Революция чувств - Зоя Кураре

Женька и Куликов настойчиво продолжали смотреть друг на друга в упор, как будто добровольно участвовали в сеансе совместного гипноза. Пауза затянулась, Куликов театрально закашлялся.

– Может нам пора материализоваться и выйти из укрытия? – предложила Женька.

– Да. Ты направо, среди людей походи, а я налево. Пойду в Интурист пить с горя водку, – бесстрастным голосом сказал Куликов.

– Вы, мужчины, нас, женщин, посылаете куда-подальше, а сами, естественно, идете налево, – к месту съязвила Женька.

Александр Куликов нервно махнул рукой и быстро покинул густые заросли можжевельника, который коммунальные службы с момента высадки кустарника в грунт ни разу не стригли. Через минуту укрытие покинула Женька Комисар, стряхивая пыль с одежды. Хорошо, что внимание митингующих всецело приковано к партийцам, выступающим в защиту Виктора Япановича. Никто из них не заметил привлекательного мужчину и чертовски привлекательную молодую женщину, которые в течение продолжительного времени совещались в кустах.

Женька медленно шла среди митингующих, она пыталась почувствовать настроение людей, а потому внимательно вглядывалась в их уставшие лица, запоминала резкие высказывания. Женьке Комисар стало ясно, еще пару подобных митингов, и они безвозвратно потеряют значительную часть избирателей.

– Вечер добрый, и вы тут? – услышала Женька знакомый голос. Она повернулась и, не скрывая искренней радости, поздоровалась.

– Здравствуйте, баба Дуся, а вы какими судьбами?

– Я, как все порядочные люди, здесь Федоровича защищаю, вот, пришла на митинг, не опоздала. Что в стране делается! Видела, оранжевые яйцами бросаются, продукты паразиты переводят, – тыча указательным пальцем на противоположную сторону проспекта, озадачила собеседницу баба Дуся.

– И твой муженек там, – выкрикнула старушка. Крикнула и выстрелила в упор, без предварительной подготовки, с первого раза ее слова достигли цели, они попали в сердце пиарщицы.

Перехватило дыхание, больно дышать, изображение поплыло перед глазами. Баба Дуся, не будь она лучшим дворником Задорожья, вполне могла бы претендовать на лучшего во всем мире комментатора политических митингов.

– Я это, сначала думала, он икону держит в руках, потом взяла очки у соседки. Да, Галя? – обратилась баба Дуся за поддержкой к толстой тетке стоявшей рядом.

– Ага, – замотала та одобрительно седой головой, – оказывается, у Дуси тоже минус шесть, а вот левый глаз у меня видит хуже, по-моему на этом глазу катаракта развивается, – сообщила ненужные подробности о состоянии своего здоровья посторонняя женщина.

– У меня катаракту обнаружили три года назад, однако то, что мне надо, я очень хорошо вижу, – не без иронии в голосе сказала баба Дуся.

– Видишь, – добивала старушка Женьку, – На картине голая баба нарисована, оранжевые паруса. Что твой Сашка Громов там делает, среди оранжевых хулиганов? Хорошо, яйца до нас не долетают. Ой, батюшки, в милиционера попали, человек на посту, а они, ироды, что вытворяют. А ну дай, дай мне еще раз твои гляделки, Галя, – баба Дуся надела чужие очки и продолжила нравоучения.

– Скажи мне, деточка, что за времена пошли? Муж и жена – одна сатана, спят в одной постели, едят за одним столом, а политически по разные стороны баррикады стоят. Где преданность, где общность взглядов? Распутство! Твой Сашка, художник, нет, чтобы город, улицы рисовать, детей, так он с утра до вечера голых баб малюет. Говорила я тебе, следи за ним, Женька, а ты, дочечка, от моих мудрых советов отмахивалась. Вот результат! Считай, если с оранжевыми связался – пропал мужик. А ведь непьющий он у тебя. Бедная ты моя девочка, – Комисар готова разрыдаться прямо здесь, на площади. Поступок мужа она расценила, как предательство. Предательство и позор. На противоположной стороне проспекта митингующие дружно скандировали: «Юбченко! Юбченко! Юбченко!».

– Вы слышите, – обратился к задорожцам один из представителей «Партии Губерний», – они срывают наше мероприятие, расскажем им, кто станет следующим президентом Закраины?

– Япанович, Япанович, Япанович… – закричала толпа.

Последующие минуты превратились в соревнование, кто кого перекричит. Оппозиционеры кричали «Юбченко», «бело-голубые» возвеличивали Япановича. Комисар молчала, хотя ей, как никому другому на городской площади хотелось крикнуть: «Сашка, сукин сын! Я тебя люблю, что же ты делаешь! Ты предал меня!». Но Женька молчала, с непостижимой горечью сглатывая обиду и балансируя между обморочным состоянием и жгучим желанием пристрелить политически неверного мужа.

Результатом деятельности штаба «Наша Закраина» на площади Фестивальной Олег Рогов остался доволен. Петр Ковбасюк отдал все до последнего яйца молодым штабистам, которые зря времени не теряли. Правда, ни один куриный снаряд, запущенный «оранжевыми» в неприятелей через проспект Ленина, до места дислокации «синих» не долетел. Но есть надежда, что телевизионщики, крупным планом снимавшие политический театр абсурда, обыграют данный фарс в новостях. Ожидание «оранжевых» оправдалось, журналисты поработали творчески, радикально. Жорка Волкодав нарушил данное Комисар слово и поиздевался в сюжете над митингующими от «Партии Губерний».

Когда он приехал в редакцию новостей и рассказал Таньке Стервозовой в деталях о том, что происходило сегодня на площади Фестивальной, отступать ему, оказалось, некуда. Стервозова скомандовала Жорику «фас», а команды редактора не обсуждаются.

Поздним вечером Женька Комиссар попала домой, включила телевизор, посмотрела новости. Она в страшном сне представить не могла, какие комментарии от друга Жорика получит в подарок. Он выполнил ее просьбу с точностью до наоборот. Бедный Куликов, завтра за ехидный репортаж штабные крысы съедят его живьем, подумала Женька. Но это не все испытания, посланные ей в холодный, осенний вечер капризной госпожой Политикой. В полночь ее квартиру посетили незванные гости, пьяные и до неприличия веселые. Сашка демонстрировал им свои картины, танцевал лезгинку с Ковбасюком и ламбаду с полуобнаженной Люсей.

Бедный Вик, его Громов предусмотрительно привязал к трубе центрального отопления на кухне. Пес протестовал, он громко лаял, потом смирился, обиделся и с гордо поднятой мордой уставился в окно на сверкающие, далекие звезды.

Неужели, думал он, и на других планетах есть жизнь и там, в неведомых Вику странах и городах живут похожие на них люди и собаки, и там бесцеремонно по ночам врываются пьяные гости и поют революционные песни «разом нас багато, нас не поламати». Пес безрадостно и неприлично громко вздохнул. В его собачьих фантазиях, как защитная реакция на неконтролируемые в собственной квартире события, неожиданно возникла иная картинка.

Вик привел к себе домой знакомых собак со двора. Для них он разложил в глубокие миски свежие мясные обрезки. Он выбросил бесполезную бижутерию хозяки из огромной хрустальной вазы и наполнил ее до краев собачьим сухим кормом и совместно с хвостатыми гостями стал наслаждаться первоклассным угощением и веселиться до утра. Громову, чтобы прилично себя вел, Вик предусмотрительно до прихода гостей надел строгий ошейник и надежно привязал кожаным поводком нерадивого художника к трубе. Хозяин захочет пить, он попросится на прогулку, начнет выть, но Вику до его насущных желаний глубоко «налаять».

От собственных сладких фантазий пес взвизгнул. Он мог так мечтать до утра, если бы в кухню бесцеремонно не проникли два человека. Мужчина, которого Вик не знал и Люся, выскользнувшая не так давно из его цепких лап. Пес тихо, но настойчиво зарычал.

– Ой, я забыла, здесь собака, – запищал глупый пучек перьев.

– Она привязана, слушай мы уйдем, а ты оставайся. Покажи, Женьке, кто настоящая женщина.

– Я не проститутка.

– А я тебе спать и не предлагаю. Сашка Громов пьяный, я сомневаюсь, что у него сейчас встанет даже на тебя, моя цыпочка, – грубо сказала мужская тень.

– Что ты от меня хочешь? – запищал женский голос.

– Я хочу, чтобы завтра утром Комисар зашла к Сашке в комнату и обнаружила там тебя.

– И меня убила на месте!

– Ты ее плохо знаешь, не убьет, а жало мы у губернской змеи вырвем, – шептал мужчина.

– Неужели она тебе настолько мешает?

– Она когда-то влезла в мою личную жизнь, к тому же сегодня работает во вражеском для нас, Люсенька, штабе «Партии Губерний». Мы ее выведем из игры. Мы ей устроим такую личную драму, что она забудет о работе и политических технологиях.

– Ну, я не знаю.

– Я очень хорошо заплачу. Это важно. Очень важно. Считай, что это твое первое партийное задание. Три тысячи закраинок.

– Пять!

– Как скажешь. Я согласен.

Вик не понимал, о чем в темноте шепталась парочка, он почувствовал верным собачьим сердцем – хозяйке угрожает опасность. Пес, не раздумывая, прыгнул, намереваясь вонзить острые клыки в этих двуногих тварей, но вместо этого шипы строгого ошейника невыносимо больно, словно с десяток ядовитых шмелей впились ему в шею. Вик от боли взвыл, но не потерял самообладания, стал лаять изо всех сил. Дверь кухни распахнулась, и на пороге появился Сашка Громов, он неуверенно нащупал выключатель, и кухня за секунду наполнилась ярким светом, отчего присутствующие гости, да и сам пес сильно прищурили глаза.