Правосудие бандитского квартала - Александр Ли

– Выходи, если можешь, – обращаюсь я к коту. – Не хочешь? Тогда оставайся. Надеюсь, что тебя не зацепило.

Из сбитой пожарной колонки продолжает извергаться фонтан. Я становлюсь под осыпающийся на асфальт ливень. Между моих босых ног поток несет пластиковые пакеты, смятые жестянки из-под пива, скомканные бумаги, проплывает одноразовый шприц. Даже не остается сил отодвинуть ступню от его иглы. Может, не царапнет? Кровавое убийство для меня как секс. Это работа. Нужно лишь достаточное количество чистой воды после. А ее в пожарной колонке хватает. Вот только вода холодная. Ну да ничего, надо взбодриться.

Я бреду по узкому переулку к чуть лучше освещенной Стейт-стрит. Отсюда мне надо как-то добраться в Старый Город. Желательно до рассвета. Вот туда уж полиция точно не сунется. Палмер был опасен, пока был жив. Теперь многие сказали бы мне спасибо за то, что я избавила Город Пороков от его тлетворного присутствия. Рада ли я? Даже не скажу точно. Понимание придет завтра. Когда настоящее станет прошлым.

Мокрая одежда липнет к телу. Порывы ветра вызывают зябкую дрожь. Ты снова победила, Мэвис Клер. Над мокрым асфальтом Стейт-стрит проплывают клочья тумана. Внезапно вспыхивают фары припаркованной возле церкви машины. У меня нет сил больше бежать. Мой ресурс на сегодня выбран полностью. Просто останавливаюсь и гляжу в светящиеся фары автомобиля, как смотрит беспомощная жертва в глаза хищнику. Остается надеяться, что это просто выпивший или обкурившийся негодяй, взгляд которого зацепился за мокрую проститутку на пустынной улице. С таким-то я справлюсь легко. Главное, ударить первой, когда он не ожидает сопротивления.

Фары гаснут, открывается дверца. Я еще не вижу лица, но уже узнаю знакомый силуэт старика Тони. Он поджар, вечная шляпа с широкими полями у него на голове, пиджак расстегнут. Он носит шляпу, потому что с годами стал лысеть. Не расстается с ней ни в жару, ни в холод. Где-то далеко завывает полицейская сирена. Было бы странно не услышать за ночь этого привычного для нашего города звука. Совсем не факт, что полиция спешит к кому-то на помощь.

– Мэвис! – зовет меня Тони и берет шляпу на отлет, затем снова водружает ее на голову.

– Тони, – вырывается у меня, и я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Я подхожу и обнимаю его, он тоже обнимает меня и гладит по мокрым волосам.

– Мэвис, девочка моя, тебя никто не обидел?

Эти объятия особенные, в них нет ни капли того, что мужчины обычно вкладывают в этот жест. Тони обнимает меня, как обнял бы отец или даже один из моих дедушек, о которых я ничего не знаю. Тони имеет на это право. Он подобрал меня в детстве практически на улице и воспитал. Не то чтобы он много мной занимался – у него, как у одного из важных людей в Синдикате, просто не было на это времени. Я жила в его доме, и раз в неделю он брал меня с собой, когда отправлялся по делам. Естественно, я не сидела за столом, когда он вел переговоры и решал, кого нужно убрать, а кто еще может совершать свои черные поступки. Дела Синдиката не для детских ушей. Даже если девочка родилась и выросла в Бэйсин-Сити. Он просто беседовал со мной, пока мы ездили, или же говорил со мной в кафе, куда мы заезжали перекусить.

И эти разговоры дорогого стоили. Он умеет убеждать, умеет донести свою мысль, добрый старик Тони.

Я сдираю с себя парик, сажусь в машину. У Тони всегда есть в автомобиле то, что нужно. Не знаю, как ему это удается. Иногда мне кажется, он умеет предвидеть будущее. Тони сразу протягивает мне пачку влажных салфеток, чтобы я могла снять макияж.

– Все получилось? – спрашивает он наконец.

– Точно так, как мы и рассчитывали. Палмер мертв.

Я не рассказываю подробностей. Зачем? Тони заказал мне Палмера, и я его устранила. Ну, а двое телохранителей здесь ни при чем. Это издержки производства. Они на моей совести.

– Отлично, девочка. – Тони улыбается. – Ты, наверное, устала. И сильно промокла. У меня есть плед, я его на тебя сейчас наброшу, согреешься.

Он ведет себя со мной так, словно я опять маленькая девочка, о которой следует заботиться. Вижу, как из переулка выбирается взлохмаченный кот, он тащит в зубах отрубленную человеческую руку. Еще несколько минут назад я могла бы спокойно созерцать эту сцену. Но я уже успела расслабиться. Сосредоточенность ушла. Тони ненадолго окружил меня заботой, и я почувствовала себя ребенком. Потому и реакция у меня соответственная. Еле успеваю открыть дверцу. Меня буквально выворачивает на асфальт.

Тони предупредительно подает мне бутылку с минеральной водой. Наконец, отдышавшись, я откидываюсь на спинку сиденья, лезу в сумочку и достаю портсигар. Удивительно, но сигареты ничуть не промокли после купания в ливне, бьющем из пожарной колонки.

Зажигалка уже горит в руках Тони, на этот раз он ничего не говорит мне о вреде курения, хотя это для него нехарактерно.

– Можно ехать? – спрашивает он.

– Конечно. Даже нужно.

Тони не всегда подвозит меня до самого дома. Все-таки Старый Город – место, где мужчинам лучше не появляться. Но сегодня особенный день. Машина неторопливо катит по Стейт-стрит. Я смотрю в окно и выпускаю дым тонкой струйкой, так, чтобы его сразу же уносило в щель над приспущенным стеклом. Мимо нас проплывает закопченная труба крематория на Первом городском кладбище. Тут покоится немало моих «клиентов», которым я помогла покинуть этот мир. Скорее всего, и Бенджамина Палмера похоронят именно здесь.

Над трубой вьется дымок. Обычно покойников сжигают по ночам. Зачастую вместо одного сжигают нескольких, тех, кто потом считается пропавшим.

Вот и Старый Город со всеми его «красотами». Машина заворачивает, и тут дорогу нам преграждает вылетевший из-за угла потрепанный джип военного образца. Тент снят. В нем пять проституток. Совсем еще молоденькие. Наверное, специально сидели в засаде, чтобы подкараулить решившегося проникнуть на запретную территорию мужчину.

Визг тормозов, ругань. Так грязно могут ругаться только женщины. Тони, конечно, далеко не последний человек в нашем городе. Но если девочки обкурились или пьяны, то ему может не поздоровиться. Так и есть. Всклокоченная толстушка в кожаном бикини выскакивает и замахивается бейсбольной битой, норовя разнести машине правую фару. Еле успеваю выскочить, перехватываю руку, заламываю ее. И завладеваю битой. Не слишком адекватные девчонки окружают машину. Им достаточно того, что они видят за рулем мужчину. Они готовы сейчас мстить всем подряд.

– Первой, кто сунется, проломлю голову, – предупреждаю я.

– А ты, сестричка, не знаешь, что следует делать с мужчинами, если они появляются здесь?

– Он просто подвез меня. Потому что я очень устала, – пытаюсь я перевести конфликт в мирное русло. – И вообще, лучше вам с ним не связываться, – киваю я на Тони. – Потом будете сильно жалеть.

– Это почему же?

Тони выходит из машины и поправляет шляпу. Его морщинистое лицо излучает спокойствие. Он подносит руку к губам и ненавязчиво демонстрирует перстень, свидетельствующий о его высоком месте в иерархии Синдиката. Конечно, похожий перстень можно подделать и щеголять в нем. Но, во-первых, вряд ли в Бэйсин-Сити найдется ювелир, согласившийся исполнить такую работу. Посягать на прерогативы Синдиката себе дороже. А во-вторых, наглеца, посмевшего надеть то, что ему не положено по рангу, ждала бы долгая и мучительная смерть.

Надеюсь, что, несмотря на совсем юный возраст и отсутствие мозгов, хотя бы одна из этих девчонок не потеряла инстинкт самосохранения.

– Мы не знали… – неуверенно произносит толстушка, язык у нее заплетается, то ли от страха, то ли от хорошей порции дури.

– А надо было знать, – говорю я. – Держи, – бросаю ей биту.

Поймать ее толстушке не удается. Ее подруги хохочут. Как быстро их агрессия сменяется дружелюбием. Улыбается и Тони.

– Счастливо развлечься, – желает он девочкам.

– Развлечься с тобой? – звучит вопрос.

– Не сегодня, – отмахивается Тони. – И не забудьте, что возвращаться я буду той же дорогой.

Вот мы и у крыльца моего дома. Тело после ночных приключений болит. Не хочется даже выходить из машины. Тони терпеливо ждет, когда я сделаю над собой усилие.

– Все, пора, – говорю я.

– Спокойной ночи.

– Стоп. А деньги? – спохватываюсь я.

Тони никогда первым не напомнит о моем гонораре.

– Теперь я вижу, что с тобой все в порядке, – говорит он, вынимает из перчаточного ящика конверт и вручает его мне.

Я заглядываю внутрь.

– Тут не все. – Я почти дословно знаю, что сейчас услышу.

– Мэвис, – Тони вкладывает в свой голос нежные нотки, – я плачу тебе столько, сколько могу дать сейчас. Остальное пусть будет на сохранении у меня. Это надежней, чем в банке. Тебе же хватит на жизнь.

Требовать, а тем более клянчить – бесполезно. Тони всегда поступает так. И я понимаю его. Чем больше он остается должен мне, тем меньше шансов, что я решусь уйти от него. Ведь он не отказывается платить, просто увеличивает свой долг. Привязывает меня к себе.