Костры миров (сборник) - Геннадий Прашкевич

И тогда он сказал негромко:

– Я ослеп, Усташ.

– Ослеп? Ничего не видишь?

– Я вижу, Усташ, но не так, как надо… Чтобы видеть, я должен все время дергать головой… Если я сижу неподвижно, я будто погружен в туман. А? Ты слышал когда-нибудь про такое? Я собственную руку не различаю, если не шевелю ею… Как ночью при вспышках молнии… Наверное, бабинга действительно отравил нас… А?.. Как думаешь, это навсегда?..

– Побереги нервы.

– Ты не бросишь меня, Усташ? Все еще может вернуться. Я говорю о зрении.

– Конечно, – успокаивающе ответил я. – Обязательно все вернется.

– Вот я и говорю, не бросай меня, Усташ, – быстро заговорил француз, ловко хватая меня за руку. – Мы с тобой кое-что знаем, правда? – Он жадно дышал мне в лицо. – Не бросай меня, Усташ. Мы с тобой знаем, что такое надежное прикрытие, правда? Б нашем деле нельзя без прикрытия. Ты ведь меня не бросишь? – Он, наконец, выдохнул то, что, видимо, боялся выдохнуть: – Я не Шлесс, Усташ. Я не заразный. Я точно знаю, что я не заразный. И ты же видишь…

– Да ладно, – сказал я. – От слепоты еще никто не сдыхал.

– Я знаю! – обрадовался француз. – Бот увидишь, я еще прикрою тебя!

Я усмехнулся.

Это он-то прикроет? Будет дергать головой, что ли, чтобы увидеть цель?

Казалось еще минута и француз расплачется.

Мне этого не хотелось.

Я сказал:

– Сиди, не вставай. Пойду принесу пиво.

Подойдя к столу, я негромко выложил новость капралу и Ящику:

– Буассар, кажется, ослеп.

– Ослеп?!

– Ну, не совсем, но в дело, наверное, не годится. Нас теперь только трое. И если ван Деерт не дойдет…

– Голландец дойдет! Я его знаю.

– А если все-таки не дойдет?

Капрал выругался:

– Майор Мюллер прав. Б этой стране, прежде всего следует уничтожать знахарей и кузнецов!

– А если бабинга ничего не подсыпал в мясо? – спросил я. – Мы ведь едим из одного котла. Если бабинга что-то подсыпал, почему это на всех подействовало по-разному? У меня, например, болит голова, а Буассар ослеп…

Я не стал продолжать.

Я не знал, как сказалось отравление на Ящике и капрале. Но, видимо, какого оно на них сказалось, иначе они заставили бы меня договорить.

Взяв несколько банок пива, я вернулся к французу.

– Усташ! – схватил он меня за руку. – А моя слепота, она может сойти за полную потерю зрения? Я могу потребовать по Договору все сто процентов?

– Наверное, – сказал я, и Буассара это несколько успокоило.

По крайней мере до вечера француз протянул без особых ухудшений.

Зато я, очнувшись после тяжелого послеобеденного сна, задохнулся.

Запахи!

Я приподнялся на локте, боясь резких движений, но головной боли не было, как не было вообще никаких плохих ощущений. Я даже испугался – так хорошо может себя чувствовать, наверное, только мертвец. Только вид француза, даже во сне дергающего головой, отрезвил меня.

И я сразу и по-настоящему ощутил запахи.

Ничего такого прежде я не испытывал.

Деревья и кусты, трава и камни, металл, брезент, оружие, пустые банки из-под пива – все обрело неожиданную способность источать запахи. Мир просто исходил запахами. Жадно поводя ноздрями, я вбирал в себя тропическое неистовство – влажную духоту, душную сырость, пряность невидимых орхидей и сотен других, мне неизвестных растений; заплесневелые и чистые ароматы, и ароматы прекрасные и отвратительные.

Конечно, такую чувствительность нельзя было назвать нормальной.

Но, даже думая так, я не переставал жадно узнавать, ловить все новые и новые запахи и ароматы. Несмотря на их чудовищное разнообразие, я легко отделял один от другого, угадывал, ловил легчайшие полутона, сразу узнавая – относится данный запах к какому-то живому существу или он, скажем, исходит от оброненного кем-то патрона?

Еще я заметил, что вижу над предметами таинственное свечение.

Например, над белыми цветами орхидей это свечение было голубоватым, а желтая нежная травка, обычно такая незаметная, испускала пепельный свет.

Я будто попал в другой – неистовый, странный мир, пугающий, но не отталкивающий.

– Иди к нам, Усташ!

Капрал и Ящик сидели рядом у костерка, метрах в пяти от джипа.

Запах брезента, углей, потной одежды густо мешался с ароматами орхидей, мятой травы, бензина.

– Взгляни на оборотня, Усташ.

Не знаю, что и как они видели, – я, например, увидел ураган вспышек.

Оборотень пылал, как обломок радуги.

Он сверкал, как мощная маячная мигалка в ночи, как звезда в пустом небе.

Тысячи и тысячи светлячков, привлеченные его пожаром, толклись над ним в светящемся хороводе, как крошечные планетки вокруг сияющего светила. И я, бывший усташ Радован Милич, профессиональный рейнджер, замер, как гимназистка, вдруг вспомнившая давно исчезнувший в прошлом выпускной бал.

Светлячки толклись над пылающим оборотнем.

Я почему-то подумал: а может, это создание вовсе не с Земли? Может, этот оборотень упал к нам с неба? Может, его занесло к нам из других пространств? Может, и он видит нас в нежных красках и запахах?

Капрал у костра шевельнулся.

Будто испугавшись, запахи на мгновение погасли, но тут же вспыхнули с новой силой. Среди них появилось много новых, незнакомых, каких я прежде не слышал. Были среди них и враждебные, их я сразу отторгал. Были и такие, что пугали меня, но главное, я это понял, весь этот праздничный разлив запахов был напрямую связан с состоянием оборотня.

– Ты когда-нибудь слышал о чем-то таком, Усташ? – потрясенно спросил капрал.

Он сидел прямо в траве, поджав под себя скрещенные ноги, сложив руки на груди. Я отчетливо различил на левом запястье следы тщательно сведенной татуировки.

– Ты говоришь о запахах?

– О каких запахах, Усташ? Звуки!

В голосе капрала прозвучало такое торжество, что сперва я решил – капрал пьян. Как я ни напрягал слух, я ничего не слышал, кроме бесконечного, скучного, как прибой, звона цикад.

Я так и сказал:

– Цикады.

– Заткнись, Усташ! – возмутился капрал. – Эти цикады только мешают. Ты вслушайся! Вот… – Он странно наклонил голову и, выпятив узкие губы, полузакрыл глаза. – Ты слышишь?.. Это какая-то мелкая птичка… Совсем крохотная… Села на ветку… Она роется клювом в перьях… Она невозможно громко роется клювом в перьях, Усташ!.. Черт! – выругался он, затыкая уши пальцами. – Опять летучая мышь!

– Не стоит поминать черта, капрал.

Это произнес Ящик.

По-французски!

В лилово-багряных отсветах костра я увидел впалые щеки Ящика и по запаху его тела, по тяжелому нездоровому запаху понял – Ящик болен, хотя и скрывает это. И еще я понял по запаху – Ящик, несомненно, старше нас, по крайней мере, он не моложе капрала.