Войти в образ - Генри Олди

Потом город три месяца гудел вхолостую ввиду отсутствия особых происшествий, если не считать выходов Дикой дружины из-за своих стен.

Угрюмая стальная черепаха под панцирем остроклювых щитов дважды скрежетала по улицам, и при виде мелькающих в переулках жителей строй дружинников чуть сужался, самый громогласный из них взбирался на плечи сотоварищей и орал в тишину молчащих руин всего одну фразу: «Что у вас тут происходит? Что!»

Город не отвечал, черепаха втягивала голову под панцирь и уползала в замок, топорща частокол копий. Жертв не было. И даже окраины горели значительно реже.

По истечении тринадцатой недели на площади, где обычно собирался Ежегодный круг, объявились Подмастерья. Дюжина или полторы. Они приволокли на брусках девять прочно сколоченных пандусов разной формы и принялись подгонять их один к другому и крепить конструкции к закопченному провалу стен разрушенного особняка. Там в руинах умудрились сохраниться остатки невообразимо покосившегося балкона и торчащих из кирпича балок. Собравшаяся вокруг толпа с интересом следила за развитием событий, но драться не спешила. Одни требовали подождать до выяснения назначения стройки, а уж потом начать резать неугомонных строителей. Другие настаивали на том, что ломать – не строить, потому что ломать гораздо интереснее, и, следовательно, надо сломать всю эту халабуду незамедлительно, а Подмастерьев пока не трогать – пусть строят снова, а то нечего будет ломать во второй раз. В конце концов фракции передрались между собой, а когда трупожоги утащили убитых – на Кругу уже стоял здоровенный помост с двумя треугольными лесенками, впереди и сбоку. Тылом он вписывался в развалины таким образом, что стена с балконом вплотную примыкала к задней кромке помоста, а остатки боковых стен охватывали его с двух сторон. И десять дней после этого стучали топоры и молотки, клинья входили в уготованные пазы, звенели штыри сходившихся креплений, и так до тех пор, пока пандусы помоста, лесенки и стены не стали единым целым. Трижды за этот срок помост поджигали. Но делали это вяло, без энтузиазма, скорее для острастки и порядка – и сами же бросались помогать тушить. На утро после третьего пожара на помосте объявилась компания старшин восьми крупнейших ремесленных кварталов, ранее никогда не отличавшихся склонностью к общему мнению. Их представитель, рыжебородый красильщик Кархайн, очень вежливо разъяснил собравшимся горожанам, злобно поглядывавшим на старшин и друг на друга, – разъяснил, что ежели кто хочет подохнуть, то штандарт ему в руки по этому поводу, и вообще, но никому не дано права препятствовать такому всеобщему делу, как обещанная публичная смерть Девоны Упурка; и к таким нехорошим плосконосым людям, ставящим личное выше общественного, будут применены соответствующие меры.

В качестве аргумента на помост выволокли троих неудачливых поджигателей, и соответствующие меры применялись к ним в течение двух часов, под угрюмое молчание толпы, оценившей вежливость рыжего Кархайна.

Больше поджогов не было. И правильно, потому что помост – чепуха, доску новую приколотил – и весь ремонт, а полотно сгорит и не починишь! – Подмастерья как раз со следующего дня и принялись затягивать все вокруг коряво расписанной мешковиной; и пространство над помостом запестрело от тканей и, звенящих, как струна, тросов.

Жечь не стали. Но через неделю треть развешанного пропала.

Поджог – дело бестолковое, а воровство – как раз наоборот, и старшины вмешиваться не стали. Один из Подмастерьев прямо заплакал от обиды и бессилия, после собрал часть приятелей и отрядил их в Оружейный квартал. За решетки их, понятное дело, не пустили, но шептались сквозь прутья весьма долго. И на следующий день все были потрясены депутацией Оружейников во главе с непривычно вымытым Стреноженным, колотившей изо всех сил в запертые двери угловой цитадели Зеленого замка. Как ни странно, но дружинники впустили гостей и, что уж совсем непонятно, даже выпустили их потом обратно, целых и невредимых, но с заплетающимися ногами и языками. Стреноженного несли на руках, а свой боевой мяч он забыл под столом в замке, и потом гонял подручных забирать его у потрясенных дружинников.

И не прошло и суток, как зеваки, заявившиеся на Круг, были встречены тусклым мерцанием щитов и шишаков. Дикая дружина оцепила помост тройным кольцом, и даже притащенные на площадь полуодетые невыспавшиеся девочки не смогли поколебать строя – а уж насчет поколебать девочки были весьма и весьма горазды!… Дикие стояли мирно, но прочно.

По ночам вокруг помоста – то есть внутри оцепления – творилось неописуемое. Группы факельщиков переходили с места на место, то карабкаясь по скрипучим лесенкам, то стоя у подножья или даже взбираясь на балкон, рискуя сломать никому не нужную шею и сжечь всем нужное тряпье; до горожан, решившихся подойти к внешнему строю и наплевавших на опасность получить клин под ребра от своих же ревнивых земляков – до горожан долетали обрывки странных, бессвязных реплик, по много раз повторяемых с различными интонациями. Некоторые утверждали, что видели на балконе рядом с изредка появлявшимся Девоной давно пропавшего молодого бездельника из трупожогов, и был парень в плаще и шляпе с пером, и все внизу глядели на него, затаив дыхание… и звенел в паузах грустный лей, когда пять нервных пальцев тихо трогали пять плачущих струн…

Самые ярые из любопытствующих уже стали поговаривать, что у Упурка губа не дура, и если помирать с такой помпой, то они и сами бы не прочь… и если кто подбирался к строю дружинников и кричал через их чешуйчатые головы о своем желании поучаствовать, а чтоб портить там или палить, так ни-ни – то на переговоры изредка подходил хмурый Подмастерье в сопровождении серого балахона и после кратких расспросов пропускал некоторых добровольцев вовнутрь. Оставшиеся на площади принялись поначалу было делать ставки на жизни рисковых счастливчиков, и после утреннего ухода новобранцев в каризы вместе с Подмастерьями ставки резко подскочили, но пообломались к вечеру: все возвратились целехонькие, хоть и задирающие носы к розовеющему небу.

На вопросы они не отвечали, лишь таинственно намекали на причастность к Великому Исходу Патриарха Помоста Девоны Безумного – и все с большой буквы!… Зазнаек было решено осадить, но те уже юркнули к помосту, и возмущенные, но заинтригованные горожане тоже попытались напроситься за кордоны – но добровольцы, как оказалось, уже не требовались.

Тем временем всем стало казаться, что помост торчит на Круговой площади по меньшей мере вечность, и хождение к нему у многих стало входить в привычку, и красавицы из Пляшущих Флоксов начали сетовать на падающий и никак не желающий подниматься спрос на их потные услуги, а трупожоги пытались найти приварок на стороне… время шло, и шло, и вышло совсем…