Своё никому не отдам - Сергей Калашников

Над эскизами он в эту ночь засиделся допоздна. Про то, что в свинцовую пулю следует поместить стальной стерженёк — это решение очевидное. Просто надо придумать правильную форму для того, чтобы этот пробойник сразу потом залить — и дело с концом. Тогда можно поробовать и корабельную обшивку прострелить.

Со снарядом тоже решение нащупал. Пенал ему нужен такой, чтобы прямо из него и пулю и порох одним толчком прибойника в дно вдавить в ствол. А прибойник шток сразу на пушке закрепить, чтобы он всегда в нужное место угадывал.

Третий вопрос — поворотливость при наводке. Долго соображал, а потом придумал взять переднюю часть обычной телеги, но вместо кузова взгромоздить на неё лафет, спилив с него опорную часть. Заместо неё можно оглоблями в землю упереться — отдача-то не особенно сильная.

Ну а для прицеливания нужно зрительную трубку приделать, только метку какую-то придумать, как нанести. А то ведь непонятно в какое место из того, что в неё видать, орудие нацелено.

— Наташа, ну-ка вспоминай, что там в оптике про фокусные расстояния толкуют, и куда рисунок наносить, чтобы его вместе с изображением было видать?

Девушка сидит рядом с ним в светёлке и при той же свече штопает вязанные копытца, которые ещё носками иногда называют. И заглядывает в рисунки, что выходят из-под его пера. Похоже на идиллию семейной жизни. Покойно на душе и почему-то радостно. Хочется обнять лапушку и немножко потискать, чтобы она легонько отбивалась и вырывалась. Тогда он её отпустит и она на него посмотрит. Вот никак не удаётся этот взгляд понять.

— Гриш, мне надо к дедушке сбегать послезавтра. Видишь, снежок как ложится. Пошли на лыжах?

— А мои не здесь. В теремах остались.

— Так и мои тоже в мамином доме. Чай докатит нас Василий, а уж потом сами пойдём.

Деревенька, где обитал дед Милены — он же прадед Натальи, спряталась в таком глухом углу, что если ни разу в этих краях не бывал, то и не отыщешь. Тонкий слой снега, лёгший на не застывшую расквашенную дождями землю, прилипал к лыжам и, если бы не были они смазаны вонючей мазью, не поймёшь, с салом или воском, то ни за что бы не прошли.

Дед оказался сильно старым, сухим и почти невесомым с виду, долго спрашивал у Натальи кто она такая и какое родство их связывает. Сын этого патриарха и его невестка — родители Милены, а Наталье — дед и бабушка, тоже далеко не юны, но пребывают при ясной мысли и твёрдой памяти, заняты внуками и скотиной на подворье. В поля их уже давно не берут — есть и без них кому управляться на нивах и в лесах. Вся деревня — родственники, и Гришиной спутнице с каждым надо было обменяться словечком. Это называлось «проведать родню». Переходили из-за одного стола за другой и выслушивали бесконечные рассказы о неинтересных событиях с незнакомыми царевичу людьми. Было бы скучно, если бы он не смотрел по сторонам и не примечал то, что творится вокруг.

Печи без труб, дым из которых выпускается через окошки. Бычьи пузыри вместо стёкол. Столы и лавки ничем не окрашены, да и непонятно, струганы ли они были когда-то, потому что от скобления былую ровность или неровность (выбрать наугад) потеряли. Пол деревянный покрыт шкурами и половиками, но под ними выглядит грубым, шероховатым, хотя и устроен плотно. Не дует оттуда.

Мох в щелях между брёвнами сруба положен обильно, что говорит о не слишком тщательно сопряжённых венцах. Утварь очень грубая и скудость видна во всём, в инструментах и в одежде в отсутствии даже намёка на резные наличники или иное украшение. Освещение только лучиной. И при этом, выглядит всё это довольно опрятно. Ни вони, ни грязи, если не считать постоянного запаха горящих дров.

Даже бедностью это назвать язык не повернётся. Да и не верно было бы такое слово. Пищи вдосталь. Капуста квашеная, овощи, грузди. Каши и хлеб, мясо и сало — праздник для брюха. Скорее назвать это следует примитивностью. Или патриархальностью.

Между разговорами помянули кого-то из Натальиных сверстниц. Родами она померла, так и не разрешившись от бремени.

Пока подруга общалась, Гриша и по окрестности походил. С деревенскими пацанами подрался, а заодно вызнал, что, когда надёжно охолодает, пойдут мужики на новое место участок под пашню расчищать, и подростков с собою возьмут, чтобы обрубали сучья и кашеварили.

Вот так царевич и заглянул в мир, среди которого жил с младых ногтей, но не знал его, не понимал, что подавляющее большинство людей обитает в условиях, не то, чтобы совсем негодных, но сам он так жить не хотел бы. Во всяком случае — долго не хотел бы. В военном походе или путешествуя через необжитый край, может быть, обстраиваясь на новом месте. Это да, понятно. Но всю жизнь — нет. Слуга покорный.

Собственно, в домах деревенских он раньше бывал только в Царёвке. Народ там лучше устроен. Может оттого, что обитая вблизи богатого терема, люди видели лучший пример, да и оседлость сказывается? Вот ведь незадача какая! Выясняется, что множество народу живёт не плохо, как он полагал, а ужасно плохо. Даже холопы, обитающие при мастеровых в городе, и то удобней устроены и лучше обеспечены, чем большинство землепашцев.

С такими мыслями и шагал Григорий потихоньку через лес, не особенно поглядывая по сторонам. Наталья уже свернула в сторону дома своей матушки, а он привычно направился к терему, погруженный в свои думы. Топот копыт многих лошадей, приблизившийся сзади, заставил его сойти с тропы, давая дорогу конным. Узко здесь, даже соступил на пятно непокрытой снегом листвы. Тонок ещё зимний покров, пропитан влагой и чавкает даже под лыжами.

Всадники одеты богато и знакомых лиц среди них не видно, что странно. За последнее время, кажется, всех мало-мальски значительных людей на острове царевич встречал. Одеты, однако, на рысский лад — шубы, крытые атласом, короткого плотного меха шапки, похожие на ведёрки, кверху шире. Сапоги сафьяновые и богато изукрашенные сабли. Одеты как бы гайдуками, однако очень дорога их справа. И всё это уляпано грязью, которую обильно добывают из-под тонкого снега крепкие лошадиные копыта. Кони утомлены, да и всадники выглядят усталыми, хотя держатся молодецки.

Гриша учтиво поклонился, полагая, что они проследуют мимо и не сильно его обрызгают, хотя тропу перепашут, чем дальнейшую дорогу ему затруднят.

— Ты почему, смерд, шапку не снимаешь? — верховые остановились, и передний решил заняться воспитанием сиволапого — а одет Гриша крестьянионом. Заскучал, видать, в дороге. Молодой парень, юнец, можно сказать, тремя или четыремя годами старше.

— Здравствуйте, господа! — не понравилась царевичу педагогическая затея незнакомцев, у него насчёт вежливости другие понятия. — Холодно нынче, чтобы босой-то головой кивать.

— А поклониться в пояс, значит, тебе снег мешает? — колонна уже стянулась за остановившимся вожаком, который продолжает потешаться. Точно, издалека ехали и совсем в дороге заскучали. Держаться, однако, гуськом — конным тут вдвоём никак не встать бок о бок.

— А сами-то чего кулями сидите? Коли к незнакомцу обратились, скажите, кто вы таковы, да какое дело имеете. А расспрашивать человека о причинах его действий, не обосновав причин своего любопытства — это в обычае деток малых, до отрочества не доросших, — понятно, что одетый в простой овчинный полушубок подросток производит впечатление деревенского паренька, и отповеди от него никто не ожидает. Это такой эксперимент на внезапность, который царевич решил произвести над путниками.

Рискованный, однако, опыт он поставил. Свист плети ожидаем, и быстрый шаг в сторону позволяет пропустить удар мимо. Жалко ведь доброго полушубка. Привык он к нему. А как ведёт себя бич, прошедшей мимо цели при таком ударе, знает прекрасно. Подхватил конец палкой, так что тот обвился, и лыжей на неё наступил, да так ловко, что рука бьющего осталась вытянутой, а корпус, наклоненным в его сторону, поскольку петля на рукоятке охватила запястье.

— Это же самое, только без плети, ещё разучить бы тебе, о путник, да не боком, а как все люди, прямо сидючи, — кажется, Гриша разухарился и его понесло.

«Ох, не доиграться бы», — пронеслось в голове. А тут ещё смех товарищей незадачливого учителя и его же покрасневшее от гнева лицо.

Нет, обученный воин недолго пребывал в неудобной позе. Извернулся и рука его, выпустив плеть, пошла к левому невидимому боку, туда, где должна быть рукоять сабли незадачливого педагога.

«Худо дело». Перерезав ремешки лыж, царевич юркнул под ветви ели и задал стрекача, отводя второй, оставшейся в руке, палкой деревца подлеска. Тут его никому не догнать.

— Я тебя ещё найду и шкуру-то спущу, — донеслось издали.

На подворье терема он проник через старую добрую дырку в заборе. Всадники-то не иначе, как сюда направлялись, так что встречаться с ними нежданно-негаданно не хотелось. Уже добравшись до своих покоев, крикнул, чтобы баньку истопили, а сам уселся возле окошка, просмотреть накопившиеся за время его отсутствия послания. Вскрывал конверты, свитки и просто сложенные листки, запечатанные воском. Немного было новостей и сами они не так уж любопытны. Федот рапортичку составил, сколь чего прибыло и потрачено, да осталось. Выписка из донесений наблюдательных постов — на севере казаки снова наказали шайку чурсайцев. И чего эти недотёпы там забыли?