Соседи (СИ) - Drugogomira

И, наверное, это хорошо… Определённо, это хорошо. Замечательно. Только всё равно невыносимо больно.

Гнетущие мысли затянули голову чёрными тучами, и просвета не видать. Ощущая на себе взгляды, Уля подняла голову. Охранник, что вышел проветриться, беседовал с какой-то женщиной, и оба косились в её сторону. Часы показывали 18:30. Еще полчасика, и домой, точнее, в место, временно ставшее ей пристанищем.

Окоченевшие пальцы нащупали в кармане парки телефон. Нужно попытаться отвлечься, ибо заданными себе темпами до психушки буквально рукой подать. Ещё минута промедления, чтобы собраться с духом, и всё-таки открыла приложение, аккаунт группы и стрим, который действительно шёл, как Вадим и сказал.

Глаза заскользили по картинке. Сложилось ощущение, что ребята там уже заканчивали. На лицах музыкантов читалась усталость, и времени много прошло – уже должны. Кто вёл трансляцию на канале, тоже оставалось лишь гадать: всю группу Ульяна видела на своих местах. Аню по центру сцены, Игорька на барабанах, Олега с электрогитарой, Сашу на клавишах и Женю на басу. Все были там. Кроме одного… Мозг отказывался принимать новый расклад, не желал верить, что Егора среди них нет. Он ведь – их. А они – его. Это всё – его! Его люди, его слушатели, его дело жизни, его смыслы. Были когда-то… А теперь место пустует.

Взгляд цеплялся за людское море. За шапки и растрёпанные ветром шевелюры, куртки, пальто и ветровки, за высоко поднятые телефоны с включёнными фонариками. За тех, кто повыше, и ребёнка на чьих-то плечах. Кто-то принёс и развернул над головой плакат. Несколько сотен человек, откликнувшихся на Анин призыв, стояли перед сценой и мёрзли, как мёрзла сейчас его бывшая группа и она сама.

— Дорогие наши, любимые, спасибо, что пришли, — произнесла в микрофон Аня. — Мы знаем, что собрали вас сегодня не зря. Верим в силу мысли. Это не может не сработать, так ведь?

Анин дрожащий голос летел из колонок, обрушая на головы эмоции, что рвались из вокалистки наружу. Толпа одобрительно загудела, Уля шмыгнула носом и, утерев застившие глаза слёзы, подумала о том, какое количество людей пришло туда с заданной целью.

— Давайте ещё раз пожелаем Егору здоровья до ста. Пусть жизнь победит, — взяв себя в руки, продолжила Аня. — И девушке его давайте пожелаем. Веры, терпения и сил. Её здесь нет, днями напролет она там. Чернов, тебя ждут тут, смотри! Борись!

Люди загудели и затопали, кто-то в толпе выкрикивал имя, а в ушах зашумело. Ульяна толком не успела опомниться и осознать происходящее перед глазами, как пронзительно и рвано вступила гитара, за Аниной спиной вдруг вспыхнул экран, и вокалистка севшим голосом объявила:

— СЛОТ. «Круги на воде».

Раненое сердце разлетелось вдребезги в секунду, когда глаза осознали первые кадры, а до мозга дошел смысл первых строчек финальной песни. Там, на экране, любительская съёмка. Там, за Аниной ссутулившейся спиной, лето, музыка, люди, сцена. И Егор, живой и здоровый, с гитарой наперевес. На своём месте. Ему, наверное, лет двадцать восемь или двадцать девять, по крайней мере, глядя на него сквозь стремительно набегающую воду, Ульяне кажется, что вот только-только было, год или два назад. Егор. Это белая майка, красно-синяя клетчатая рубашка нараспашку, потёртые светлые джинсы, вихры во все стороны. Это причудливая и потому дьявольская игра длинных пальцев на струнах своей гитары и чужих душ. Манящие черты, густые хмурые брови, опущенные ресницы, сжатые челюсти, глубокие тени изгибов скул. И горечь, которую он пытается укрыть от зрителя за тонкой, фактически неуловимой полуулыбкой. У него получается. Вот что для мира такое – Егор. А за фасадом бездна. Вот что он такое.

В её ушах – текст и смысл, что, отражая собственные мысли, рубит грудную клетку лезвием топора. И треск расходящихся рёбер разносится окрест. В её ушах – Анин тягучий, проникновенный и надорвавшийся на припеве голос. Взгляд мечется от экрана к вокалистке, согнувшейся пополам с микрофоном в руке. И назад. От неё к нему, от него к ней, по кругу, по кругу, по кругу. В ушах ударные и электрогитара, что вместе с вокалом проникают прямо в кровоточащую сердцевину нутра, завихряя бурю и хаос. Каждое слетевшее с Аниных губ слово входит кинжалом, и остановить прорвавшиеся наружу потоки воды уже невозможно. Невозможно слушать. Невозможно не слушать. Невозможно смотреть и не смотреть тоже.

И когда инструменты вдруг смолкают, и остается лишь гитара и экран, там, высоко над парком, кажется, что будто прямо над ней, летит его голос. Он говорит, что как ни пытался повлиять на предначертанный ход событий, ничего не получается: брошенные им в воду камни попадают точно в центр круга. Который год.

Крупный план, ветер играет с волосами, и густые ресницы надежно прячут взгляд, но сердце знает, что там, за занавесом. Голос парит и растворяется. Размываются, превращаясь в выцветающие пятна и кляксы, кадры. Есть вещи, изменить которые мы не в силах. Уходят наверх и глядят оттуда на близких люди. Проходит любовь. Иногда ты, отказываясь принять ситуацию такой, какой она сложилась, зацикливаешься на попытках всё исправить – начинаешь кидать камни в воду и так, и эдак, под разными углами, один за одним пробуя все доступные способы. Но если в действительности исход зависит не от тебя, попадут они ровнёхонько в центр круга – ты не сможешь нарушишь рисунок волн. Не на всё в этой жизни мы способны повлиять. На бурной реке нашей жизни нас ждут пороги, и может так случиться, что на них мы окажемся абсолютно беспомощными и наша лодка разломится пополам. Мы бессильны против смерти, мы не заставим вновь вспыхнуть чувство, бесповоротно угасшее в душе другого. Мы не в состоянии вылепить себя заново: переплавить закаленную жизнью форму в совершенно новую и начать поступать иначе, чем диктует нам сам наш дух. Мы не желаем идти войной против самих себя. Что-то остается нам неподвластным. Младенец не способен переубедить принявшую решение оставить его мать – он еще не научился объяснять, как любит. Нас неизбежно ждут потери. Если суждено, случится. Вот и выходит, что иногда всё, что нам остается – закрыть глаза, глубже вздохнуть и принять волю Неба. Ждать нового рассвета, ждать, когда на замёрзшую душу упадут первые лучи солнца и начнётся капель. И пытаться ни о чем не жалеть. Ведь как бы то ни было, Вселенная всё видит, в ней ничто не исчезнет навсегда – вернётся к людям кругами от однажды брошенных в воду жизни камней.

Слишком много смыслов чувствовала душа. На втором холсте в параллель проступал другой. Оказываясь на берегу этого мира, ты начинаешь бросать в реку камушки, и от первого же по девственной глади пойдут круги. Череда твоих камней-поступков запустит волны-последствия, и волнам этим уже никогда не исчезнуть. Плавно расходясь от эпицентра бесконечным узором, они снова и снова коснутся тебя и стоящих на том берегу рядом с тобой. Независимо от того, хочешь ты того или нет. Бесследно не проходит ничего: всё совершенное и случившееся имеет значение, всё имеет следствие и эффект, которые рано или поздно, но тебя настигнут, задевая и твоих близких. Вселенная помнит всё и всё вернет.

Смыслы неуловимо проникали один в другой, но мозг не справлялся: не мог соединить их общую картину, не успевал осознавать весь масштаб. Глаза застила плотная дымная пелена, и теперь Ульяна не видела перед собой ничего. Не видела Егора, он размылся. Память не щадила: перед внутренним взором стояли детство и минувшее лето. В ушах отзывались голоса – его и баб Нюры, а голова вновь и вновь обращалась к сотворенному матерью. Вокруг круги и следы, великое множество кругов и следов, они явственно виднелись тут и там, буквально повсюду. От сердца и души осталась зияющая дыра – их перемололо.

Онемевшие пальцы вывели звук на всю громкость.

«Услышь, пожалуйста…»

Тьма…

…ждый день …трович …вон она …на лавочке. …видите?

6 ноября

Очередной сложный трудовой день обещал вот-вот остаться позади. А маячившие впереди перспективы выглядели весьма соблазнительно: дома его ждали любимая уютная жена, её фирменный сырный пирог, родной мягкий широкий диван и матч «Зенит – Спартак». Если «мясо» опять продует «бомжам», Иван Петрович – клянется! – обратится в новую религию и изменит любимому клубу с «конями». При мыслях о пироге и футболе извилины в уставшем мозгу удовлетворённо заворочались. Это преждевременно. До положения «лёжа» еще дожить надо – до сих пор не закончен обход.