Время и снова время - Бен Элтон

Стэнтон посмотрел на часы. Наверное, встреча заговорщиков уже началась и вскоре они отправят боснийскому шефу «Черной руки» открытку с известием, что все в порядке. Очередная несусветная глупость. Упомянутый шеф скрывался во Франции и никак не мог повлиять на завтрашнее событие. Зачем же группа рисковала конспирацией только ради того, чтобы он был в курсе дела? Это навеки останется тайной.

Стэнтон не знал, где заговорщики проведут ночь, и не пытался их выследить. Главное, они уже в городе. Он сядет им на хвост только утром. Что хорошо. Чем позже вмешаться в ход дела, тем меньше вероятность его преждевременной регулировки.

Укладываясь в постель, Стэнтон пытался проникнуться грандиозностью завтрашнего события. По воле покойного гения ему предстояло изменить течение истории, не допустить один известнейший факт двадцатого столетия и тем самым предотвратить самую бедственную войну. Он пытался, но вышло совсем не то, к чему он стремился. Всплеск взволнованной радости, охватившей его в поезде, угас. Вот если б этим поделиться с Кэсси. Или даже с предательницей Маккласки. Не с кем. Рядом никого. Он один. Всегда один. И никогда не сможет быть по-настоящему откровенным. Стоит с кем-нибудь поделиться главным секретом его жизни – сказать, что он прибыл из будущего, – как его тотчас сочтут сумасшедшим.

20

Наутро Стэнтон встал рано и снарядился.

Он заранее продумал, что ему может понадобиться.

Теоретически даже пистолет был не нужен. Не требовалось ничего, кроме осведомленности. Он знал совершенно точно, что нынче произойдет, и надо было внести в этот день одну крохотную поправку, которая изменит ход всего века.

Всего-то и нужно – не дать Принципу выстрелить в эрцгерцога.

Известно местоположение злоумышленника, известно, что время для атаки будет крайне быстротечным. Достаточно в нужный момент перегородить убийце обзор машины эрцгерцога – и он даже не увидит предполагаемую жертву. И никогда не поймет, что упустил свой шанс.

Так в теории, однако на практике все выходит иначе, и надо быть готовым к любым неожиданностям. Как показала история, объект вооружен и горит желанием убить. Если что не так, придется его застрелить. И потому в карман куртки, висевшей на спинке стула, Стэнтон положил свой «глок». Следует учесть, что подобное вмешательство произойдет на глазах уймы до зубов вооруженных солдат и полицейских, уже взбаламученных неудавшейся попыткой бомбиста. Если вдруг между Стэнтоном и Принципом начнется перестрелка, весьма вероятно, что к ней подключатся и другие. Значит, и в этом надо себя обезопасить. Стэнтон решил надеть бронежилет. Он слегка сковывал движения, но единственный человек на свете, знавший, как предотвратить глобальную катастрофу, непременно должен остаться в живых. Вот потому-то Хронос и снабдил его бронежилетом.

В снаряжение Стэнтона входили только лучшие военные разработки двадцать первого века. Ему не раз доводилось надевать подобные доспехи: грудь укрыта тефлоновыми пластинами, пах – полипропиленовыми; такой жилет противостоял убойной силе боеприпасов, какие появятся лишь через девяносто лет, и давал стопроцентную гарантию от ручного огнестрельного оружия образца 1914 года.

Стэнтон надеялся, что пистолет и броник не пригодятся, но подстраховаться не мешало. Вспомнилось присловье его первого наставника, полкового сержанта: «Лучше перебдеть, чем недобдеть». Пожалуй, оно больше подходило для девиза спецназа, нежели «Дерзай и побеждай». Надевая бронежилет, Стэнтон усмехнулся. Сержант терпеть не мог тот официальный девиз.

«Если дерзать без хорошей подготовки и натаски, ни хрена не победишь, – говаривал он. – Сам сдохнешь, да еще нормальных людей с собой утащишь».

Поверх жилета Стэнтон надел рубашку и куртку. Повязал галстук.

Надеясь, что теперь готов ко всякой неожиданности, сел за компьютер и в последний раз проверил маршрут кортежа, где уже были отмечены точки размещения боевиков, первого и, конечно, второго покушения – злосчастного места, на котором Принцип убьет эрцгерцога, если только ему не помешают. Удостоверившись, что хорошо помнит ориентиры и отыщет дорогу без всякой карты, Стэнтон спустился в буфет и выпил чашку чая. Посмотрев на часы, он рассудил, что пора коротким путем отправляться на вокзал. Именно туда прибывала королевская делегация, именно там по-настоящему начнется главный день столетия.

Кремень наперекор «Черной руке».

– Ну вот, Кэсси, – чуть слышно прошептал Стэнтон, в кармане сжимая рукоятку пистолета. – Я начинаю.

Строй полицейских и солдат удерживал толпу на почтительном расстоянии от станционных турникетов, но рослый Стэнтон имел хороший обзор. Повсюду флаги и транспаранты, однако праздничного духа не чувствовалось. 28 июня отмечался сербский праздник – годовщина исторической победы над турками. Решение именно в этот день устроить визит королевской особы, которая для многих ассоциировалась с оккупационной властью, было смысловым и провокационным. В толпе из самых разных людей доминировал гнев.

Стэнтон знал, что королевский поезд прибудет минута в минуту, как было в прошлом пространственно-временном витке. В судебных протоколах все события были отмечены поминутно и все действующие лица упомянуты. Сейчас все совпадало до мелочей.

Правильно, кортеж из шести автомобилей.

В окружении свиты застыл местный губернатор – в точности как на старых зернистых фотографиях. Мэр Сараево и полицмейстер о чем-то говорили, склонившись друг к другу. Вспышка магния: фотограф сделал снимок, который в Пасху 2025 года Стэнтон видел на стене «оперативного штаба» кембриджского истфака. Эта оцифрованная фотография хранилась в его компьютере.

Чуть поодаль стояла охрана эрцгерцога. Стэнтона кольнуло профессиональное сочувствие к трем серьезным мужчинам в котелках. Он знал, что вскоре они изведают самый страшный кошмар телохранителя – потеряют контакт с подопечным. И главное – в самом начале визита. Из-за нелепой путаницы охранники не смогут сопровождать высокопоставленную чету на первое мероприятие, осмотр казарм, поскольку трое местных полицейских займут их места в головной машине. Телохранители слишком поздно сообразят, что им некуда сесть, и эрцгерцог с супругой отбудут без своей особой охраны.

Это станет первой накладкой в череде нелепиц сродни фарсу.

Королевский поезд прибыл. Франц Фердинанд и герцогиня София ступили на красную дорожку, расстеленную на перроне. Внешне самая обычная пара – если б не дорогая одежда, ничего особенного. По фотографиям удивительно высокого качества Стэнтон знал, что в свое время София была хороша собой, но потом в заботах о детях, в тревогах и хлопотах красота ее поблекла. Для герцогини это был особый, долгожданный день – редкая возможность появиться на публике вместе с мужем и насладиться заслуженным почетом, которого она так жаждала. Дело в том, что София была чешкой, из благородных, разумеется, однако чешкой – и оттого считалась не парой наследнику австро-венгерского престола. Франц Фердинанд женился по любви. Его дядя-император взбеленился и дал ясно понять, что София навеки останется простолюдинкой и никогда не получит официального статуса при австрийском дворе. И что всего больнее, старый злыдень заставил племянника поклясться, что дети, рожденные Софией, никогда не взойдут на трон.

Стэнтон разглядывал женщину, которая жила в одном из богатейших и влиятельнейших европейских семейств, но ежедневно сталкивалась со снобизмом и унижением. Супруга кронпринца, избранница наследника обширной древней империи, по официальному статусу она была ниже последней придворной дамы. В Сараево Франц Фердинанд приехал с инспекцией имперских войск, и София сопровождала его не как герцогиня, а как супруга главнокомандующего. Нынче ей выпала радость публичного появления с мужем – радость, которая в прежнем временном витке стала для нее смертным приговором. Вздумай «Черная рука» расправиться с эрцгерцогом во время одного из его бесчисленных выходов на публику, Софии вообще не было бы рядом. В лучшем случае она держалась бы поодаль или с единственной служанкой сидела в прихожей и увидела мужа лишь по окончании помпезного приема.

Эрцгерцог и София понимали, что им, представителям австрийской власти, опасно появляться в Сараево, но пренебрегли осторожностью ради возможности гордо выйти на публику вместе.

Ради любви они были готовы рисковать жизнью.

Стэнтон понимал эту женщину, которая сейчас застенчиво улыбалась в ответ на поклоны официальных лиц. Она была изгоем. Одиночкой. Жертвой своры аристократических снобов, у которых знатное, по воле случая, происхождение было единственным основанием для спесивой гордыни. Стэнтон сам это изведал и сейчас радовался, что благодаря ему приниженная герцогиня вскоре не умрет мучительной смертью от огнестрельного ранения в живот.