективе. Вы ее не обижаете?

— Ее, пожалуй, обидишь, — добродушно проворчал Шелестов. — Катя умеет за себя постоять. Хотя в последнее время она стала более… женственной, что ли. Взрослеет, наверное.

— Она уже достаточно взрослая, Игорь, — горячо возразила Настя. — Не представляю, как можно этого не замечать. И она очень привлекательная. И умная!

Шелестов внимательно посмотрел на нее:

— Ты говоришь прямо как мать.

— Я что, выгляжу такой старой?

— Нет, выглядишь ты юной и прекрасной, а говоришь, как курица-наседка, защищающая своего цыпленка. Ты что, с нашей Катей дружбу завела?

— Просто она мне показалась очень ранимой, — увильнула от ответа Настя. Совсем не обязательно ему знать об их с Катькой уговоре. Вернее, ему ни в коем случае нельзя о нем знать. — Я же впервые увидела ее как раз на работе, в день ее рождения. Вы все только лопали и пили, а на нее совсем не обращали внимания. Как будто отмечали какое-нибудь… Восьмое марта!

— Мы не обращали внимания?! Да ведь мы сначала ее поздравили! Мы ей даже ручки целовали, как порядочные. Да она вообще у нас, как у Христа за пазухой!

— Женщине в чисто мужском коллективе очень плохо, — с сожалением заметила Настя.

— А я думал — наоборот. Там у нее нет конкуренции, она цветет и пахнет.

— Когда нет конкуренции, женщина теряет тонус. У нее даже морщины появляются раньше времени. Конкуренция — это залог женской молодости, да было бы тебе известно.

Шелестов пренебрежительно отмахнулся:

— Женская конкуренция вообще не имеет смысла.

— В каком это смысле — не имеет смысла? — озадачилась Настя.

— Мужчина выбирает женщину сразу. Не важно почему… Но почему-то ему нравится именно вот эта, а не та и не другая. При виде именно этой женщины у него сильнее бьется сердце. Хотя рядом могут находиться писаные красавицы — ослепительные, голубоглазые, с великолепными формами и все такое…

Наивный Шелестов полагал, что сказал слишком много, сделал почти что признание. Он даже боялся смотреть на Настю, полагая, что она все поняла… Но она все поняла не так. Она решила, что, упомянув о голубоглазых и с великолепными формами, он имел в виду жену Колесникова. Надулась и ответила:

— Если форма изначально не наполнена содержанием, годам к сорока ее придется наполнять силиконом.

— Ну, тебе это не грозит, — тотчас откликнулся Шелестов. — И до сорока тебе еще коптить и коптить небо. Кстати, посмотри на небо, — добавил он, сдвинув брови. — Мне кажется, сейчас будет гроза.

Настя только сейчас поняла, что, увлекшись беседой, не замечала ничего вокруг — а тем временем откуда-то налетели тучи и теперь угрожающе клубились над бульваром. Листья липы, под которой стояла их скамейка, тонко трепетали на ветру. Ветер же внезапно сделался порывистым и обжигающе холодным. Несколько крупных капель упало на землю, оставив в песке маленькие воронки.