Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

Дочь дала себя увести из кладовой — но все ж не сдержалась, — украсила длинный, изящный палец кольцом с крупным, как орех, алмазом.

Матвей Вельяминов стоял на крыльце городской усадьбы и любовался конями, которых как раз вывели на прогулку.

— Федор Федорович, — сказал он, обернувшись к окольничему Нагому, — ты не стесняйся, говори, какой тебе нравится. И для сынов своих выбирай, не с руки им ко мне заезжать-то, я понимаю, им под материнское крыло сразу хочется, с войны-то. А подарки шуринам своим будущим мне сделать надо, как же без этого.

— Да у тебя кони, Матвей Федорович, — как на подбор, — улыбнулся окольничий, поглаживая бороду. «Глаза разбегаются».

— У батюшки моего, упокой Господь его душу, — ответил Матвей, — жеребцы хороших кровей были, дак я уж старался, чтобы от них потомство славное получить. Вот, посмотри, — он сбежал вниз и принял уздечку из рук конюха, — как тебе гнедой этот? Молодой, еще двух лет нет, и резвый — Матвей рассмеялся, — не поверишь, какой.

Окольничий легко вскочил в седло и сделал круг по двору. «Отличный конь», — искренне сказал он Матвею, спешившись. «Ну, спасибо тебе, Матвей Федорович, знаешь ты, как тестя будущего уважить».

— А для Михайлы с Григорием вот этих бери, — показал Матвей на двух молодых жеребцов — серого в яблоках и вороного. «Не пожалеешь».

— А твой-то конь где, Матвей Федорович? — спросил Нагой. «На чем к венцу-то поедешь?».

Вельяминов лениво улыбнулся и хлопнул в ладоши. Окольничий восхищенно вздохнул — на двор вывели изящного, с крутой грудью и стройными ногами, белого, ровно снег, коня.

— Уж как я его пестовал, — ласково сказал Матвей, потрепав жеребца по холке, — сына родного так не пестуют.

Конь тихонько заржал и поласкал нежными губами ладонь хозяина.

Федор искоса взглянул на будущего зятя и мысленно перекрестился: «Господи, да за что нам удача такая? Вроде и небогатые мы, и знатностью нам с Вельяминовыми не равняться — они у трона царского рождены, у князя Димитрия Ивановича, что татар на поле Куликовом разбил — мать Вельяминова была, а у Матвея Федоровича мать — Головина, те из Византии свой род считают.

И вовремя же я его к себе обедать позвал, как он из Ливонии вернулся, ничего не скажешь.

Быстро, конечно, на Успение он Марью увидел, и то мельком, а через неделю уже и сваху заслал. Ну, зато теперь Михайле с Григорием не из мелкопоместных невест, каких выбирать придется, а можно и повыше замахиваться, как Марья Вельяминовой станет».

— Ну, тогда я велю, чтобы коней к вам на усадьбу отвели, — прервал его размышления Матвей.

«А мы с тобой пойдем, Федор Федорович, там нам стол накрыли — ну так, перекусить, икры, заедок всяких. Рядную запись почитаем, увидишь, что я за Марьей закреплю, вдовью долю ее».

— Матвей Федорович! — ахнул окольничий. «Упаси Господь!»

— Ты, боярин, сам воюешь, — ядовито ответил Матвей, — знаешь, каково там бывает. Мне ж через месяц опосля венчания обратно в Ливонию. Ну, с Божьей помощью, Марья понесет до этого».

— На Бога надейся, как говорится, Матвей Федорович, — начал, было, окольничий, но осекся, увидев холодный блеск ореховых глаз.

— Жена моя покойная, благослови Господь душу ее, — широко перекрестился Матвей, — в первую брачную ночь понесла, и родила двойню, мальчиков обоих. Что Господь их у меня забрал, то, за грехи мои случилось. Вот и получается, что ежели Марья бесплодной окажется, — он усмехнулся, — то уж не моя вина будет, боярин Федор.

— Да что вы, — испуганно сказал окольничий, — у меня и в мыслях не было, Матвей Федорович.

— И помни, боярин, — обернулся Матвей, уже входя в крестовую палату, — я на правнучке царя Ивана Великого женат был. И род мой от варяжских князей начало свое ведет. Так что, — он усмехнулся краем тонких губ, — пойдем, посмотришь, что после смерти моей семье твоей достанется, коли Марья вдовство свое не нарушит.

Матвей развернул грамоту, и внезапно представил себе лицо Марьи — такое, как тогда, в полутьме лестницы, жарким августовским вечером, когда, напросившись еще раз на обед к окольничему, он услышал ее робкое дыхание где-то наверху, у входа в женскую половину.

Легко поднявшись туда, он оперся на перила и, посмотрев снизу вверх в ее блестящие, ровно яхонты глаза, и спросил, усмехаясь: «Что, люб я тебе?».

Девушка заалела, и, отвернувшись, спрятав лицо в рукаве опашеня, еле промолвила: «Да».

— Ну, жди тогда сваху, Марья, — Матвей нежно улыбнулся. «Завтра и приедет».

— Матвей Федорович, — ахнула она, — да как, же так?

— А вот так, — ворчливо сказал он, и, взбежав еще на несколько ступенек, ласково потянул ее к себе. «Вот так», — сказал он еще раз, поцеловав ее прохладные, мягкие губы, утонув в ее запахе — яблоки это были, крепкие, сладкие осенние яблоки.

— Ты хозяйку-то свою позови, Федор Федорович, — царь, выпив поднесенную ему чашу, откинулся на спинку большого кресла. «Надо сказать ей спасибо, за хлеб, за соль, все ж не один я сюда приехал, а с сынами своими, цельную толпу привез. Накормили нас славно, теперь поблагодарить надо».

— Я смотрю, Матвей Федорович, — лукаво шепнул Вельяминову наследник московского престола, старший сын царя, Иван, — ты за невестой хорошее приданое берешь.

Матвей погладил короткую золотистую бородку и смешливо ответил: «Иван Иванович, неужто я отказываться буду, коли предлагают?». Он искоса взглянул на красивое лицо Ивана, и в который раз подумал: «Господи, смотришь на него — и ровно покойницу, Анастасию Романовну видишь. Только ростом не в нее — высокий, как и отец».

— А ты-то когда опять под венец, Иван Иванович? — поинтересовался Матвей. «Вон, брат твой, — он указал на Федора Ивановича, что, не обращая внимания на разговоры вокруг него, играл с кошкой, — уж к Покрову женится, как и я, — улыбнулся Вельяминов.

— Федя? — вдруг, тихо, позвал Иван.

Младший сын царя будто и не слышал.

— Федя? — Иван чуть повысил голос.

Брат обернулся, и, вытирая слюну с рыжеватой, редкой бороды, спросил: «Что, Ванечка?

Смотри, какой котеночек-то забавный, — он ласково почесал между ушей черного котенка, что цеплялся за его парчовый, богато вышитый кафтан. «Вот бы мне такого, Ванечка. Мне Борис, — он кивнул на своего будущего шурина, что сидел рядом, — обещал кошечку подарить, как я жениться буду».

Жесткое лицо Бориса Годунова чуть исказилось в презрительной усмешке, а Иван, еле слышно прошептал: «Ну, сам же видишь, Матвей Федорович, надо мне невесту искать, надо.

Ну, с Божьей помощью, следующим годом. Ты-то, говорят, красу какую-то неописанную за себя берешь?»

Матвей чуть улыбнулся и поднялся — царь встал навстречу заходящей в горницу хозяйке дома.

— Ну, Анна Васильевна, — рассмеялся государь, — благодарим тебя за хлеб, за соль, уважила ты нас — не сказать как.

— То честь для нас великая, батюшка, — в пояс поклонилась боярыня. Ее щеки покрылись красными пятнами от волнения. «Спасибо и тебе, что дом наш своим присутствием почтил».

— Ну как же, — царь потянулся за вином, и отец Марьи, что стоял за его креслом, тут же налил ему чашу. «Все ж самого близкого человека своего женю, окромя сынов моих, нет у меня друга такого, как Матвей Федорович. Прими, боярин, — царь послал ему кубок. Матвей, улыбаясь, глядя в желто-зеленые, внимательные глаза Ивана, выпил, и склонил золотоволосую голову.

— А что, Федор Федорович, — обернулся царь к окольничему, — пили мы, ели, рядную запись слушали, про приданое, что ты невесте даешь, нам все известно, а самой девицы-то и не видели? Не положено так, не по отеческим заветам невесту-то от глаз людских скрывать, — государь усмехнулся. «Неужто ты боярину Вельяминову залежавшееся добро спихиваешь, дочка у тебя, что кривая, али косая какая?».

Окольничий побагровел, и махнул рукой жене. Та быстро, кланяясь, вышла из палат.

— Царь-батюшка, — умильно проговорил Нагой, — разве ж бы мы жениху такому посмели что дурное отдавать? Сейчас приведет жена моя Марью, не обессудь, девка молода, людей и не видела еще, семнадцать лет ей всего лишь».

Иван Васильевич, улыбаясь, ответил: «Ну, как вон Федор мой, — он указал на блаженно дремлющего младшего сына, женится, тогда мы боярыню Вельяминову к жене его возьмем, Ирине. Так что пусть привыкает».

— Спасибо, государь, — окольничий расплылся в широкой улыбке.

Дверь чуть скрипнула и Марья робко, подталкиваемая матерью, вошла в крестовую палату.

— Поклонись, — зашипела сзади боярыня Нагая, но царь прервал ее: «Тут нам надо кланяться, Анна Васильевна, о такой красе разве что в сказках сказывают».

— Да, — кисло сказал старший сын царя на ухо Матвею, — знал бы я, боярин…

Матвей, глядя на свою невесту, только победительно улыбнулся.

Марья смотрела на него поверх голов тех, кто собрался в горнице, и глаза ее сейчас были не серыми, а того удивительного, неуловимого цвета, что иногда бывает в грозовом небе.