Мой взгляд на любовь (ЛП) - Стерритт Кейт

Я иду за ним, чувствуя естественное притяжение, которое ассоциируется у меня с близостью Джоша.

— Ты голодна? — спрашивает он, заглядывая в духовку. — Я приготовил тунец, и его много. Уверен, что смогу сделать салат.

Я слегка прижимаю пальцы к губам. Все еще не понимаю свое состояние от этого изменяющего жизнь поцелуя несколько минут назад и теперь чувствую себя немного неловко, в такой домашней обстановке с ним.

— Было бы здорово. Спасибо.

— Если бы я знал, что будет компания, то приготовил что-нибудь более впечатляющее.

— Я не привередлива. Для меня это идеально.

Звенит таймер, и Джош достает из духовки белую форму для выпечки и, сняв фольгу, ставит ее на плиту, и плавно перемещается по кухне, доставая тарелки и ингредиенты для салата.

Я прерывисто вздыхаю, когда его рука касается моей.

— Ты любишь готовить? — спрашиваю я. Мой голос хриплый, и я прочищаю горло, добавляя это к неловкому состоянию.

Джош выглядит совершенно невозмутимым и расслабленным. Я думаю, что да, учитывая, что он не страдает от какой-либо дилеммы, которая угрожает поглотить его целиком. Я, с другой стороны, думаю, что могу взорваться в любой момент.

— Я люблю готовить, — он одаривает меня одной из своих невероятных улыбок, от которой я превращаюсь в желе. — Вино? — спрашивает он, потянувшись за бутылкой красного, которую, видимо, открыл раньше.

Боже, да!

— Это было бы прекрасно, — говорю я, пытаясь скрыть свое внезапное отчаяние по поводу успокаивающих свойств алкоголя.

— А ты любишь готовить? — спрашивает он, наливая вино.

Я качаю головой.

— Терпеть не могу.

— За грозы и спущенные шины, — говорит он, улыбаясь, как будто это два великих события в истории мира.

Я морщусь, но не могу удержаться от улыбки, когда мы чокаемся, потому что это самый прекрасный тост на свете.

— Ммм, — стону я, потягивая вино. — Великолепно. Что это?

— Местное вино.

Я с энтузиазмом киваю.

— Мне придется сделать над собой усилие, чтобы вернуться сюда, к виноградникам. Я не очень разбираюсь в вине, но это очень вкусное.

— Ну, я надеюсь, ты вернешься не только из-за виноградников, — этот мужчина чертовски мил. — Здесь тоже есть классные рынки.

Мы забираем тарелки и вино в столовую, и Джош возвращается на кухню, чтобы взять салатницу. Стол расположен рядом с большим венецианским окном сразу за французскими дверями.

— Смотри. Облаков почти нет.

Я выглядываю в окно. С включенным внутри светом трудно что-то разглядеть, но могу различить луну и мягкий свет, который она отбрасывает на озеро. Миллионы звезд пронзают черное небо, и я заворожена.

— За несколько часов все изменилось.

— Такое происходит часто. Все заканчивается вскоре после того, как началось.

Я глотаю вино, съеживаясь от иронии его слов и того, что происходит между нами.

— Ты сказал, что здесь есть рынки? — спрашиваю я.

— Да. Много, но есть один, на который я действительно хотел бы тебя завтра отвезти.

— Ты любишь это место, да?

Он откусывает от своего обеда и, очевидно, серьезно обдумывает свой ответ.

— Здесь я чувствую себя ближе к отцу.

Не задумываясь, я протягиваю руку и кладу свою в его ладонь. Он переплетает наши пальцы и подносит мою руку к своим губам для нежного поцелуя. Мой взгляд следует за нашими руками, фокусируясь на его идеальном рте, я знаю, что действительно хотела бы почувствовать его снова. Быть здесь с Джошем кажется невероятно правильным, хотя я знаю, что все порчу своей нечестностью. Это разбивает мне сердце, а оно достаточно страдало. Мое бедное, доверчивое, наивное сердце заслуживает того, чтобы биться от радости и волнения, и исцеляться любовью, которую, как ему казалось, оно всегда питало к Ки, но, может быть, просто находит где-то еще.

Джош смотрит мне в глаза, и я улыбаюсь теплой и искренней улыбкой.

— Очень вкусно, — шепчу я.

— Это одна из моих сильных сторон, — он отпускает мою руку, но мы оба знаем, что только что разделили момент.

— Расскажи о своем отце, — прошу я, желая узнать о нем больше. — Ты похож на него?

Он поднимает бокал и делает глоток.

— Мама говорит, что мой старший брат Хантер похож на него внешне, а я – по характеру и темпераменту.

— Мне очень нравится твоя мама, — говорю я. — Мне грустно, что она все еще скорбит о твоем отце и, кажется, так будет всегда.

— Им во многом повезло. Они так любили друг друга, и смерть отца была… охренительно неприятной. Прости за мой французский.

Я качаю головой.

— Звучит как идеальный способ описать как есть на самом деле.

— Никогда не видел, чтобы они ругались, и они всегда держались за руки, — он хихикает. — Раньше мы стонали из-за того, как они целовались у нас на глазах или прижимались друг к другу на диване перед телевизором, но теперь я готов на все, чтобы он снова взял ее за руку.

Слезы застилают мне глаза, когда я слышу, как его сердце разрывается из-за родителей.

— Ты замечательный сын, присматривающий за ней.

— Мне невыносима мысль, что она одна в этом большом доме. Меня убивает то, что она ходит вокруг, видя его в каждой комнате. Я общаюсь с ней как можно чаще, чтобы она не погрязла в своем горе. Я могу отвлечь ее, составив компанию, — он вздыхает. — Но потом она изливает душу девушке с кексами, и я понимаю, что она все еще такая хрупкая.

— Девушка с кексами? — я помню, что он называл меня так, когда я прощалась в доме его матери. Почему-то согревает меня изнутри.

Он смеется.

— Ты девушка с кексами, — его глаза расширяются от восторга. — Для того, кто ненавидит готовку, они были великолепны.

— Выпечка – другое дело, — говорю я, кладя нож и вилку на пустую тарелку. — Это творческий подход. Приготовление пищи практично и скучно.

— Может, ты делаешь это неправильно. Я не нахожу готовку скучной.

Я поднимаю руки, защищаясь.

— Ты готовишь. Я пеку. И все сходится в этом мире.

— Я буду готовить, ты печь, и мы оба будем заниматься нашим искусством, — он поднимает брови. — Договорились?

При упоминании о любви к искусству, которую мы разделяем, мое сердце делает небольшой кувырок.

— Посмотрим.

— Подожди здесь, — говорит он, вставая и забирая наши тарелки. — Буду через секунду.

Он возвращается из кухни с бутылкой вина и наполняет наши бокалы. Он ведет меня, и мы направляемся на самый удобный угловой диван перед открытым камином. Здесь невероятно уютно, и чувствую себя как дома – я шла к этому всю свою жизнь.

Мы садимся рядом и подтягиваем колени, чтобы оказаться лицом к лицу. Это очень интимно, и в этот момент я знаю, что нет места, где бы хотела быть, и нет никого, с кем бы я хотела быть. Это одновременно страшно и волнующе, так как груз, который давил на меня много лет, чувствуется легче и контролируемым.

— Итак…

Джош перебивает меня:

— Теперь моя очередь задавать вопросы, девушка с кексами.

Я качаю головой, посмеиваясь над своим новым прозвищем.

— Что ты хочешь знать? — спрашиваю я, молясь, чтобы он не задал неправильных или, может, правильных вопросов.

— Ты кое-что знаешь о моих родителях. Можешь рассказать мне немного о своих?

Хорошо, я могу ответить на этот вопрос.

— Моя мама никогда не хотела меня. Мы не разговаривали почти пять лет, — я не говорю ему, что отправила ей сообщение на телефон, когда нашла жилье в городе, но она так и не перезвонила. — А мой отец … — я делаю глубокий вдох. — Скажем так, я была результатом хорошего, но недолгого времяпровождения, — я пожимаю плечами. — Я никогда с ним не встречалась и не знаю его.

— Ты когда-нибудь спрашивала у мамы про него?

Я киваю.

— Я прошла через стадию отчаяния, чтобы узнать о нем, но моя мать утверждала, что не знает, и ее только злили мои многочисленные вопросы.

— Мне жаль, Эмерсон, — Джош кладет руку мне на колено и нежно сжимает. — Надеюсь, ты не против говорить об этом.

Глядя на его руку, лежащую у меня на колене, я отвечаю: